Создатель балагана

Юлиус приоткрыл глаза, зевнул и потер вагонное стекло. Перед въездом в полис поезд тащился немилосердно медленно. Немилосердно – потому что чем ближе к Дельфам они приближались, тем возвышеннее становился непрекращающийся поэтический бред Гераклида. Вместо того, чтобы спокойно сидеть на месте и смотреть в окно, тот вертелся, подпрыгивал, то и дело пихал Юлиуса локтем и, не смолкая, выдавал все свои познания о городе великих оракулов. Корпс сам себе толком не мог объяснить, почему он еще не задушил оратора подушкой, сохранял видимость спокойствия и даже поддерживал беседу.

– Я, конечно, не знаток медицины, и – уж тем более – не знаток ботаники, дружок Однако путь запаха из человеческих легких в сердце кажется мне невозможным, ну, разве что несчастный паломник был ранен в грудь, и между двумя органами появилась дыра.

– Ты ничего не понимаешь в поэзии!

Гераклид выпятил губу и замолчал. В прошлый раз его хватило на тридцать секунд. В позапрошлый – на полторы минуты. Так что долгого отдыха ушам Юлиуса не светило. Он начинал жалеть, что ночью тайком не сошел на какой-нибудь маленькой станции, где ему уж точно не пришлось бы выслушивать про…

– Оракулов, коих здесь в десять раз больше, чем в любом другом полисе, можно увидеть почти в каждом храме. Одни сидят, склонившись над курильницами, и видят картины грядущего в душистом дыме. Другие, распростершись на мраморном полу перед статуями богов, молят тех о снисхождении и мудрости прозрения. Третьи же тайком выходят в город через тайные двери и бродят по переулкам вслед за солнечными лучами, что чертят путь свой в пыли или утреннем тумане. И полис величественно плывет сквозь время, поддерживаемый ладонями небожителей и лелеемый ими, чтобы люди вечно могли приходить сюда…

– Или приезжать! – поезд дернулся и остановился с протяжным гудком. – Наконец-то!

Юлиус проверил, плотно ли застегнута дорожная торба, пригладил волосы и улыбнулся собственному отражению в стекле:

– Ну что, вперед? Топтать тротуары легендарного города?

– Я еще не закончил… – протянул Гераклид, но послушно встал и двинулся следом за Юлиусом.

Они сошли на высокую платформу.

Часть пассажиров спешила в здание вокзала – самое высокое, которое Юлиус видел в жизни, с огромными квадратными окнами, несколькими широкими входами и большими часами с тремя циферблатами. На одном была разметка из римских цифр, на другом – из арабских, а на третьем – из китайских. Некоторые из прибывших шли вдоль путей, мимо таблички «Выход в полис», и Корпс двинулся за ними.

Когда они миновали высокую серую стену, свернули направо и оказались на привокзальной площади, Гераклид открыл рот и замер, как рыба, вытащенная на берег. А Юлиус почувствовал, что настало мгновение, когда он отыграется за последние несколько часов пути и страдании от переизбытка романтически-описательного бреда.

– Ну, и где же цветущие деревья, дружок? – поинтересовался он, ткнув Гераклида в живот. – Где торжественные процессии жрецов в белых одеждах? Где мраморные плиты и неспешно гуляющие по ним парочки? Где благовония на каждом перекрестке?

Представления Гераклида о Дельфах были архаичными и устаревшими лет на двести. Наверняка, скульптор черпал знания из каких-нибудь старинных фолиантов, повествующих о героических приключениях полуголых героев с огромными клинками, ужасными манерами и туповатым юмором.

А между тем прямо перед новоприбывшими открывалась величественная панорама полиса-механизма. Никакое другое слово тут не подходило. Огромные мосты и величественные виадуки виднелись вдали. Чуть ближе высилась гигантская переплетенная дорожная развязка. Сотни паромобилей двигались по ней неспешно, выстроившись в несколько рядов. На стенах механические зазывалы пытались перекричать друг друга и продемонстрировать всю мощь своих репродукторов. На перекрестках из небольших столбцов выщелкивались пластины с изображением паромобилей или людей – для указания, чья сейчас очередь передвигаться. Чуть дальше, там, где начинался центр города, высились громадные строения, напоминавшие гигантские зеркала. Отражавшееся в них солнце заливало округу мягким оранжевым светом. Да, такой вид устраивал Юлиуса куда больше, чем то, о чем ему последние несколько часов вещал горе-скульптор.

