Страница 31 из 63
Константиновский равелин… — Вера указала на мыс у входа в Северную бухту, расположенный слева, если смотреть со стороны моря. — Ещё Суворов приказал установить здесь батарею для защиты внутреннего рейда. Накануне Крымской войны на мысу был сооружён двухъярусный равелин, крепостное сооружение с казематами и пушками. В июне 1942 года небольшой отряд моряков и красноармейцев сдерживал здесь натиск фашистов, прикрывая эвакуацию наших войск через бухту. Командование просило защитников равелина продержаться двое суток, они продержались шесть. Когда кончились боеприпасы, оставшиеся в живых взорвали орудия, по подземному ходу, о котором немцы не знали, вышли на берег моря и вплавь переправились через Северную бухту. Тут не найти точки, где бы не совершался подвиг. Ты знаешь, фашистские самолёты появились над Севастополем 22-го июня 1941 года в три часа утра, за целый час до того, как гитлеровские войска перешли нашу сухопутную границу. Лётчики рассчитывали нанести удар по освещённому городу, ведь война ещё не началась, уничтожить флот. Но просчитались. По приказу наркома Военно-Морского Флота адмирала Кузнецова в Севастополе вскоре после полуночи была объявлена боевая готовность номер один. Орудия были расчехлены, моряки стояли на своих боевых постах. В Севастополе был вырублен свет. Когда появились самолёты, зенитчики, не ожидая дополнительных указаний, открыли огонь и сбили два бомбардировщика. Это была первая победа Черноморского флота в Великой Отечественной войне. На кораблях потерь и повреждений не было. Воздушным пиратам удалось лишь разрушить в городе здание средней школы и несколько небольших домов.
— Ты хорошо Знаешь историю обороны Севастополя, Верочка, — похвалила я подругу. — После войны будешь рассказывать ученикам…
— Что ты, я многого не знаю, — Вера посмотрела на меня грустными глазами. — Никто ещё не знает всей правды. Только после войны историки во всём разберутся, восстановят события, день за днём. Тысячи безвестных героев.
— А ты можешь сказать, когда возьмём Севастополь?
— Намекаешь, что наш прогноз оказался неточным? — улыбнулась Вера. — Предсказывали, что город будет взят седьмого мая, а сегодня уже девятое. Мы люди не гордые, признаём свою ошибку — немного недооценили противника. Севастополь будет взят сегодня. Пролететь бы сейчас над городом…
Вечером на аэродроме девушки выглядели свежими, бодрыми, словно только что вернулись с морского купанья. Часть экипажей, наш в том числе, будет бомбить Херсонесский аэродром, остальные — узлы обороны противника. Мы с Валей вылетели первыми.
Пересекли Северную бухту, в ней горело какое-то судно, по-видимому, танкер. Слева — тёмно-серые террасы города, кое-где видны малиновые отблески пожаров. Судя по вспышкам и огненным трассам, бои идут в районе Графской пристани, на берегу Южной бухты.
Мы над целью. Внизу в мертвенном, голубовато-ледяном свете САБа — ровная каменистая степь, покрытая редкими пятнами растительности. Это и есть Херсонесский аэродром. Никаких признаков присутствия человека. Наверно, этот мыс выглядел так же тысячи лет назад. Но это обманчивое впечатление. Под нами — важный военный объект, отличный аэродром, здесь могут приземляться и взлетать в любом направлении самые тяжёлые самолёты. Возможно, в капонирах притаились транспортные самолёты, бомбардировщики. Капонир — углубление в земле, с двух сторон — насыпи. Сверху натянута маскировочная сеть размером пятьдесят на пятьдесят метров с привязанными к ней кусочками зелёной материи. Так же замаскированы дворики, в которых укрыты зенитные орудия и пулемёты; траншеи и блиндажи, в которых притаились 600–700 гитлеровцев, обслуживающих аэродром; механические мастерские, склады продовольствия, боеприпасов, горючего и смазочных материалов. Днём аэродром просматривается с Сапун-горы, там теперь расположены наши батареи, поэтому принимать и отправлять самолёты немцы могут только по ночам.
САБ догорел. Валя сразу бросила второй. Перегнувшись через борт, она внимательно осматривает каждое пятно на аэродроме, ищет цель.
Наша задача — сбросить бомбы в этом квадрате и вернуться на свой аэродром. Мы так бы и поступили, если бы нас обстреливали, но немцы затаились, поэтому спешить не будем. Если не обнаружим конкретную цель, постараемся увеличить зону поражения — сбросим бомбы в два приёма, разбросаем термички по всей территории аэродрома. Бомба может взорваться рядом с капониром — укрытый в нём самолёт не пострадает. Только прямое попадание выведет его из строя.
Немцы надеются, что мы покружимся и улетим. А они свернут сети в рулоны, выкатят самолёты по откосам капониров на лётное поле или встретят желанных посланцев из Румынии — пузатые транспортные «фокке-вульфы» и — прощай, Крым. «В первую очередь улетят генералы, — подумала я, — гестаповцы, самые гнусные выродки, которые потом появятся снова, может быть, в Белоруссии. Как не хочется выпускать их из капкана!»
— Ничего не видно, — недовольно проворчала Валя. — Умеют маскироваться, черти. Бросаю!
Громыхнул двойной взрыв, и началась огненная свистопляска. Самолёт качнуло. Валя сбросила оставшиеся бомбы, принялась за термички… Пронесло. Поразили мы цель или нет, неизвестно. Надежды мало, но теперь мы точно знаем, что аэродром действует, к будем колошматить его до утра. Летим над Казачьей бухтой.
— Магуба, поверни к берегу, — попросила Валя. — Какие-то тени.
Она бросила САБ, и мы увидели колонну автомашин. Из прибрежных траншей вырвались снопы трассирующих снарядов и пуль. Я отвернула в море, от греха подальше.
— Драпают! — ликующим голосом крикнула Валя. — Эх, где наши четыре «сотки»!
— А куда им драпать? На мыс, под наши бомбы?
— Да, крышка 17-й армии. Доложим Бершанской?
— Непременно.
В час ночи мы возвращались после четвёртого вылета. Поравнялись с Северной бухтой. И вдруг… Всё побережье к северу от Севастополя и к юго-востоку до самого горизонта озарилось множеством разноцветных огней. В голове мелькнула дикая мысль: «Десант!» Но Валя сразу сообразила в чём дело:
— Мамочка моя! Салют! Севастополь наш! Ура!
Стреляли из всех видов оружия, сотни ракет осветили небо.
— Магуба-джан, выпущу все ракеты?! — взмолилась Валя.
— Давай! Оставь одну красную, на всякий случай.
И мы внесли свою долю в этот стихийный, победный салют, первый в нашей жизни, который мы видели воочию. Умирать буду, вспомню это майское ночное, крымское небо, расцвеченное огненным дождём, и смутные очертания севастопольских руин.
В час ночи 10-го мая по радио Левитан прочитал приказ Верховного Главнокомандующего:
«Войска 4-го Украинского фронта, при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии, в результате трёхдневных наступательных боёв прорвали сильно укреплённую долговременную оборону немцев, состоящую из трёх полос железобетонных оборонительных сооружений, и несколько часов тому назад штурмом овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Чёрном море — городом Севастополем.
Тем самым ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму, и Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков».
Немцы ещё удерживали мыс Херсонес и несколько бухт, но Ставка, по-видимому, эту группировку в расчёт уже не принимала.
Наша радость в ту ночь была омрачена; дежурная по аэродрому сообщила, что Лейла ранена и отправлена на санитарном самолёте в Ялту, в госпиталь.
— Рана пустяковая, — успокаивала она меня. — Лейла даже хотела скрыть, что ранена, но Бершанскую не проведёшь.
Рана в самом деле была не опасной, мне сказала Руфа, ей-то я поверила. Осколок попал в ногу, выше колена. Бершанская испугалась, что Лейла потеряла много крови, и в ране могли быть осколки, настояла на отправке в госпиталь.
«Нет худа без добра, — размышляла я, — для Лейлы война в Крыму закончилась. Она отвоевала у захватчиков своё прекрасное крымское «поместье». Говорят, после окончания боевых действий в Крыму нам предоставят недельный отдых. Навещу Лейлу. Все будут воевать, а мы… Целую неделю! Мамочка моя, как говорит Валя, не может этого быть. Впереди ещё Белоруссия, Польша, Германия, отдыхать не время. Правда, бои были очень тяжёлыми, изнурительными, как никогда, отдохнуть бы не помешало. Потом будем сражаться, как львы!»