Страница 5 из 45
— Становись! — раздалась чья-то зычная, властная команда. — Каждая рота особо. Надо посчитать, сколько всего пришло людей.
Рабочие стали торопливо строиться в две шеренги.
— Транспортный цех — тридцать один человек! — громко выкрикнули из рядов, по привычке называя цех, а не роту.
— Надо называть роту! — строго поправил командир.
— Третья рота, прокатный цех, — пятьдесят пять человек.
— Первая рота, орудийная мастерская, — сто человек!
— Ого, сколько привалило пушкарей! — одобрительно воскликнул кто-то на балконе.
— За один сегодняшний день в Красную гвардию записалось по заводу добровольцами больше, чем за все время с пятнадцатого января, когда начался набор. Чует рабочий, что на фронте неладно, и идет защищать свою власть, — говорили в толпе.
Рабочие орудийной мастерской стояли позади всех, выстроившись в четыре шеренги, чтобы меньше занимать места. Перед ними медленно расхаживал Блохин, уже в шинели и папахе, с винтовкой за спиной. Он внимательно осматривал выстроившихся красногвардейцев и на ходу делал замечания командиру роты.
— Проверь подсумки — у всех ли достаточно патронов, загляни в вещевые мешки — есть ли сухари или другая еда да смена белья.
Ротный — тоже из бывших солдат — только поддакивал на ходу:
— Слушаюсь, товарищ Блохин, будет сделано!
Третьей ротой командовал Крупович. Он был в штатском пальто, перехваченном командирскими ремнями.
— В моей роте все в полном порядке, товарищ командир. Не пришло только трое больных.
— Новых-то много?
— Вчера записалось двадцать человек. Трое совсем не умеют стрелять, остальные проходили военное обучение, — ответил Крупович.
Когда Блохин закончил обход красногвардейцев, к нему подошел коренастый матрос в черном бушлате и папахе. Папаха была лихо сбита на затылок, рыжий чуб падал на широкий лоб, светлые холодные глаза дерзко смотрели из-под темных бровей.
— Я не успел всех новичков обучить стрельбе, — доложил он. — Да ладно, на фронте обучатся!
— А Петров всех своих обучил! — возразил Блохин.
Матрос пренебрежительно сплюнул в сторону:
— Он только голову морочит да мой авторитет подрывает. Разве для того, чтобы обучать стрельбе, нужно самому метко стрелять? Мы таких офицериков давно рыбам на корм пустили. А вы чего-то с ним возитесь!
— Я давно его знаю, помогал он нам кое в чем… И военное дело он хорошо усвоил, — нахмурившись, возразил Блохин. — Сам проверял, как он проводил обучение, — толково, и ребята им довольны. Тебе, Фомин, самому не мешает поучиться у Петрова!
— Ученого учить — только портить! А контрикам у нас нечего делать. Шкодить только будут, — мрачно бросил матрос.
Блохин молча взглянул в дерзкие глаза матроса и направился к зданию заводоуправления. Уже в дверях кто-то окликнул его:
— Товарищ Блохин!
К командиру отряда торопливо подбежал Петров.
— Разрешите мне, товарищ Блохин, присоединиться к заводскому отряду? — явно волнуясь, спросил он.
Блохин остановился.
— Я не возражаю, но надо посоветоваться с Праховым и другими товарищами. Обождите в приемной, ответил он.
Блохин побежал вверх по лестнице.
— Аркадий Васильевич! — окликнул Петрова мягкий баритон.
Откуда-то из глубины полутемного коридора вышел инженер Гарин. Он был одет в форменное пальто с блестящими пуговицами, на голове красовалась фуражка с кокардой, которую приказано было снять. Всем своим видом Гарин подчеркивал свое враждебное отношение к происходящим событиям.
— Я случайно слышал ваш разговор с Блохиным и крайне удивлен и возмущен им, — продолжал Гарин. — Вы, инженер, член Всероссийского союза инженеров…
— Я не состою в этой организации, — сухо перебил его Петров.
