Страница 105 из 109
Стонала длинными, прерывистыми стонами и скрипела зубами.
Юная фельдшерица-акушерка Зина Кваскова почему-то радостно вздохнула, лицо вспыхнуло нежным румянцем. Из чистой избы она через сенцы вошла в черную и сказала высокому старику:
— Нужно поехать за доктором, и поскорее.
Найдется у вас кому съездить? Положение очень опасное.
Старик засуетился:
— Ах-х, ты, господи! Уж вы, пожалуйста, гражданка, все, что можно… Егорка, запрягай чалого да скачи во весь дух!.. Боже ты мой милостивый!..
Сенца положи в телегу да покрой княжеским ковром для гражданина доктора.
Зина села к столу и карандашом написала на листке блокнота:
Д-ру Кайзеру
Арнольд Федорович!
У роженицы пульс 120 температура 38,2 воды давно отошли по-моему нужно щипцы приезжайте немедленно.
3. К.
Муж роженицы, Егор, положил записку в шапку и поспешно вышел. Телега затарахтела мимо окон.
Зина вышла на крыльцо и присела на перила. Солнце садилось, телега исчезала в золотой пыли. Из сада бывшей княжеской усадьбы тянуло запахом цветущей сирени, робко начинали щелкать соловьи. Солнце играло на русых стриженых волосах Зины и на вьющихся вдоль щек золотых прядях. Глазницы были поставлены у Зины очень широко и делали лицо немножко странным. Но все скрашивали молодые глаза и нежный румянец щек. Зина волновалась за роженицу, боялась, как бы доктор не приехал слишком поздно. И радость, светлая радость была в душе, что он приедет. Зина тайно любила его. Сердце начинало биться скорее, когда она представляла себе: вот через час он войдет сюда — высокий, прямой, всегда в себе уверенный, никогда не теряющийся, с сильными руками спортсмена. И все вокруг станет твердым, спокойным и уверенным.
Вышел на крыльцо старик. У него были угрюмые и недобрые губы, но сейчас он кривил их в любезную улыбку. И застенчиво сказал Зине:
— Вы уж, гражданочка, потрудитесь! Очень бы мне антиресно внучка иметь. Ежели все будет как следует — гуся вам предоставлю обязательно!
— Ну, оставьте, что вы!.. Вот только бы доктор вовремя приехал. Он замечательный доктор! Сама разродиться она не сможет, ребенок в ней может задохнуться. А он наложит щипцы — и ребенок жив останется, и Акулина.
Зина прикусила губу: уж слишком уверенно она говорила о благополучном исходе. Старик смотрел остановившимися глазами.
— Щ-и-п-ц-ы? То есть это как же так? Щипцами из нее дите потянете?
Зина вспомнила — доктор ей всегда твердил, чтобы называть акушерские щипцы ложками. Она поспешно сказала:
— Это, собственно, не щипцы, а ложки. Их накладывают на голову ребенка и сторожно тянут. Когда у самой матери нет силы родить.
Старик решительно сказал:
— Нет, на это нашего согласу нет!
— Нельзя, товарищ, необходимо это сделать, иначе помрет Акулина. Сама она родить не может.
— Что вы, гражданка, толкуете? Как это можно в живую женщину щипцы совать! Да вы ей там щипцами все кишки прищемите!
Вышла на спор старуха.
— Слышь, Марфа, зачем за доктором гражданка спосылала:
щипцы, говорит, нужно запустить в Акулину, ребенка щипцами вытащить.
— Мать честная, царица небесная! Что это ты?
— Слушайте, да это же вовсе не щипцы.
— Сами сказали — щипцы… Ясное дело — ребенку голову оторвете!
— Да нет же, живой выйдет!
— Как это так? Щипцами ребенка за голову будете тянуть — и живой? Что вы, гражданка, глупости говорите!.. Нет, не согласны мы.
— Как хотите. Только тогда незачем было за доктором посылать. А я вас предупреждаю: без операции сноха ваша наверно помрет.
— А ежели щипцы — не помрет?
Зина смутилась:
— Наверно, конечно, нельзя сказать — операция трудная и опасная. Но только она одна может спасли вашу сноху, без операции-то она уж наверно умрет. Она уже без чувств.
Из сенец вышла на крыльцо старшая сноха с заплаканными глазами.
— Кончается Акулина. Видно, не разродиться ей.
