Страница 25 из 27
По черному высокому яру за нами идет группа казачек. Вслед нам несется новая песня:
Звуки наивной песни тихими волнами, как зыбь, бегут к нам по водам покойной речушки.
Девки идут, сцепившись хороводом, покачиваясь из стороны в сторону под размеренные переливы песенных стихов:
Мы сдерживаем лодки, зацепившись за коряжину. Слушаем песню, по-видимому, вызванную в памяти певиц нашим появлением. Смеемся над наивным рассказом о похищении девицы моряком, который ставит себя, донского казака, выше герцога и графа. Весело ударяем веслами по воде и снова выезжаем на Урал. Сзади от станицы доносится смех, взвизгиванья, крики. Ветерок ударяет по парусам. Лодки ложатся набок и с шумом бегут по волнам. Впереди пылает закат.
Последние выстрелы
От Уральска мы двинулись вчетвером уже на одной лодке «Ленинград». Трое наших компаньонов повернули домой: у них кончились отпуска.
Здесь Урал шире, привольнее. От города он резко повертывает на юг. Нам в спину нередко дуют попутные ветры. Теперь за нас работает сама природа, а мы сидим на лодках и, как вино, глотаем солнечный воздух, пьем «нарзан» из реки: так называем мы прохладную воду Урала.
Конец сентября. Желтеют по пригоркам поля. По утрам на пески серебристой пылью ложится иней, ночи стали холодными. Но днем по-прежнему жарко. По берегам то и дело поблескивают озера и старицы. Утки от выстрелов поднимаются над лесом черными тучами, но быстро улетают дальше: начался уже перелет. По пескам множество гусиных следов и помета, но сами птицы видны редко. Они перекочевали на степные озера. Здесь они жировали в августе и первой половине сентября. На лугах частенько выпархивают выводки серых куропаток. Жаркое из них вкусно, и мы теперь редко едим другую дичь. Рыба стала ловиться еще лучше. Колокольчики над палаткой, соединенные с переметами тонкой ниткой, ночами звенят не умолкая. Мы уже не тревожимся, слыша их позвякиванье. Вчера над переметом тяжело взметнулась красная рыба. Поводок оказался порванным. По-видимому, то был хороший осетр. Утром над палаткой протянули на запад дудаки. Птица собирается в стаи. Чаще всего над Уралом видишь треугольники черных бакланов. Они часто беспокоят нас: издали их принимаешь за гусей. В жару бакланы черными, обгорелыми пнями недвижно торчат по пескам. Никак не подумаешь, что это живое существо. По утрам они с азартом охотятся за рыбой: сядет на коряжину черная уродина и высматривает острыми крошечными глазами добычу. Заметит рыбу в воде и, как заправский спортсмен, бросается в реку, поджав крылья. Подолгу пропадает в воде. Потом выныривает, держа в «зубах» добычу. Рыбаки ненавидят бакланов. Не любим и мы их. Часто пускаем по стаям заряды. Но какая это крепкая птица! Редко собьешь ее на лету. Чаще всего, вильнув острым хвостом, она и раненая уносится за лес. Ночами за лесом на старицах гогочут гуси, но на пески уже не вылетают. Утрами тянут в степь, на поля, но обычно слишком высоко для охотников.
На тринадцатый день мы добрались до Каленого. С полудня подул сильный попутный ветер, мы помчались на парусах, как на лихой тройке. Обычно мы преодолевали за сутки тридцать, самое большее сорок километров. А тут мы легко проплыли больше шестидесяти и в сумерках были против поселка. С волнением вглядывался я в «знакомые» берега: ведь двадцать пять лет тому назад частенько сиживали здесь с отцом, дожидаясь клева сазанов. Но берега Урала однообразны, и я часто ошибался, определяя места.
Черномазый крепкий казачонок Пашка вез на телеге в поселок наш багаж. Он зычно покрикивал на быков, лениво переставлявших ноги. Я начал расспрашивать его о каленовцах, об охоте, волках, лисах, о начавшейся плавне. Когда я стал называть по именам казаков, говорить ему названия озер, он с удивлением глянул на меня и казачьим говорком спросил:
— Мотри, каленовский будешь? А чей? Никак не признаю.
С Пашкой мы крепко подружились. Он не отставал от меня ни на шаг, таскаясь со мной на охоту в свободное от работы время.