— Очень жаль! Надеюсь, вы завтра же исправите эту ошибку. Но не в этом дело. Вернувшись с фронта, вы сразу сблизились с нашими «пролетариями», — презрительно произнес инженер. — Даже взялись обучать их военному делу. По отношению же к нам вы держитесь отщепенцем. А теперь хотите идти на фронт с рабочими, воевать с немцами, которые несут нам освобождение от всей этой, с позволения сказать, «демократии». — Гарин подхватил Петрова под руку и продолжал шепотом: — Одумайтесь, пока не поздно! Все мы в молодости играли в революцию… Приход немцев неизбежен. День, два, неделя — и Петроград будет занят войсками Вильгельма. Немцы наведут у нас порядок…
Петров с удивлением слушал речь Гарина. Он привык относиться с уважением к этому еще не старому, но серьезному инженеру, который и среди рабочих пользовался авторитетом. Транспортный цех, начальником которого был Гарин, считался лучшим на заводе.
— Вы колеблетесь! — мягким шепотком сказал Гарин. — Это хороший признак. Вы еще не окончательно потеряны для нас! Идите домой и спокойно ожидайте прихода немцев!
Резким движением Петров выдернул рукав шинели.
— Вы ошибаетесь, господин Гарин! — сухо проговорил он. — Я не большевик, но патриот, и мы с вами говорим на разных языках…
— Уверяю вас — немцы наши друзья! — Гарин приложил руку к груди.
— Я никогда не стану ни предателем своей Родины, ни немецким рабом!
— Фразы! Фразы! Я знаю, на вас оказывает дурное влияние одна молодая особа…
— Это вас совершенно не касается! — вспыхнул Петров и решительно стал подниматься по лестнице.
— Мы объявим вам бойкот, как врагу Родины и свободы! — вдогонку прошипел Гарин.
«Собирается стать немецким прихвостнем — и говорит о свободе», — подумал Петров.
— Я не хочу с вами даже разговаривать! — с сердцем ответил Петров и одним духом взбежал на второй этаж, где раньше помещался кабинет директора завода.
В большой приемной, уставленной тяжелой мебелью, обитой коричневой кожей, толпились рабочие. Одни, расстегнув пальто и шубы, сидели на диване, в креслах, даже на столе, другие устроились прямо на полу, греясь около батарей водяного отопления. В воздухе клубились густые облака махорочного дыма, стоял гул множества голосов, хотя никто не кричал и даже не говорил громко. Большинство были вооружены винтовками, перепоясаны пулеметными лентами и увешаны ручными гранатами.
— Да откройте форточки, а то дышать нечем от махры! — крикнул кто-то из сидящих на диване.
— Не открывай, а то простудимся, — возразил другой, стоящий у батареи.
— Ишь какой зябкий, что твоя роза! — уже сердито крикнули с дивана. — Раскрывай поживей, а то стекла вышибем!
На Петрова никто не обратил внимания. Окинув комнату взглядом и не найдя знакомых, инженер заглянул в неплотно прикрытую дверь кабинета. Там находились всего несколько человек. За директорским столом сидел незнакомый Петрову коренастый мужчина лет сорока, с широким усталым лицом.
— Рассказывай, Орехов, покороче! А вы, товарищ Петров, подождите в приемной, — сказал сидящий у двери Прахов и плотно прикрыл дверь.
— Давай, давай, Орехов! Люди нас ждут! — подхватил Крупович.
— В Смольном нас сразу привели в комнату рядом с кабинетом товарища Ленина, — продолжал Орехов. — Там уже были товарищи с других заводов. Вскоре к нам вышли Владимир Ильич и Свердлов. Ленин внимательно посмотрел на нас и сообщил, что немецкие генералы да буржуи, нарушив перемирие, двинули на нас войска и сегодня поздно вечером заняли Псков…
— Если бы об этом сказали не Ленин и Свердлов, я посчитал бы это за очередную буржуйскую брехню, товарищ Еремин, — взволнованно выкрикнул Прахов, обращаясь к человеку в кожанке, сидевшему на диване.
— Это правда! Передовые разъезды немцев двигаются на Петроград, — хмуро подтвердил Еремин.
— Этак они и до нашего завода добраться могут! — сказал Блохин. — Необходимо усилить охрану завода.
— Где находятся главные силы немцев и как они велики — неизвестно, — продолжал Орехов. — Нам и приказано разведать это возможно скорее. Товарищ Ленин объяснил нам, что посылается сразу несколько десятков разъездов по всем дорогам, ведущим от Пскова и Нарвы к Петрограду. Обо всем замеченном мы будем доносить по телеграфу и нарочным в Смольный. Таким образом там быстро и точно узнают положение. Затем товарищ Ленин особо добавил: «Прошу помнить, что вы являетесь нашими глазами и ушами. От точности и своевременности ваших донесений будет зависеть успех наших оборонительных мероприятий».