Зина поспешила к роженице. Она лежала в забытьи, пульс стал еще слабее. Зина впрыснула ей камфару. Провозилась с четверть часа. Потом, волнуясь, пошла в черную избу.
Там набралось уже много народу. На лавке у окна сидел коротконогий старик, очень похожий на высокого старика, — его брат, председатель сельсовета; лицо было важное, красное и глянцевитое, во рту меж зубов темнела дырка. Сидели еще мужики и мрачно глядели.
Зина решительно сказала:
— Ну, решайте скорее! Когда приедет доктор, некогда будет разговаривать. Не знаю даже, застанет ли уж он ее в живых.
Согласны вы на операцию или нет?
Высокий старик смотрел на нее тяжелым взглядом:
— Хорошо, гражданка! Согласны! А только если помрет баба от ваших щипцов, мы доктора отсюдова живым не выпустим.
Зина побледнела. Старик это заметил и повторил зловеще:
— Не уйдет тогда отсюдова!
— Да вы с ума сошли! Что ему, удовольствие, что ли, ехать сюда за семь верст, не спать ночь, возиться с вашей больной?
Выгода ему какая от операции? Да делайте, что хотите, пускай помирает! Мы вам хотим оказать помощь, а вы нас убивать собираетесь! Очень надо! Мне здесь больше делать нечего! Уезжаю!
— Мокей, погоди! — Коротконогий отвел старика за рукав в угол и что-то стал ему шептать. Старик воротился к Зине.
— Хорошо! Согласны! Ладно! Пускай делает, что хочет. Что ж бабе помирать… Ладно! Согласны.
Но смотрел страшно, и в глубине слов пряталась угроза.
Зина воротилась в чистую избу. Ее била нервная дрожь. На широкой кровати из красного дерева с золотыми веночками Акулина стонала слабеющими, прерывистыми стонами. Углы были окутаны сумерками. Вдали, в саду усадьбы, теперь гулко, во весь голос, заливались соловьи.
Зина верила в Кайзера восторженной, молодой верой. Но теперь она ясно представила себе, что будет, если… Да! Что — если?.. Предупредить его, когда приедет? Но вся душа ее возмутилась. Она так ясно представляла себе, как головка ребенка застряла в путях матери, как ослабевшие потуги не могут дальше гнать его, какую волшебную, ослепительную помощь аут могут оказать щипцы. И они вдруг ничего не станут делать? И будут бездеятельно смотреть, трусливо поджав руки? Зину охватило гордое чувство. Она и представить себе не могла, чтобы Кайзер из-за страха перед этим стариком отказался от операции. А тогда зачем его напрасно волновать?
Скоро уж должен приехать. Зина пошла в черную избу посмотреть, есть лп горячая вода. Медленно входили новые мужики, немые, мрачные; внимательно оглядывали ее и садились по лавкам.
Воротилась к роженице. Пришла старуха, засветила керосиновую лампу. Потом села у двери на лавку, подперла щеку и принялась жалостливо вздыхать, поглядывая то на стонущую Акулину, то на взволнованную Зину. И неизвестно было, кого она жалеет, — сноху или доктора, которого сейчас будут убивать мужики.
В темноте, гремевшей соловьями, раздался под окнами шум колес. В сенцах зазвучал громкий голос доктора Кайзера:
— Где больная? Куда пройти?
Старуха, низко кланяясь, открыла дверь. Кайзер вошел с желтым чемоданчиком в руках и весело сказал:
— Здравствуйте!.. Ну, старушка, вы уйдите, не мешайте нам.
Поставил на лавку чемоданчик, подошел к роженице, взялся за пульс и покрутил головою.
— Что? — со страхом спросила Зина.
Он беспечно ответил:
— Ничего!
И тщательно стал ощупывать под грубой рубахой огромный живот роженицы. Потом скинул пиджак, Зина помогла ему надеть белый халат. Он засучил красивые, мускулистые руки.
— Где тут умыться?
Зина вывела его в сени, подняла лампу над большим рукомойником с грязною, треснувшею мраморною доскою. Кайзер нажал педаль, стал мыть и тереть щеточкою руки. Спросил весело:
— Откуда здесь такой рукомойник?
— Из усадьбы княжеской. По всем избам вещи оттуда.
Дверь в черную избу была открыта, от керосиновой коптилки поднималась в темноту медленно крутящаяся струйка копоти. По лавкам сидели молчаливые мужики и смотрели на доктора. Кайзер удивленно поднял брови, взглянул на Зину: