Бойцы Сопротивления

Возможно, конечно, что есть какая-то вероятность меня освободить при перевозке, и, может быть, друзья так и собираются сделать. Обдумав все это, решаю, что нужно сохранять силы на случай, если придется спасаться от погони. Беру миску и проглатываю ее содержимое. Потом растягиваюсь на койке таким образом, чтобы через квадрат окна можно было видеть кусочек неба, перечеркнутый четырьмя прутьями железа.

Солнце довольно близко к горизонту. Сейчас семь, и с минуты на минуту произойдет смена караула. Мне слышны только голоса итальянцев, судя по всему, немцы для усиления гарнизона сегодня не прибыли. Теперь я совершенно уверен, что это последняя ночь, которую мне придется провести в Бальдениче. Больше всего меня угнетает сознание бессмысленности моей скорой гибели, не во время какой-нибудь операции, и не в борьбе за достижение великой цели.

Конечно, я сделал все, что мог, — на допросах я молчал, чем предотвратил возможные аресты антифашистов. И все-таки такая смерть кажется мне бессмысленной и неприемлемой, если только можно сказать, что смерть бывает приемлемой.

Легкий вечерний ветерок донес до меня бой часов с дальней башни: семь с четвертью.

Все мои мысли были направлены теперь на то, чтобы встретить конец со спокойствием человека, умирающего за свободу других.

Для нас эта истина была одна для всех — это была истина, которая открывалась каждому человеку, попавшему под гнет фашизма. Это была истина, из-за которой со спокойной уверенностью шли на смерть тысячи людей во всей Европе.

Встреча с неизвестными

Глава написана по рассказу Карло Джузеппе Фьюмарой

Спускаюсь с сеновала и вижу, как Мегер и Таллина кормят завтраком очередного связного.

— Что пришел сказать нам?

— В Больцано ди Беллуно ждут Карло, — коротко говорит связной.

Я беру автомат, связной допивает свой «кофе» — кипяток, настоянный на каких-то травах, — и вытирает рот тыльной стороной ладони.

Спускаемся довольно быстро с горы. Эту тропинку я знаю очень хорошо и легко передвигаюсь по ней даже ночью. Часто приходится останавливаться, связной то и дело спотыкается и, охая, присаживается на камень; глядя на него, не могу не улыбнуться, однако обидно терять драгоценные минуты, потому что уже в полдень мы должны идти обратно, чтобы организовать привал для группы, идущей к тюрьме.

Наконец приходим в Больцано ди Беллуно; в одном из домов на окраине города около приходской церкви меня ждут двое уполномоченных.

Здороваемся, называя друг другу свои подпольные клички. Джино и Никки объясняют причины моего нового вызова сюда, в деревню. Мои предположения были совершенно правильными. Начинаем обсуждать возможности освобождения Мило — нашего коменданта дивизии.

У меня создается впечатление, что они оба придерживаются одного плана: довольно большая группа партизан устраивает засаду на шоссе Беллуно — Фельтре, чтобы напасть на машину, в которой Мило, как они предполагают, будут перевозить из Бальденича в Больцано. Я молча слушаю Никки, однако мысленно перебираю все факторы в пользу их плана и против него, отбрасываю одни и подбираю другие, чтобы сделать свои доводы более весомыми.

Когда оба они замолкают, я задаю им встречный вопрос: не будет ли слишком опасно держать вдоль такой оживленной магистрали десять вооруженных человек, да еще в течение нескольких часов или дней, в ожидании предполагаемой машины, в которой должны везти Мило? Фашисты могут пронюхать о засаде и устроить какую-нибудь ловушку, кроме того, не будет ли освобождение одного только Мило обидным для десятков наших товарищей, которые каждый день подвергаются ужасным пыткам в этой же тюрьме? Разве не лучше попытаться освободить всех? Но как? Вот об этом-то я давно думал и кое-что придумал.

