Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 13

И Цыси ударила быстро. Да, на сей раз не было возможности лелеять и вынашивать утонченные коварные планы. Пришлось действовать открыто. Дворец императора был захвачен. Цыси заставила племянника отречься от престола. Его личные слуги были обезглавлены, и она наблюдала за экзекуцией, попивая жасминовый чай… Императора отправили в тюрьму на одном из озерных островов.

Многие придворные были уверены, что его ждет судьба Тунчжи и его жены, но Цыси сохранила племяннику жизнь, хотя он и был, конечно, соперником. Однако приходилось делить с ним власть! Возможно, протесты иностранных дипломатов, живших в Пекине, заставили императрицу одуматься. После того как экс-император Гуансюй провел в тюрьме год, ему было разрешено жить под домашним арестом в загородном особняке.

Любовник по имени Власть вновь безраздельно принадлежал Цыси! Она сидела на троне, и ей чудилось, будто она нежится в объятиях самого верного, самого любящего мужчины.

Правда, иногда ей становилось скучно оттого, что ее изысканное умение плести интриги остается без применения. И тогда она мелко, исподтишка пакостила какой-нибудь красивой придворной даме. Подносила ей дорогой подарок и требовала непременно развернуть при ней, или примерить украшение, или… Разумеется, вскоре после этого упомянутую даму или несли на кладбище, или она сама уходила от мира, чтобы никто не мог видеть безобразия, которым сменилась ее красота.

А Цыси, принеся очередную жертву своему дорогому любовнику, тихонько вздыхала, понимая, что все это не то, не то, мельчает она… и радости прежней не приносят победы…

Неужели ее не интересуют не только мужчины, но и Власть? Неужели старость пришла? Неужели близка смерть?!

Она угадала, эта мудрая, жестокая, коварная женщина.

Когда 15 ноября 1907 года родственники и близкие Цыси собрались в комнате, где она готовилась отправиться в «мир теней», ее уже одели в «одеяние долголетия» и в короткий жакет с золотыми вышивками. Соблюдая древние обычаи, родственники попросили ее сказать последнее напутственное слово. Умирающая тихо произнесла:

– Никогда не допускайте женщину к верховной власти. Никогда не позволяйте евнухам вмешиваться в управление государственными делами.

Затем Цыси вытянулась и повернула лицо в южную сторону, как это положено правителю, ждущему наступления смерти.

Теперь она вся была во власти другой силы. Впервые она ничего не могла сделать сама, по своей воле!

Ей назвали ее посмертное имя – Сяоцинь Сянь Хуанхоу. Потом она подняла бессильную руку и коснулась уха. В уши были вдеты те самые крохотные жемчужные серьги, которые когда-то подарил ей император Сянфэн и которые она почти никогда не снимала. Цыси хотела быть похороненной в них.

Она что-то шептала похолодевшими губами.

Если бы кто-то прислушался, он бы мог расслышать:

Но шепот умирающей трудно было разобрать. С последним вздохом с уст ее сорвалось отчетливое:

И наконец-то стоящие вокруг с облегчением переглянулись.





Бориска Прелукавый

(Борис Годунов, Россия)

После смерти второй своей жены, Марьи Темрюковны, до крещения званной княжной Кученей Черкасской, большой распутницы, за распутство и убитой по царскому приказу, Иван Васильевич Грозный задумал снова жениться. И если Кученей приглядел он на охоте, там же и спознался с ней блудным делом, а уж потом повел под венец, то на сей раз он решил сделать уступку старинному чину и устроить выборы невесты по всем правилам.

Девок свезли в царские хоромы – видимо-невидимо! Две тысячи красавиц явились со всей страны. В Александровой слободе яблоку негде было упасть от красавиц, у стрельцов да охранных опричников глаза были навыкате и разбегались в разные стороны, не ведая, на которую раньше глядеть.

