Жена скупого рыцаря

— Этот разврат надо прекратить! — кипела вдова члена ЦК. — У нас приличный дом! Мало того, что его дружки-бандиты своими грузовиками весь двор перегораживают, — «грузовиками» Маргарита Францевна называла джипы гостей сороковой квартиры, — так он еще всяких соплюх сюда приваживает!

А затем, снизив голос до шепота, вдова пугала мою свекровь:

— А вас, Муза Анатольевна, как соседку непосредственную когда-нибудь вызовут повесткой в суд. И спросят, почему вы, уважаемая, не сигнализировали!

Свекровь хваталась за сердце, писала заявление участковому, но кляузу в милицию так и не относила. Боялась и смотрела кровавые боевики про мстительных бандитов.

— Приедет Миша, наведет порядок, — обещала свекровь и прислушивалась, проходя мимо соседской двери, не раздается ли из-за нее писк истязаемой нимфетки.

Я расправляю постель и ставлю на подушку мужа телефон «Русь». Утром я должна схватить трубку при первом звонке.

Растревоженная совесть и едва слышный Розенбаум мешают уснуть. Я ворочаюсь, кладу на голову подушку, но тоска и одиночество не магнитофон, на кнопку не нажмешь, не выключишь. Предчувствие слез царапает горло, я скидываю одеяло и тащусь на кухню. Там, обязательно в холодильнике, Муза держит коньяк. Во всем послушная опытной в придворном этикете Маргарите Францевне, свекровь тем не менее не признает спиртных напитков комнатной температуры и всегда охлаждает ликеры, красные сладкие вина и коньяки.

Распахиваю дверцу холодильника, ищу армянский пятизвездочный. Нету. Странно, еще утром было полбутылки… Задумываюсь на секунду и прихожу к выводу: бедняжка Муза скучала и отвлекалась пятью звездами.

Снимаю с полки початую бутылку водки, помидор и кусок «рокфора» на закуску… И тут же жалею, что люблю сыр. Не успела я отрезать ломтик, как по коридору зацокали когти Людвига.

Направив нос в сторону сыра, пес садится на толстую задницу, принимает позу настороженного суслика и начинает пускать слюни.

— Эх, — говорю я, — пить в одиночестве — дурной тон, — и отрезаю Людоеду добрый ломоть.

Рачительная во всем свекровь на кобеле не экономит. Сбережение каждого гроша на хозяйственных нуждах — умение жить, а угощение беспородного пса французским сыром — особый шик заоблачных высот.

Людоед всасывает сыр, как пылесос, я в той же манере опрокидываю стограммовую рюмку водки, и мы смотрим друг на друга почти с любовью. Люда икает и, виляя откормленным задом, трусит в прихожую. Удивительно, но его исчезновение расстраивает меня до появления слез на ресницах, я начинаю прикидывать, не исправит ли положения вторая рюмка водки… и тут появляется хитрый пес с поводком в зубах.

— Погулятюшки, моя заюшка, — сюсюкаю я, не догадываясь, что водка «на старые дрожжи» начинает забирать меня.

Прицепив Людоеда к шлейке и надев на себя Музин плащ поверх атласной пижамы, вывожу собаку на площадку. Нам в спину гудит храп свекрови. Кажется, с укоризной.

Людоеду тоже так кажется, и он поднимает ко мне виноватую морду.

— Возможно, Людвиг, я в тебе ошибалась, — говорю псу и уже догадываюсь, что со ста граммами я погорячилась. Для крепкого сна и снятия стресса хватило бы половины.

Тем не менее стою у лифта и глупо хихикаю, представляя, что сказала бы Маргарита Францевна, увидев ночью слегка пьяную Серафиму Мухину в атласной пижаме и с Людвигом на поводке. Думаю, она решила бы, что мы — галлюцинация.

Стою. Жму кнопку лифта, кабина, тихо урча, медленно ползет вверх, но останавливается, не доезжая до меня.

— Перехватили, — бормочу Людвигу. Пес, кажется, кивает…

От желания в удивлении протереть глаза меня удерживает звук распахнувшейся двери сороковой квартиры и крик: «Счас, ребята, я быстро!».

На площадку вываливается сосед, растлитель малолетних.

Я смущенно поправляю старомодный Музин плащ, прячу под ним пижаму и подтягиваю Людвига к ноге. «Везет тебе, Сима, нынче на маньяков», — мелькает у меня в голове.

