Страница 24 из 43
Дрожа от возмущения, Марсова стояла перед Маврой, меча искры из глаз.
— Я не знаю, почему ты изволила рассердиться, — тихо промолвила Мавра. — Я тебя по доброте предупредила, а ты со мной обращаешься так, как будто я тебе сделала что худое.
Елена в изнеможении опустилась на скамейку: ей было стыдно за свою вспышку, и она сказала:
— Говорят!.. А кто же, как не вы распускаете грязные сплетни?! Если бы кто другой говорил, разве ты не могла меня защитить?.. Ты и твой муж — глава этих людей! Вы здесь более господа, чем я сама, и вы могли бы заставить замолчать всех, пристыдив их! Но вы оба меня ненавидите, и вы радуетесь, что меня оскорбляют!
— Извини, барыня! Мы желаем тебе добра, мы покорные тебе слуги! Хотя покойный барин и освободил Мороза, но мы знаем, что созданы для того, чтобы служить тебе!
Хитрая крестьянка с намерением упомянула о независимости мужа: она знала, что он спокойно мог уехать, оставив вдову среди запутанных дел.
Марсова неоднократно просила мужа сменить управляющего, но он не сделал этого, сейчас же она понимала, что не в состоянии нести эту тяжесть сама, к тому же сопряженную с ответственностью перед опекуном сына. Она чувствовала, что почва колеблется под ее ногами, и не могла ничем помочь.
— Я знаю, что вы не злы, — постаралась с усилием сказать Елена, — но зачем ты мне все это говоришь? Разве я и без того не была несчастна?
— Я тебе это рассказала потому, что если у тебя есть какое-нибудь доказательство, хоть какой-нибудь клочок бумаги, могущий объяснить смерть барина, ты бы доверила ее нам, а мы бы показали ее всем!
Елена вспомнила о бумажке, уничтоженной ею, и ей казалось, что пропасть еще сильнее разверзается перед нею.
— У меня ничего нет.
— Ты однако сама знаешь, что барин умер не своей смертью!
— Может быть! Я ничего не знаю.
— Но тогда, — сказала Мавра с заблестевшими глазами, при мысля о мести, (Марсова сидела, опустив голову), — почему ты не обратилась к суду? Надо было произвести следствие!
Елена, взглянув на крестьянку, встретила взор, полный сочувствия и даже как бы дружбы.
— Правда, — прошептала она, — надо было произвести следствие: узнали бы, что мой муж убил себя из-за польки.
— А! — неосторожно выдала себя Мавра. — Ты думаешь, что он убился из-за этой польки?
Это восклицание выдало ее радость, ощущаемую при этом признании.
— А ты? — спросила Марсова, глядя на нее в упор. — Ты сама что думала?
— А я, — нагло ответила крестьянка, — я думаю, что ему что-нибудь подмешали в кушанье, чтобы покончить… Это часто случается: есть много ревнивых женщин, прибегающих к колдовству, чтобы возвратить к себе мужа, и иногда дело принимает худой оборот.
— Это хорошо для тех, кто верит в колдовство, — презрительно проговорила Марсова. — Итак, ты меня обвиняешь?
— Я? Сохрани меня Господь! Полька ведь тоже могла дать любовный напиток!
— Ей не надо было его удерживать, — с горечью прошептала вдова.
— Ты видишь, барыня, что очень худо поступила, не приказав произвести следствия!
— И ты говоришь мне об этом только спустя шесть месяцев? Почему ты мне не сказала об этом раньше?
— Я ухожу, барыня! Тебе нечего передать мужу?
— Нечего! Мавра, — сказала Елена, — извини мою горячность: я не права, но ты нанесла мне такой ужасный удар!
— Это ничего, барыня, не стоит об этом и говорить!
Крестьянка поцеловала руку Марсовой с нежной подчиненностью, в которой проглядывала и незаконная свояченица и жена управляющего-мужика, а затем тихо вышла.
Елена долго следила за ней глазами, пока та не скрылась из вида.
