Страница 51 из 63
Пары бензина проникали в кабину, при работающем моторе в любое мгновение мог произойти взрыв. Выключить мотор и совершить посадку нельзя: внизу немцы.
«Дотяну ли до своих?» — подумала Дина, чувствуя, что слабеет с каждой минутой.
Над линией фронта немцы обстреляли самолёт из автоматов, но девушка не обратила на это внимания. Приземлилась возле дороги, чтобы их быстрее обнаружили. Действительно, первая же проходившая мимо автомашина остановилась, девушек доставили в госпиталь.
После этого случая мы стали летать увереннее. Загорится самолёт, ранят лётчицу и штурмана — ну и что? Никакой паники. Делай, как Дина Никулина.
Евдокия Пасько, штурман эскадрильи, бывшая студентка Московского университета, пришла в полк вместе с Женей Рудневой, своей подругой. На её счету — 780 боевых вылетов.
Три героини просто не верили своему счастью, присвоение высокого звания они восприняли как что-то невероятное.
Ночь восемьсот восемьдесят третья
В эту ночь мы бомбили артиллерийские батареи противника, расположенные северо-западнее Варшавы. Во время шестого вылета неожиданно забарахлил мотор, самолёт начал терять высоту.
— Где мы, штурман? — спросила я. — До линии фронта восемь минут.
Садиться ночью с бомбами вне аэродрома — равносильно самоубийству. Сбросить их куда попало, на свою территорию, нельзя, это преступление. По дорогам движутся наши войска, танки, автоколонны с горючим и боеприпасами. В населённые пункты возвратились оставшиеся в живых жители: женщины, дети, старики… Сбросим бомбы, попадём под трибунал, на знамя полка ляжет несмываемое пятно — что угодно, только не это.
Мы имеем право в такой ситуации сбросить бомбы в озеро, в реку. Скоро Нарев, за ним — территория, занятая врагом.
— Высота полторы тысячи метров, — доложила Валя. — До реки семь минут.
Она всё понимает. Дотянем до Нарева или нет? Ох, тяжело лететь с неисправным мотором к линии фронта, удаляясь от родного аэродрома, но другого выхода я не видела.
Через несколько дней — 27-я годовщина Великого Октября. Девушки готовят флага, плакаты, разучивают новые песни. Будет великолепный бал, потрясающий «капустник», придут гости из соседнего полка…
Посторонние жуткие звуки, испускаемые мотором, отдаются в сердце, выматывают душу.
Под нами — чёрная лента реки. Слава богу, дотянули.
— Бросать? — спросила Валя.
— Бросай.
Обидно, что не долетели до заданного квадрата, но что делать.
Как говорится, быть бы живу.
Валя пыхтит, почему-то медлит.
Ещё чуть-чуть…
Конечно, лучше ударить в берег, занятый врагом. Самолёт качнуло, мягко разворачиваюсь, ложусь на обратный курс. На душе полегчало.
— Будем садиться, — сказала я. — Отстегни лямки парашюта. Приготовь ракету для подсветки.
Летим на небольшой высоте, подходящей площадки не видно: деревья, бугры, овраги. Мотор даёт перебои, вот-вот заглохнет. Внизу наша территория, можно выпрыгнуть с парашютами, но что мы скажем Бершанской? Покинули летящий самолёт? Она спросит: «Почему?» Нет, мы обязаны сделать всё возможное, чтобы спасти машину.
— До аэродрома восемь минут, — в голосе Вали ни малейшего беспокойства.
— Если дотянем, будем садиться с ходу, — предупреждаю я.
— Хорошо.
Когда не надо, подходящие площадки встречаются то и дело, сегодня — ни одной.
— Сколько осталось, штурман?
— Около семи минут.
«Не может быть!» — хочется крикнуть мне, но я молчу, знаю, Валя не ошиблась, докладывает точно.
Вечность, состоящая из восьми минут, прошла, мы приземлились, зарулили на стоянку. Молча сидим в кабинах, приходим в себя. Как во сне слышу голоса техников.
— Раз, два, три! — скомандовала я.
Одновременно спрыгнули на землю. Валя ткнулась мне в грудь, прошептала:
— Постоим немножко. Коленки трясутся. Пока летели, ничего… Чуть не упала.
Глажу штурмана по спине. Не хочу думать об этом ужасном полёте, но думаю, думаю, думаю, и весь он, минута за минутой, вгрызается в память, вытесняет, вышвыривает какие-то события и укладывается в мозгу — прочно, по-хозяйски, навсегда.
Ночь девятьсот четырнадцатая
Один из самых молодых экипажей, на счету которого всего несколько боевых вылетов, Вали Пустовойко — Любы Мищенко, получил задание: разбросать САБы над вражескими позициями, чтобы облегчить продвижение нашим наступающим частям.
— Разрешите взять и фугасные бомбы, товарищ подполковник, — сказала Валя, не сводя умоляющих глаз с командира полка.
Бершанская медлит с ответом. Ясно, девушкам задание кажется малоинтересным, слишком простым, лёгким. Сбросить осветительные бомбы — только и всего? А другие экипажи будут крушить оборону противника, подавлять огневые точки, уничтожать танки, гитлеровских солдат, офицеров…
— Хорошо, — согласилась Бершанская. — Возьмите две «сотки»… Только после выполнения основного задания… — Она недоговорила и протянула руку: — Карту, штурман. Летите в тыл к немцам, вот сюда. В этом секторе, предположительно, расположены войсковые склады противника. Будьте повнимательнее. Следите за расходом горючего.
Обрадованные девушки улетели. Бершанская опасалась, что они могут в горячке, по неопытности сбросить бомбы на нашу наступающую пехоту, и поэтому направила их в глубь вражеской территории, от греха подальше.
Когда кончились САБы, Валя набрала высоту и направилась на запад. Подлетела к заданному квадрату, приглушила мотор. Моросил дождь, и разглядеть что-нибудь на земле было невозможно. А главное — ни одного САБа.
— Ни черта не видно, — проворчала Люба. — Бомбы жалко. Ну что, бросаю?
— Подожди. Я ещё снижусь, ты понаблюдай.
Прошло несколько минут. На земле — никаких признаков жизни, никаких строений. Где они, склады? Один шанс из тысячи, что бомбы поразят цель.
— Вроде мелькнул огонёк, — сказала Люба. — Десять градусов вправо.
Валя легла на боевой курс. Огонёк, это прекрасно, значит, тут немцы. Пусть не склад, пусть землянка, траншея, блиндаж, кухня, что угодно, лишь бы бомбы не пропали даром.
— Бросила…
Неожиданно стало светло, как днём. Языки белого пламени взметнулись к небу, самолёт подбросило.
— Ура! — хором крикнули девушки.
Заметались лучи прожекторов, рявкнули зенитки, но «По-2», набирая скорость, углубился в набухшую влагой тучу. Ледяные струйки катились по лицам девушек, попадали за ворот, а они смеялись, весело переговаривались:
— Вот это огонёк!
— Я думала, плоскости отвалятся!
— Ну и штурман у меня — снайпер!
— Не хвали, меня!
— Почему?
— Девочки предупреждали: в нашем полку не принято. Такой стиль, понимаешь?
— Ладно, не буду, беру свои слова обратно. Штурман как штурман. Обнаружила цель — бац! — склада горючего нет.
Вот так девушки оказали нежданную помощь нашим наступающим частям: немцы решили, что их атакуют с тыла. Как пожар, вспыхнула паника.
За этот точный удар Валю Пустовойко наградили орденом Славы третьей степени.
Ночь девятьсот двадцать вторая
В эту страшную ночь, с 12-го на 13-е декабря 1944 года, погибла Лейла.
Я заходила к ней днём, после обеда. Она сосредоточенно разглядывала карту, разложенную на столе. Заметив меня, с улыбкой предложила:
— Присоединяйся. Попробуем вместе определить направление главного удара.
В Далеке многие девушки стали увлекаться такими военными играми, на этот раз не удержалась и я. Немного подумала и решительно провела на карте указательным пальцем прямую линию от нашего аэродрома к Берлину.
— Главный удар нанесём здесь.
— Глубокий замысел, — потирая руки, одобрительно сказала Лейла. — В нём есть что-то суворовское. На фланги не обращаем внимания, так?
— Они потом подтянутся.
— Ясно. Отбросим немцев за Одер, и последний бросок — в логово, к Берлину. Меня смущает немного, что справа останется Восточная Пруссия, там наверняка группа армий, — она сделала вид, что призадумалась.