Страница 18 из 63
Балка, постепенно сужаясь, упирается в стену леса.
Препятствий не видно, места для разбега достаточно. Можем, конечно, напороться на какой-нибудь пень. Осматривать балку нет времени.
Впереди, прямо по курсу, вспыхнул фонарь. Второй, третий. Облава…
Страх ледяным обручем сдавил голову. Пройдёт пять-шесть минут, уходить будет поздно. Застрелю и её и себя, у нас такой уговор. Помню её слова: «У тебя рука твёрдая, я ни капельки этого не боюсь и жалеть ни о чём не буду, умру с улыбкой, честное комсомольское, лишь бы вместе».
А я буду жалеть её, наших родных и подруг, и меньше всего себя. Столько раз мысленно «прокручивала» такой финал, притерпелась. Неписаный закон полка — живыми в руки немцев не даваться.
И тут Валя схватилась за винт.
— Контакт! — громко, как на аэродроме, крикнула она. Я даже вздрогнула.
Мотор ожил. Валя, как тень, метнулась к кабине. Раздались автоматные очереди. Вперёд!
Валя выстрелила из ракетницы, потом стала палить из пистолета, разрядила всю обойму. Обстрел прекратился, фонари погасли.
— Попала? — ласково спросила я.
— Вряд ли, не целилась. Но как они шарахнулись от ракеты, как от «катюши». Слева высотка, учти.
Шасси прошелестело по верхушкам деревьев. Трассирующие пули обгоняют нас, мне чудится их злобный шелест. Представляю, как беснуются на дне балки охотники за крестами. Какое счастье слышать, видеть, дышать, жить!
— Споём, товарищ командир? — и не ожидая ответа, Валя запела во весь голос:
— Ты в полёте никогда не поешь, — укоризненно сказала она. — А Танечка Макарова поёт. И другие тоже… Линия фронта. Так и держи.
— Спой что-нибудь ещё.
Валя словно ждала этих слов, перекрывая гул мотора, заорала:
— Какой ужас, — рассмеялась я. — Придумают же люди.
— А что?
— С пробитым баком и горящим хвостом, конечно, далеко не улетишь, но это ещё туда-сюда. А на одном крыле, даже с помощью честного слова, самолёт может лететь только по вертикали, с нарастающей скоростью, вниз.
— Утёсов же поёт!
— Пусть поёт себе на здоровье.
— Хочешь классику?
— Давай.
И снова — с упоением, в полный голос:
— Ну, как? — в голосе певицы откровенное торжество.
— Бик якши, как говорила Женя Руднева. Сто лет не слышала такой «классики», прелесть.
Мне вдруг вспомнилась согбенная фигурка на берегу хмурого моря, скорбный, слабый голосок:
Собиралась она топиться в ту ночь или мне померещилось?
— Магуба, ты тогда подумала, что я побежала топиться, да? Ну, там, в Пересыпи? — будто подслушала мои мысли Валя.
Как это называется — телепатия? Пожалуй, ничего сверхъестественного в этом явлении нет. Лётчик и штурман часто обмениваются мыслями не прибегая к словам, на них иногда просто нет времени. Без такого обострённого взаимопонимания экипажи не смогли бы действовать согласованно, и нетрудно понять, к чему бы это привело.
Тогда, в Пересыпи, девушкам не нравилось Валино поведение, однажды её высмеяли со сцены во время концерта полковой самодеятельности, и хотя сценка, которую разыграла одна из наших «актрис», была безобидной шуткой, она среагировала на неё болезненно, выскочила из зала как угорелая. Я — за ней….
— Да, мелькнуло у меня такое подозрение, — ответила я. — Пошла на всякий случай за тобой — посмотреть, не надумала ли ты, чего доброго, превратиться в русалочку.
— Не пошла, а помчалась как на пожар. Мне потом девочки рассказывали. Мамочка моя, какая я была дурёха. В самом деле, бежала, думала, сейчас с ходу, с обрыва — бух! Но что-то меня остановило. Дай, думаю, посижу, прыгнуть недолго, спешить особенно некуда, поплачу немножко, спою свою лебединую песню. А ты тут как тут. Спасла меня, дурочку, век не забуду, спасибо тебе. Если бы не пришла, допела бы песню и буль-буль-буль!
— Раз уж сразу не сиганула… Вот ты сегодня спасла и меня, и себя.
— Ты в темноте посадила самолёт в какую-то яму, потом взлетела, а я спасла? Не согласна. А ты знаешь, Магуба, сколько уничтожила немцев? Со своими штурманами, за все боевые вылеты?
— Откуда же мне знать.
— А я знаю. Мы с девочками подсчитали. Приблизительно. Тебе неинтересно?
— Как-то не думала об этом.
— У вас, ветеранок полка, на сегодняшний день, на каждый экипаж, по самым скромным подсчётам, приходится по пятьсот гитлеровцев!
Мне это число показалось преувеличенным, но позднее, после войны, по официальным документам я установила, что девушки не ошибались в своих подсчётах.
— И не лень вам было считать. Сколько до аэродрома?
— Восемь минут. Вот мы и дома.
Техники, осмотрев самолёт, сказали, что им требуется на ремонт минут сорок, я начала было их упрашивать, чтобы часть пробоин, в фюзеляже, они оставили «на потом», но вмешалась Бершанская:
— Никаких потом. Отдохни, а я пока слетаю с твоим штурманом.
Валя, не скрывая радости, побежала к самолёту командира полка, а я подошла к Лейле, дежурившей на аэродроме.
— Жарко? — спросила она.
— Терпимо. Происшествий нет? Она отрицательно покачала головой.
О нашей вынужденной посадке рассказывать я не стала, не время.
— Пока работают только опытные экипажи. Бершанская хочет посмотреть, что там, в Балаклаве.
— Не буду тебе мешать.
С полчаса я ходила по аэродрому как неприкаянная. Услышала новость: в бухте появился крупный транспорт, встал под погрузку. «Хорошо бы успеть, — подумала я. — Потопить не потопим, но жару дадим».
Когда самолёт Бершанской вернулся, я уже сидела в кабине. Она махнула мне рукой, указала на Валю — возвращаю, мол, тебе штурмана в целости и сохранности.
Легли на курс, я спросила:
— Транспорт ещё цел? Не потопили?
— Потопишь его. Громада. Девушки до нас подолбили его, на корме пожар, суета, но Бершанская говорит: бей по машинам, залпом. На берегу столпотворение: бронетранспортёры, грузовики и легковушки, солдатни полно. Ну я и шарахнула четырьмя бомбами, промахнуться было невозможно. Но лучше бы в транспорт.
— Почему лучше?
— А вдруг бомба угодила бы в хорошее место.
— Это маловероятно. Бершанская рассудила правильно: ударить по скоплению машин, вызвать панику, задержать погрузку.
— Да, правда, я не подумала. А как мы будем?
— Решим на месте.
Транспорта в бухте уже не было. На берегу в свете пожаров мы увидели опрокинутые и вздыбленные бронетранспортёры, скелеты автомашин, разорванные гусеницы, трупы и прочий хлам.
— Транспорт не мог уйти далеко, — сказала Валя. — Давай поищем.
— Иголку в стоге сена.
Луна была скрыта облаками, разыскивать корабли в открытом море — дело почти безнадёжное, это не входило в нашу задачу. Уклоняясь от луча прожектора, я пересекла бухту наискось и стала разворачиваться. На берегу — склады, огневые точки, выбрать цель нетрудно.
— Что-то светится слева, — сказала Валя. — Какое-то судно, может быть, транспорт. Бросить САБ?
Узкую полоску слабого света я с трудом разглядела. Похоже, на судне приоткрыта или повреждена дверь! «Сделаю круг, — решила я, — поглядим».