В Каленом мы пробыли десять дней. Поселок нисколько не изменился с прошлого года. Может быть, стал еще тише и малолюдней. Многие уехали на плавню к Каспию. Кое-кто из казаков переселился поближе к городу в поисках заработка. Уехала совсем из Каленого и Матрена Даниловна в поселок Трекино к сыну-учителю, покинув старый, разваливающийся деревянный дом, где прожила почти всю свою жизнь. Георгий был на военной службе. Ночи мы проводили с казаками за беседой, за песнями. К сожалению, мне не удалось повидаться ни с Маркушкой, ни с сайгачником Карпом Маркеловичем. А как мне хотелось услышать его рассказы о прежних охотах в каленовской степи! Вспомнить, как мы спугнули когда-то у него из-под носа стаю уток. Не было в поселке и Хрулева, он переселился в поселок Кулагинский, ближе к Каспию[10]…
Сумерками после охоты Павел Дмитриевич иногда успевал половить спиннингом на Ерике хищных щук. Ребята с раскрытыми ртами восхищенно глазели на невиданную рыболовную снасть. Сегодня последняя блесна зацепилась за камыш, островком зеленевший посреди речонки. Жаль рвать ее: щуки берутся азартно.
— Ну, ребята, выручайте! Пятьдесят копеек тому, кто сплавает за блесной.
Ребята, поеживаясь, смеются, пробуют руками воду, но никто не решается плыть. Холодно, дует северный, пронизывающий ветер, вода ходит сизая, ледяная. С горки бежит Пашка:
— Чево тут? Опять блесна встряла? Ишь ты! Я могу. Нужон мне твой полтинник. Я, може, богаче тебя. Я так.
Пашка, тонко улыбаясь, секунду смотрит острыми черными глазами на сизоватую воду, молниеносно сбрасывает с себя рубаху, штаны и, крякнув как взрослый, бросается с размаху в Ерик.
— Эх ты, кака холодна! У, язвай тебя!
Широкими саженками доплыл он до камыша, погрузился в воду, отцепил блесну, вывел ее в зубах на чистое место и выплыл обратно. Попрыгал на берегу, оделся и снова вприпрыжку поскакал в гору:
— Вы не уходите без меня. Я скоро! Телят домой загоню. Волки в лугах воют.
Попытались мы выбраться за дудаками. С трудом разыскали молодую лошаденку. Она шагом потащила нас в степи, где мы когда-то детьми охотились за стрепетами. Через пятнадцать километров заморилась и встала. Пришлось нам идти пешком. На обратном пути мы все-таки заприметили стаю дудаков. Василий Павлович поехал нагонять их на нас с Павлом Дмитриевичем. Мне удалось сбить одного из них на очень большом расстоянии. До стрепетов мы не добрались.
Последний вечер у Поколотой старицы. Стою на полуостровке, покрытом зеленой кугою. Впереди бледным темноватым глянцем поблескивает вода. Кричит коростель. Сумерками вверху посвистывают крыльями невидимые утки. Невдалеке протянуло несколько стай казары. Совсем было навернули на меня. Я уже загорелся, приготовив ружье, но в последний момент они вдруг свернули в сторону. Я все-таки полыхнул в них из обоих стволов, но — увы! — безрезультатно. Я уже было думал идти собирать сбитых за вечер уток, как вдруг мимо меня темным веретеном просвистела низко какая-то острокрылая птица. За ней совсем близко, чуть не задев меня, — другая. Выстрелить я не успел: так стремителен был их лет. Я сообразил, что это были вальдшнепы. Впервые наблюдал я их осенний перелет. Штук восемь пронеслось их мимо меня, но ни разу не успел я выстрелить. Птицы летели вдоль Урала, перебираясь с луки на луку реки по перелескам. Начинались осенние высыпки. Откуда они летят? Видимо, с горного Урала, двигаясь все время по реке. Я решил назавтра поискать их по осинникам. Но днем мне не удалось этого выполнить: решено было ночью выехать на пароходе в Уральск. Весь день прошел в сборах. Только к вечеру мы перекочевали на берег Урала, так как никто не знал, когда подойдет к поселку пароход.
10
Речь идет о старых знакомых автора, рыбаках и охотниках, жителях Каленого. (Составители.)