Девки спали по двенадцать душ в комнате, чуть ли не по трое на лавке. Потом число невест поуменьшилось. Иван Васильевич безжалостно отворачивался от непривлекательных. Не любил он, к примеру, тощих…

А между тем при сватовствах и смотринах случались самые удивительные обманы. Невеста – товар, ну и, как при продаже всякого товара, дело редко обходилось без плутовства. Больную и бледную румянили, сухопарую превращали посредством накладок в толстуху. Конечно, вряд ли кто решился бы на подлог на государевых смотринах, однако береженого Бог бережет, думал Иван Васильевич. И как в воду глядел!

Одна девушка ему с первого взгляда приглянулась. Очень красивые, точеные черты, коса спелая. Однако странным казалось ее почти бабье дородство при махоньком личике. Почуял неладное не один государь – только что в кулак не прыскал, глядя на красавицу, и молодой насмешник Борис Годунов, приведенный своим тестем Малютою Скуратовым ко двору и сразу пришедшийся царю по нраву. Еще недавно состоял Бориска при царском саадаке (саадак – лук со стрелами), а теперь сделался рындою (телохранителем, оруженосцем).

Иван Васильевич велел раздеть красавицу и увидел, что второй столь сухореброй девицы не отыщешь. Ох, сколько на нее навздевано было да накладок подложено!

Борис Годунов просто-таки под лавку от смеха закатился, и все дело вполне могло бы окончиться смехом, когда бы дядька невесты, дворецкий Лев Салтыков, не спятил от позора и не начал орать, что племянницу-де его, славную статью и дородством, испортили в одночасье уже в Слободе, что Скуратов имеет свои виды на государя и прочит ему свою родственницу Марфу Собакину, а остальных девок портит.

Малюта лишился дара речи. Даже глядеть на него было жалко! Иван Васильевич понял, что обвинения Салтыкова имеют под собой некоторое основание, однако не разгневался на верного друга, а дал себе слово повнимательней поглядеть на эту Марфу.

И вот царь оказался перед ней…

Девушка покачнулась, когда царь подошел, и заслонилась рукавом. Откуда ни возьмись налетела жена Малюты, Матрена Тимофеевна, красивая сорокалетняя баба с хищным, густо набеленным и нарумяненным лицом, вцепилась в руку Марфы, принялась яростно гнуть вниз, чтобы открыть лицо. Тут же вьюном вилась Марья Григорьевна – бывшая Бельская, теперь Годунова, старшая дочь Малюты, как две капли воды похожая на мать. Змеей шипела на Марфу – помнила, как с некоторых пор злили государя неуместные проявления девичьей скромности…

Тут недавно была одна такая, именем Зиновия Арцыбашева. Строила из себя недотрогу – спасу нет: когда государь пожелал взглянуть на ее неприкрытую стать, лишилась чувств. Так ее и раздевали – беспамятную. Сложением Зиновия отличалась бесподобным. В глазах государя вспыхнул явный интерес, а стыдливость девушки его поразила и растрогала. Несколько раз повторив ее имя, как бы боясь забыть, он сказал, что в тот день больше никого смотреть не будет, пусть-де Зиновия очнется, а завтра он с ней побеседует.

Однако среди ночи стража обнаружила ту скромницу валяющейся под лестницей непробудно пьяною, с задранной на голову рубахою да с окровавленными чреслами. Девушка крепко спала, насилу добудились. Наутро она знай бессмысленно улыбалась, пока ее сажали вместе со всем барахлишком на грязную телегу да с позором отправляли домой. Так и уехала из Александровой слободы, ничего не поняв, что с ней приключилось, не вспомнив, с кем пила, с кем блудила. Охальника найти не удалось. Но с тех пор Иван Васильевич видеть не мог, когда девки начинали строить из себя черт знает какие невинности…

Наконец Матрене и Марье удалось открыть Марфино разрумянившееся личико. Оно было прелестно.