Никки нравится моя идея, однако он считает, что, хотя предлагаемый мною план весьма реален для исполнения, пользоваться динамитом при взрыве тюрьмы слишком рискованно. Я предлагаю снова и снова различные варианты своей идеи, но никак мы не можем прийти к полному согласию. Наконец решаем так — освобождение заключенных из тюрьмы Бальденич берет на себя наша группа. В случае нашей неудачи группа Никки попытается освободить Мило по дороге в Больцано.

Я говорю, что мне пора уходить. Солнце уже поднялось совсем высоко; меня не покидает мысль о том, что именно сейчас кого-то из моих друзей пытают в этой проклятой тюрьме.

Они прощаются со мной и уходят первыми; я провожаю их взглядом, а потом выхожу на дорогу, ведущую в горы.

Единственное, что я могу теперь сделать за эти четыре часа пути, — вновь и вновь обдумывать операцию, но мои мысли зачастую сбиваются и принимают совершенно неожиданное направление.

Приходит в голову мысль о несоответствии между рекомендациями руководства партизанским движением в Италии и нашей реальной деятельностью.

В соответствии с их инструкциями мы должны заниматься лишь подготовкой людей к тем дням, когда должно будет произойти решительное наступление союзников, и вести агитацию для того, чтобы к этому времени можно было поднять всеобщее восстание; совершенно не рекомендуется устраивать вооруженные нападения на хорошо обороняемые пункты.

И тем не менее мы объединяемся в сравнительно небольшие группы для уничтожения итальянских фашистов, которые организуют частые расстрелы, вешают партизан, уничтожают мирное население. Устраиваем взрывы на дорогах для нарушения нормальной работы тыла — военных заводов и оружейных мастерских.

А как же иначе? Ждать — это погубить все движение Сопротивления.

Я уже добрался до первого часового; еще через полчаса я буду около нашей казармы. Оказав пароль, прохожу дальше. Ожидающие меня явно озабочены. Уго выходит навстречу, он, наверное, увидел меня еще тогда, когда я пересекал Ардо. Пока мы проходим последний участок пути от первого часового до нашей казармы, я рассказываю ему о несправедливом, с моей точки зрения, предложении освободить только Мило.

Партизаны встречают меня шумными приветствиями, но я вижу в глазах у каждого невысказанный вопрос; чувствуется всеобщее напряжение и тревога, но никто не решается задать прямой вопрос, о чем был разговор. Я сажусь на большой и прохладный камень белого цвета и держу в руке кусок хлеба; почему-то именно сегодня опять страшно разболелись зубы, пожалуй, никогда еще так не болели.

Невдалеке пасется мул; я решаю, что мы возьмем его с собой, он еще молодой, и, как считают некоторые, у него мясо довольно мягкое, поэтому если не удастся его использовать для перевозок то он пригодится нам в жареном или вареном виде. Честно говоря, никогда не сказал бы, что его мясо может быть вкусным или мягким…

Зову Уго, и мы уходим с ним на сеновал. Роюсь в моем вещевом мешке, который одновременно выполняет у меня функции архива, секретера и шкафа для белья; он до отказа набит. Здесь книга по теоретической механике, веревки, краткое руководство по взрывам различных типов мостов, фотографии друзей, павших в боях или казненных в застенках, дневник, одеяло, печать бригады, несколько листов бумаги, ручка и множество других крайне необходимых вещей. В этом маленьком «складе» нахожу бережно хранимую в полном смысле драгоценность — геотопографическую крупномасштабную карту окрестностей Беллуно.

Я рассматривал ее уже столько раз, что сразу же нахожу изображение тюрьмы Бальденич и ведущие к ней улицы. Делаю отметки на перекрестке и прошу позвать Нази, партизана из Одерцо, показываю ему перекресток и говорю, что назавтра после наступления темноты он туда должен привести два больших грузовика которые мы реквизируем для своих целей. Советую ему быть предельно осторожным и предупредить владельцев грузовиков, чтобы они не заявляли в полицию о пропаже по крайней мере два дня. Нази уходит, я прошу позвать Лино. Это чрезвычайно живой и способный парень, у него хорошая интуиция и сообразительность, кроме того, в данных обстоятельствах у него еще два очень важных преимущества: он родом из Беллуно, и у него там живет невеста.