Страница 35 из 63
— Гутен морген! Доброе утро!
— Что тебе снилось?
На собрание, посвящённое окончанию боевых действий в Крыму, прибыл генерал-майор Кузнецов с группой офицеров. Зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, в котором выражалась благодарность Сталинградской авиационной дивизии, значит, и нашему полку.
— Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков, — сказал генерал. — Мы захватили 25 тысяч пленных, в том числе командующего 17-й армией генерал-лейтенанта Бемэ. Всего в Крыму с 8-го апреля по 12-е мая немцы потеряли 100 тысяч человек — 40 тысяч убитыми и 60 тысяч пленными. Сколько их утонуло в море — неизвестно.
«А наш полк с тех пор, как стал базироваться в Крыму, — с гордостью подумала я, — не потерял ни одного человека. Вот как надо воевать!»
Бои в Крыму были, как никогда, тяжёлыми. Потом девушки говорили, что ничего страшнее полётов на Севастополь не было за всю войну. Нашему полку повезло? Да, пожалуй.
— Противник потерял за это время, — продолжал генерал, — более трёх тысяч орудий и миномётов, много другой техники. Корабли Черноморского флота и авиация уничтожили около двухсот вражеских военных катеров и транспортных судов.
«Когда Манштейн предпринял первый штурм Севастополя, — подумала я, — гарнизон города насчитывал 52 тысячи человек, в их распоряжении было всего 170 орудий, меньше 100 самолётов. Советские воины продержались восемь месяцев, фашисты — несколько дней. Вот что значит упавший дух. Не может быть массового героизма в армии, которая защищает неправое дело, ведёт несправедливую войну».
Командир дивизии вручил нам правительственные награды — ордена и медали. Самым счастливым человеком в полку в этот день была моя Валюта — на её груди сиял новенький орден Красной Звезды.
После праздничного ужина мы слушали концерт самодеятельного ансамбля Отдельной Приморской армии. Девушкам особенно понравилась песня, посвящённая нашему полку. Помню только первый куплет:
Начались танцы, моего штурмана пригласил высокий младший лейтенант с грустными голубыми глазами, а я стала пробираться к выходу.
Валя догнала меня, спросила быстрым шёпотом:
— Можно, я посплю сегодня на Лелиной кровати? — Не ожидая ответа, вытянула из-за спины за рукав своего партнёра. — Знакомьтесь.
— Игорь, — парень, смущённо улыбаясь, протянул руку.
— Очень приятно. Учтите, у моего штурмана очень ревнивый муж, пятеро детей.
— Магуба-джан! — Валя всплеснула руками. — Зачем ты меня выдала? Не ожидала.
— Это ничего не значит, — решительно заявил Игорь. — Мужу дадим отставку, а детей я усыновлю.
В зале раздались звуки «Рио-Риты», и молодая пара исчезла.
Ночь семьсот девятая
«Как все нормальные люди, буду спать ночью, поднимусь утром», — подумала я, забираясь в постель. Но долго лежала с открытыми глазами — поспала днём, часа полтора, видимо, перебила сон. Скучно без Лейлы.
На её подушке — письмо от Ахмета. Наверно, напишет ему из госпиталя, он сможет её навестить. Вместо Алупки — Ялта.
Мысленно пролетела над Крымом, от аэродрома к аэродрому, покружила над Золотой балкой, которая представилась мне сплошным виноградником… Открыла глаза — на кровати Лейлы сидит в ночной сорочке Валя, смотрит на меня, словно ждёт, когда я проснусь.
— Я тебя не разбудила? — тихо спросила она.
— Нет. Почему не спишь?
— Какой может быть сон, когда я умираю. От любви!
— От любви не умирают.
— Он дал мне адрес. Просил прислать фотокарточку. Ой, умора, говорит, до сегодняшнего дня думал, что в нашем полку — крепкие» пожилые женщины, которые прошли огонь, воду и медные трубы, с папиросами в зубах и грубыми, сиплыми голосами. А оказалось… Все такие интересные, скромные и так далее. Он техник эскадрильи. Окончил лётную школу, но по пути на фронт их эшелон попал под бомбёжку. Все выбежали из вагонов, бросились в кусты, в крапиву, говорит, никогда не думал, что люди могут так поддаваться животному страху. Осколок пробил ему лёгкое, а друга его убило. Он из Белоруссии, родители в оккупации ничего о них не знает. Жалеет, что не познакомились раньше. Проводил меня, стали прощаться, думаю, поцелует или нет, руку не выпускает, тянет меня к себе. Я, конечно, упираюсь, мамочка моя, ведь я ни разу ещё не целовалась, щёчку ему подставила, думаю, вдруг увидят, умереть можно. Не помню, как здесь очутилась.