Сосед топчется за спиной, пыхтит и бормочет что-то вроде «Добрый вечер». Кабина наконец доползает до восьмого этажа. Я, пес и развратный сосед забираема внутрь.

— Не хватило, как всегда, — как бы оправдываясь, говорит растлитель и демонстрирует пустой пакет с изображением красотки почти в купальнике.

Людвиг говорит «тяф» и пытается задрать ногу на штанину соседа.

— Извините! — в ужасе вскрикиваю я и оттаскиваю Людоеда в сторону.

— Ничего. Я собак люблю, — улыбается сосед, и я чувствую, как размягченная водкой душа растягивает мои губы в ответной улыбке.

Судя по реакции соседа, улыбочка вышла так себе.

— У вас что-то случилось? — внезапно спрашивает парень.

Я разеваю рот, но, пока собираюсь с мыслями, изобретая достойный ответ, лифт останавливается на первом этаже, и мучимый нуждой Людвиг рывком поводка вышвыривает меня на площадку параллельно полу.

— Осторожней, — бормочет сосед и подхватывает меня в двадцати сантиметрах от каменных плиток.

«Пить надо меньше», — отрезвляемая этой мудрой мыслью, я чувствую, как крепкая мужская рука прожигает плащ, пижаму, ошпаривает все тело и добирается до неких нервных центров, не тревожимых месяцев восемь.

Ожог настолько ощутим, что мужика шарахает рикошетом.

— Надо же! — удивляется он и смотрит в мои пьяные очи. — Лев, — говорит он.

— Где? — спрашиваю я.

— Я — Лев, — представляется парень. — Лева.

— Серафима, — бормочу я и благодарю бога и нетерпеливого Людвига за возможность исчезнуть прилично.

Пожилой консьерж тихо дремлет за конторкой и моего падения — во всех смыслах слова — не видит.

Воспитанный Музой Людоед не привык гадить у подъезда и паровозом тащит меня в кусты. Неприличного поведения сосед несется рядом, холодный ветер вперемешку с дождем бьет в лицо, и я трезвею за несколько секунд.

— Нам некогда! — зло, на ходу, бросаю парню и суетливой мышью исчезаю под дождем.

М-да, достойным завершением гнусного дня стали объятия развратного соседа, от которых я чуть в эротический обморок не грохнулась. Молодец Серафима, ничего не скажешь! Завтра же бери проспект секс-шопа и топай за покупками выше наслаждения.

Что может присниться молодой женщине, когда на соседней подушке, вместо головы любимого мужа, ночь проводит бордовый корпус телефона «Русь»? Уж конечно, не цветущий сад и она в белом платье. Мне снился сосед-растлитель, пробирающийся через балкон в мою голубую спальню. На том, как Лева, на манер индийского киногероя, распахнул тонкие шторы и шагнул к кровати, приличное повествование можно закончить. Остальное идет под грифом «кроме детей до шестнадцати лет».

Все, что касалось нашего амбалистого соседа, было неприлично, недостойно, возмутительно… и потому невероятно притягательно. Отрицательное обаяние развратного соседа не оставило равнодушным даже курятник под руководством Маргариты Францевны. В момент, когда «грузовик» соседа въезжал во двор, тощие куриные шейки воспитанных дам разворачивали головы в его сторону, на выцветшие глазки опускалась пленка осуждения, и курятник замирал, разглядывая сначала джип, а затем мощное соседское тело.

Потом минут сорок квохтал: «Что нам делать… что нам делать… у нас приличный дом!».

А ничего не делать! Молодость-то не вернуть. Остается только судачить и подогревать себя инсинуациями.

Кстати сказать, в подъезде Маргариты Францевны живет мужик, которого часто навешают напомаженные мальчики в обтягивающих брючках. Но этого соседа обструкции не подвергают. Он хил, невзрачен и женщинами, даже очень молоденькими не интересуется. Вот и им наши дамы тоже не интересуются. Взаимно, так сказать. Так что для оттачивания языков о зубы остается дамам лишь въехавший год назад в однокомнатные апартаменты молодой громила.

Зубы! Скидываю одеяло и смотрю на часы. Половина десятого, по кухне цокают каблуки Музы Анатольевны и когти Людвига. Батюшки святы, проспала!

Все мысли об огромном соседе уносит этот цокот и запах утреннего кофе. Если Виктория не позвонила, значит, свекровина челюсть исчезла вместе с сумкой, кошельком… и пропуском в банк!!