— Вот мой злой гений! — прошептала она сама себе. — Эта женщина меня погубит…
Уже давно прошел слух, что Марсова, устав терпеть неверности мужа, тратившего деньги без счета на других женщин, и желая сама ими пользоваться до совершеннолетия сына, отравила своего мужа. Слух этот дошел и до Петербурга, и графиня Грецки, чуть не первая узнав это, только пожала плечами. Она слишком хорошо знала свою племянницу, чтобы поверить в такую нелепость, и даже написала ей, приглашая приехать погостить в столицу, полагая, что пребывание в ее доме заставит смолкнуть даже самые злые языки.
Елена приняла приглашение тетки, но в это время заболел ее сын, и поездка была отложена…
Совсем иначе дело обстояло с Валерианом Грецки… Он мало знал свою сестру, которая была немного старше его и воспитывалась совсем в другой среде.
Сестра была горда, он считал ее надменной: если он относился со злобой к сестре, — она ничем не реагировала, оставаясь холодной. Услышав нелепые толки, обвинявшие Елену, брат уверил себя, что она в припадке ревности была в состояния отравить мужа, чтобы не видеть его у ног других.
Валериан, не будучи уверен в ее виновности, не был уверен и в ее невинности, чтобы горячо защищать ее. Он получал от нее письмо за письмом (это были письма, прочитанные Раисой), в которых сестра просила его приехать. Валериан загадочно отвечал, оттягивая время, и сестра наконец догадалась о его нерешительности.
Она и этот удар перенесла с одинаковой стойкостью: смерть мужа все в ней убила, и ей теперь было все равно!
Оставленная одна на произвол судьбы, она часто во время своих прогулок встречала злобные взгляды крестьян, на которые отвечала холодно-презрительным взглядом своих голубых глаз.
Все это настолько сгущало мрак, что некоторые крестьяне стали опасаться ее, так как Мороз, преследуя свои темные цели, перетолковывал все крестьянам по-своему…
В этом году, например, урожаи были очень хороши, но земли крестьян были так искусно разделены Морозом, что львиная доля их отошла к ним. В то же время Мороз сказал крестьянам, что барыня недовольна этим, и что он с радостью ушел бы, если бы нашел другое место.
Понятно, что крестьяне, восхищенные старшиной за его прекрасный раздел в их пользу, готовы были за него в огонь и воду и вначале только ворчали, а затем стали выказывать барыне полнейшее недружелюбие.
Она еще кланялись Марсовой, но их поклон скорее походил на брошенный камень, так что Марсова перестала выходить из дома и все время проводила со своим сыном.
31
Графиня Грецки, согласно данному обещанию, написала племяннице о женитьбе Валериана.
«Это — сумасшествие молодого человека, — писала она, — строго наказанного! Я принимала участие в наказании, участие, которого я бы хотела избегнуть, но, должно быть, это было предопределено свыше! Избавьте меня от подробностей!.. Два-три слова о той, которая невольно сделалась вашей belle-soeur[13]… Это молодая девушка, очень скромная, без состояния, но хорошо воспитанная. Нравственность ее безупречна, принципы очень хорошие! Если она поедет в деревню Валериана, то будет вашей соседкой! Вы будете иметь случай увидеться, разговаривать с нею. Уведомьте меня, о чем узнаете! Эта молодая особа не показалась мне интриганкой, и я очень интересуюсь ею из-за участия к Валериану».
Некоторые из провинциальной знати из преданности или по любопытству не прекратившие своих отношений с Марсовой с удовольствием приехали уведомить ее о приезде свояченицы.
Было много толков и разных предположений по поводу молодой графини Грецки… Бракосочетание, совершившееся по высочайшему приказанию, сильно возбуждало все умы, но никто ничего не знал толком. Вот и кинулись все к Елене за подробностями, но та знала не больше их…
Многие дали клятву познакомиться с Раисой, дочерью армейского фельдшера, с барышней, с которой случилось такое необычайное происшествие.
На одном из вечеров у знати города было решено, что вообще никто не будет знакомиться с Раисой Грецки.
— Если же она и Марсова сойдутся, то они могут отделиться от общества! Они созданы для того, чтобы составить друг другу компанию! — заключила Полюсская.
— Мы не будем компрометировать себя знакомством с этой выскочкой! — решила другая дама.
13
франц. — свояченица; золовка; невестка.