Когда танцевали, спросил: что же будем делать с ревнивым мужем, кто он такой, из какого полка, часто ли мы встречаемся. Говорю, полковник, чуть не каждый вечер провожает меня на задания, спохватилась, думаю, идиотка, захлопнула рот, молчу, как последняя дура. А он: что же ты танцуешь с каким-то младшим лейтенантом? Молчу, только вздохнула. Он улыбнулся, говорит, пошли к чёрту своего ревнивого полковника, выходи за меня замуж. Говорю, я пошутила, а замуж, пока не кончится война, выходить не собираюсь… Ты не спишь?
— Нет.
— Тебе неинтересно меня слушать?
— Что ты, очень интересно. Игорь твой мне понравился.
— Да? По-моему, он хороший, просто чудесный парень, такой искренний. Месяц в одной дивизии и ни разу не встретились. Если бы не концерт… Вдруг завтра утром: по машинам! Курс — на Белоруссию. И всё.
— Почему — всё?
— Ну как же, война. Это был самый счастливый вечер в моей жизни. Почему он меня, такую замухрышку, выбрал, удивительно.
— Ты была ослепительна, Валюша. Все тобой любовались, не он один.
— Ну, ты скажешь… Магуба-джан, пойдём погуляем? Такая ночь, звёзды…
— Иди погуляй. Я ещё посплю. Устала.
Валя быстро оделась, бесшумно выпорхнула из комнаты. На душе у меня было легко, к этому времени я уже пересмотрела свою точку зрения на сердечные дела в военное время и уснула спокойно.
Ночь семьсот десятая
Первая мысль, которая пришла в голову, когда я проснулась: свобода! Только мы с Валей лежали в постелях. Девушки уже поднялись — стирали, гладили, строчили письма.
— Поднимайтесь, лежебоки!
— Позавтракаем и — к морю.
На прогулку собрался чуть ли не весь полк.
— Сыртланова, срочно на КП! — раздался голос адъютанта Командира полка.
«Вот и кончилась свобода», — усмехнулась я про себя. Подругам сказала:
— Не ждите меня. Догоню.
Бершанская внимательно посмотрела на меня, спросила ласково:
— Ты не очень устала?
— Готова выполнить любое задание, товарищ майор!
— Получен приказ: послезавтра утром вылетаем в Белоруссию. Бери самолёт, предписание, отправляйся в Ялту за Сапфировой.
— Есть лететь в Ялту за Сапфировой, — радостно отчеканила я. — Доставлю живую или мёртвую!
— Лучше живую, — улыбнулась Евдокия Давыдовна.
Через пятнадцать минут я вылетела в Ялту.
Море, жемчужно-голубое, тихое, сливалось с безоблачным, золотистым небом. Легко дышалось, гляделось, никакого напряжения, душа отдыхала.
Севастополь… Руины расцвечены бельём, одеялами. Дымятся костры. В бухтах — полузатопленные катера, баржи, транспорты. На аэродроме — те же разбитые самолёты. По всему берегу — группы людей, в город возвращались его хозяева, — моряки.
По Балаклавскому шоссе, вздымая пыль, медленно движутся колонны военнопленных.
«Рады, конечно, что остались живы, выползли из ада на свет божий, — подумала я, накреняя самолёт. — Повезло этим людям, после войны вернутся на родину».
Идут, опустив головы. Выбрать бы одного, рядового солдата, среднего возраста, спросить: «О чём думаешь?» Видел Тельмана, Гитлера, слушал их на митингах, сравнивал. Знал, что путь Тельмана — это мир, честный труд, дружба с Советским Союзом. Путь Гитлера — война, разбой, захват чужих земель. За спиной Тельмана — Маркс и Энгельс, Гёте и Бетховен, за спиной Гитлера — Крупп, Мессершмитт, военщина.