– Это Дельфы? – упавшим голосом спросил Гераклид. – Мы точно вышли на той станции?

– Можешь посмотреть туда и убедиться, – мошенник ткнул пальцем в огромную картину, высившуюся над дорогой.

Там был нарисован немолодой бородатый мужчина в жилетке с огромным количеством карманов, из которых торчали инструменты. Выпуклые очки на кожаном ремешке болтались на шее. Сам мужчина сидел возле гигантской машины со множеством рычажков, кнопок и механических циферблатов. Надпись, сделанная перламутровой краской, гласила: «Дельфийский Оракул использует только арифмометры Толиса. Качество, проверенное временем».

– А мне здесь нравится, – хохотнул Юлиус, глядя на пытающегося прийти в себя Гераклида. – Большой город – большие возможности для больших людей.

– Неужели знаменитый Оракул – это вот он?

– Не гадай. Вполне возможно, что это Толис. В конце концов, скоро ты сам увидишь Оракула. У тебя же официальное приглашение, выигранное в конкурсе. И я решил даже не покушаться на него.

– Зато ты забрал большую часть денег!

– Спокойно! – мошенник выставил руки вперед. – Что такое бренные деньги, если даруется возможность общения с тем, кто сможет предсказать тебе, как именно ты разбогатеешь и обретешь славу?

– Да. Действительно, – на лице Гераклида расплылась такая улыбка, как будто он уже все это сделал, и теперь предстояло лишь вкушать плоды своих трудов.

– Вот видишь, – подмигнул ему Юлиус. – Пойдем скорее, тебя ждут приключения. Я непременно должен проводить…

– Конечно, – перебил его и торжественно кивнул Аквус. – Потом я буду рассказывать всем, что в самый последний момент, перед началом моих подвигов, именно ты поддержал меня своей верой.

– Ээээ… – протянул Корпс. – Пожалуй, да. Так и рассказывай.

Главное сейчас было всерьез заинтересовать Гераклида идеей с Оракулом. Таскать за собой человеческий балласт – весьма обременительное занятие. Причем, как для репутации Юлиуса, так и для его дел. Ну, и конечно, для душевного самочувствия. Иной раз мошенник ловил себя на мысли, что его товарищ мог бы выступать в качестве инструмента изощренных пыток. Для этого просто надо было оставить его наедине с преступником. Или – вот уж точно извращенное коварство! – сковать цепями вместе и отпустить на волю. Тогда Корпс не удивился бы, что преступник поступит как зверь, попавший в капкан, предпочтя пожертвовать рукой, чем таскать с собой говорливый напыщенный груз.

В общем, ради того, чтобы избавиться от Гераклида, Юлиус готов был бы пожертвовать и существенной частью драхм, но догадывался, что это не сработает. Сейчас его спутник был одержим маниакальной идеей, что они с Корпсом друзья, которые друг без друга никуда. Следовало как можно быстрее попытаться увлечь его чем-нибудь другим. Тем более что Аквус, как успел заметить мошенник, был из той породы дураков, которым важно лишь обрисовать небольшую перспективу, а дальнейшее они вообразят сами.

– Чего мы ждем? – нетерпеливо топнул ногой Гераклид и тут же поспешил в одному ему известном направлении, едва ли не подпрыгивая, что смотрелось весьма комично.

– Стой, дружок! – в последний момент Юлиусу удалось тормознуть энтузиаста возле дороги, благодаря чему паромобиль, пронесшийся мимо на большой скорости, его не задел. – Ты что, не видишь, куда идешь?

– Вижу. Туда.

Юлиус вздохнул и заметил, что стоявший рядом столбик выщелкнул гравированную пластинку с идущим человечком.

– Ну, что же, тогда в путь, – заявил мошенник, хватая Гераклида под руку. – Не стоит медлить. Солнце близится к закату, а кто знает, до какого времени принимает Оракул?

– Но ведь меня он может принять и позже. У меня же официальная бумага!

– Конечно-конечно. Но вдруг он будет занят каким-нибудь священным трансом и тебе придется ждать. Разве это дело?