Страница 12 из 22
Жанна невозмутимо кивнула.
Мадам Беатриса хочет одолжить ей денег под матушкину отдачу? Ради бога.
У мадам Беатрисы есть планы, как отправиться Жанне из Рима? Посмотрим.
А платье еще никому не мешало, разве только Еве в раю.
Баронесса знала все заслуживающие внимания римские лавочки и могла провести по ним с завязанными глазами.
Время только-только приблизилось к полуденному отдыху, а Жанна уже мерила в прохладных покоях мадам Беатрисы новое платье великолепного венецианского бархата.
Оно тоже было синим, глубокого сине-фиолетового цвета. Этот темный, строгий цвет смягчали и оживляли многочисленные разрезы широких рукавов, скрепленные золотыми застежками и выпускавшие на волю волны белой рубашки.
Золотая же, как и застежки, отделка служила границей, ограждающей кружевное обрамление выреза от ночной темноты бархата.
Нежное, ажурное кружево оттеняло розовую кожу, словно помещая плечи, шею и грудь в великолепнейшую раму.
Жанне даже показалось странным, что еще вчера прежнее скромное платье ее устраивало. Баронесса была права: она, Жанна, действительно была не в себе!
– Ну вот, моя дорогая! – заявила мадам Беатриса. – Только в таком наряде и имеет смысл сбегать из сарацинского плена! А иначе незачем людям и на глаза показываться!
– В плену у меня было платье не хуже, – призналась Жанна. – Просто сил смотреть на него уже не было, после того, что я в нем пережила.
– Значит, я не ошиблась! – торжествующе воскликнула баронесса. – А то я уже начала тревожиться. У меня просто в голове не укладывалось, что ты могла вынести невзгоды, свалившиеся на тебя, в таком убогом виде! Пусть все эти лицемеры утверждают, что, мол, красота не нуждается в украшениях, мы-то знаем, что нуждается, да еще как! Кстати, вечером мы приглашены. А сейчас самое время отдохнуть.
Жанна пожелала мадам Беатрисе приятного отдыха и вернулась к зеркалу, чтобы еще раз осмотреть себя. И только тут заметила, что лицо Жаккетты сегодня выглядит очень своеобразно.
Левый глаз камеристки «украшал» громадный, пламенеющий фурункул.
– Ты специально?! – прошипела Жанна.
– Чего специально? – не поняла Жаккетта.
– Когда никуда идти не надо было, так хоть бы царапина у тебя появилась, а как в кои-то веки надо в обществе показаться, ты уже наготове с окривевшей физиономией! – разозлилась Жанна. – Опять я буду без служанки, словно горожанка последняя!
– Я же не нарочно его себе посадила! – возмутилась Жаккетта. – Чирей – он не спрашивает, когда ему появиться!
Жанна прозлилась весь день до вечера, но злись – не злись, а изменить ничего было нельзя.
В результате Жаккетта осталась лежать дома с примочкой на глазу, а дамы отправились на прием с одной камеристкой на двоих.
Но как оказалось позже, чирей Жаккетте на глаз посадила рука Судьбы.
Было бы даже странно, если бы Жанна не произвела в новом обществе фурора. И отнюдь не благодаря новому платью, хотя и не без его помощи.
Слишком уж красива была Жанна, слишком экзотические приключения выпали на ее долю, и слишком долго не была она на таких приемах, чтобы не стать центром внимания.
История прекрасной Жанны, которую она сама скромно поведала миру, грозила превратиться в легенду.
Там было все: захват пиратами и продажа в гарем к лютому шейху. Отказ отважной красавицы от любовных притязаний дикаря, томление в темнице, вышивание при колеблющемся огоньке тоненькой свечи лика Пресвятой Девы.
Дерзкий побег, подкуп пиратского капитана, корабль, посланный шейхом вдогонку с приказом убить всех, кроме золотоволосой беглянки. Галера родосцев, идущая с Кипра на свой остров-крепость. Бой храбрых госпитальеров с мусульманским кораблем и суровый седой монах-капитан, покрывающий Жанну своим черным боевым плащом, чтобы посланники шейха не узнали ее по золотому платью.
И наконец, Рим, где Жанна передает в дар Его Святейшеству икону, вышитую в плену.
Жанна и сама не знала, зачем она нагромоздила столько вранья, слегка припудренного правдой…
Может быть, из чувства злости – все эти довольные рожи вокруг жили в свое удовольствие, когда она глотала пыль в усадьбе шейха и набивала синяки в маленькой лодке.
А может, еще по каким причинам.
Но самое обидное было то, что память, словно в насмешку, стала подсовывать настоящие картины этого долгого путешествия.
И ничего поделать Жанна не могла, хоть и пыталась прогнать ненужные, досадные воспоминания.
Все было напрасно.
Лица стоящих вокруг людей исчезали, и она видела вместо них себя и Жаккетту, мечущихся в глиняном муравейнике Триполи. И страшного, разъяренного нубийца, вносящего в дом бесчувственную Жаккетту.
Снова видела зарево над усадьбой, и просторный двор, над которым пронеслась смерть. И оцепеневшую Жаккетту, застывшую у иссеченного тела шейха. Ее шейха. Видела неподвижного, словно статуя, нубийца. А она, Жанна, опять лишняя, никому не нужная, и всем наплевать, что она графиня и красавица, господи, да что же это такое, что за мир дикий!
Врывалось в сознание, тесня неприятные воспоминания, громкое восклицание какого-нибудь гостя либо женский смех, но мгновение спустя опять безжалостно вставал перед глазами ливийский Триполи, маленький дом нубийца, обложенный со всех сторон врагами шейха.
И опять она в чужой войне, в чужой беде, всем чужая и лишняя!
И только милостью камеристки, которая в простоте душевной даже не поняла, что они поменялись там, в том ужасном мире, местами, милостью простодушной, доверчивой, глупой, как пень, Жаккетты она смогла выбраться из этого ада и добраться до Кипра.
До Кипра, где ее, Жанну, никто не ждал!
Где она опять была ненужной и лишней!!!
Что не сделали месяцы гарема в Триполи, легко совершили слова любимого человека…
К Жанне приблизилась дама, одетая с некоей претензией, рассыпающая во все стороны любезные улыбки, но взгляд которой оставался внимательным и каким-то болезненно-жадным. Дама спросила:
– А почему же вы, прелестное дитя, не отправились к Сицилии? Ведь это куда ближе?
– Так получилось, – медленно, чуть не по слогам сказала Жанна. – Корабль пиратов уходил от погони, и даже на Кипр я попала лишь благодаря случаю. Во время этого плавания я отнюдь не была уверена, что не меняю гарем в Триполи на гарем в Стамбуле.
Лицо дамы вдруг расплылось и стало нечетким. Сквозь него просвечивала пыльная дорога вдоль побережья лазурного моря, рощи кипарисов и группки алеппской сосны, виноградники по левую руку от дороги и одинокая башня неподалеку.
Жанна не хотела видеть эту дорогу, даже внушающая безотчетное опасение дама показалась более приятной.
Она опустила глаза и вдруг увидела вместо нового бархатного подола вызывающе блеснувшую золотом парчу того, утопленного в ярости платья.
Жанна вздрогнула.
Краешком сознания она твердо знала, что все это чушь, подол темный, синий и память играет с ней в злую игру.
Но уже, невзирая на доводы разума, вставало перед глазами, заполняя весь мир, невыносимо прекрасное, словно чеканное лицо Марина.
И его голос с холодным удивлением спросил:
– Жанна?
В разгар веселого вечера, находясь в центре внимания восхищенной компании, Жанна неожиданно потеряла сознание и рухнула на мозаичный пол.
Баронесса де Шатонуар была в полном восторге.
Такого эффектного финала появления в свете прекрасной графини даже нарочно нельзя было придумать. Ну а обморок – дело житейское. Главное – как он для дела пригодится!
Под испуганное и восторженное перешептывание собравшихся Жанну унесли.
Лекарь, вызванный хозяином праздника, привел Жанну в чувство и прописал полный покой в течение нескольких дней.
Баронесса де Шатонуар увезла Жанну, а легенда о чудесном спасении прекрасной графини принялась распространяться по Риму и окрестностям из ртов в уши.