Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

Вечерело, и суровый ночной страж, кичливый Каэтано, деловито глотал в Средней Каморе сырые яйца, чтоб минут через двенадцать оповестить обитателей всех трех Камор: «Восемь часов вечера, и всеее геениальнооо...»

— И на лире играла... — продолжал Умберто.

— Вечером разводили костер, — взгляд Доменико прикован был к потемневшему папоротнику, — и стояли, не шевелились, пока вовсю не разгорался, а когда пламя взметалось высоко-высоко, мы отрывали от одежды кло­чок и по очереди бросали в костер, — говорили, будто наши предки когда-то давно с неба сошли, а их предки там остались, и считали, будто с клочками нашей одежды весть о нас дойдет к ним с дымом, так го­ворили.

— Ндойндент нканкже, чернта с ндва, — неожиданно прозвучало рядом. Оба так и подскочили, а два ряда темных роз выгнулись вместе с землей, вздыбились, и над Доменико с Умберто навис надзиратель Наволе. Он неторопливо отряхнул со спины землю и получше закрепил розы на одежде, насмехаясь: — Нканк же, нпондниментся к ним ндым, нканк же... Ранселись нтунт кункляншки-понтешки и нпорюнг всянкую нчуншь, — от­читал он их, не очень сердито, правда. — Ну-ка, нсканжи мне, ундалец, нпароль.

— Девятью четыре — шесть, — не ударил лицом в грязь Умберто.

— Нве-ерно, — снисходительно протянул Наволе. — Индинте помончинтесь — и нспанть.

— Выражайтесь поделикатней, если можно, — строго заметил Умберто и приосанился. — Мы полковника до­жидаемся.

— Не ндо ванс нтенперь нграндхалле, — голос здоро­венного Наволе прозвучал почти добродушно, и глази­щами он повращал беззлобно. — Нвелел прингляндеть за вами, не понврендили б сенбе нченго, ндавайнте индинте, нда понжинвей... Иншь, нполковнинка занхонтели у меня...

А полковник в это время в струнку вытянулся перед великим маршалом, смотря ему в глаза.

Полковник Сезар стоял в приемной маршала Эдмон­до Бетанкура, а великий маршал разглядывал его, терзаемый зудом, подергиваясь, — не шныряла ли по его телу ящерица? Потом, словно отпустило его что-то, он сдержанно, мягко сказал перепуганному гранд­халле :

— Присядьте, мой полковник.

— Благодарю, грандиссимохалле. — Полковник хотел уже сесть, но голос маршала прибил его к месту:

— Не туда, в другое кресло.

— Благодарю, грандиссимохалле. — Полковник на цыпочках шагнул в указанную сторону и несмело присел на краешек кресла.

А Эдмондо Бетанкур, пройдясь взад-вперед, отвернул­ся к стене и наклонился вбок, по телу его едва приметно пробежала дрожь, потом вдавил каблуки в пушистый ко­вер и спросил:

— Что делается в Средней Каморе?

— Благодаря вашей милости, грандиссимохалле, все нормально.

Великий маршал повернулся к полковнику лицом и, сузив глаза в прищуре, заметил:

— Ночью крик донесся до меня.

— Мы Грега Рикио стращали.

— Была необходимость?

— Для него? О нет...

— Не для него, а для дела?.. — усмехнулся мар­шал.

— Не знаю, как вам доложить... Как бы там ни бы­ло... На всякий случай, грандиссимохалле, для остраст­ки. — Полковник Сезар почтительно умолк.

А Эдмондо Бетанкур крепко обхватил грудь руками и, прижмурив один глаз, посмотрел на прикрытое став­нями окно:

— Того прикончили?

— Разумеется, грандиссимохалле.

И заговорили деловито, торопливо.

— Куда выбросили?

— Никуда, сожгли.

— Кого обязали?

— Капрала Элиодоро.

— Что за человек?

— Стоящий парень.

— Отлично. Хвалю.

Окрыленный похвалой, полковник Сезар хотел встать, чтобы выразить благодарность, но маршал же­стом остановил его:

— Ни в чем не провинился Каэтано? В пределах нормы...

— Дважды, грандиссимохалле.

— Один раз там, вероятно, а второй раз, мой...

— Петэ-доктора вел к роженице. Благополучно при­нял младенца.

— Отлично. Расплатился? — соизволил пошутить маршал Бетанкур.

— А как же, хал... — осекся, судорожно сглотнул слю­ну, — Да, грандиссимохалле...

— Правильно поступил, значит, — отметил Эдмондо Бетанкур, весь напружиненный, словно всем существом ждал чего-то, и внезапно так явно передернуло его, что полковник испуганно потупился, а маршал сунул руку под роскошную рубашку, а потом, сложив пальцы, — в карман и облегченно вскинул глаза, прикинул в уме цен­ность двух хрустальных шариков. — Отлично. Что на свете лучше дитяти?

— Второе дитя.

Маршалу понравилась находчивость полковника.

— А лучше второго?

— Еще одно дитя!

Маршал улыбнулся, попробовал срезать экзаменуе­мого:

— А лучше всех детей?

Но полковник был на высоте.

— Ваши пташки, грандиссимохалле.

Маршал оторопел, поразился столь ловкой изворот­ливости, но быстро сообразил:

— Заранее придумал?

— Что? — прикинулся наивным полковник.

— Ответ.

Строго смотрел маршал.

— Да, гранд...

— Все равно хорошо, — смягчился маршал и сам же удивился своему тону. Прилег на тахту и неприметно от потупившегося полковника вытянул ногу, вытащил руку из тесного кармана и запустил что-то под мундир.

— Полковник!

— Слушаю, грандиссимохалле!

— Я милостив, ты отлично знаешь — милостив. — Глаза у маршала зло сверкали, словно его пробирала сдерживаемая дрожь, но, прежде чем полковника кинуло бы в жар, великий маршал вкрадчиво позвал: — Поди сюда, Аруфа!

Штора шевельнулась, и показалась кошка с на ред­кость пушистой длинной шерсткой, прятавшая в мягкие лапы острые когти; она легко вспрыгнула маршалу на колени, разлеглась. Эдмондо Бетанкур со зловещей неж­ностью скользнул пальцами в пушистую шерсть и, точ­но передавал ей жуткую, еле сдерживаемую дрожь, ле­гонько пощипывал в шею. Кошка замурлыкала, перева­лилась на спину, мягко изгибаясь, — можно было поду­мать, что по ее животу носилась ящерица. Маршал уронил на пол четки, полковник сорвался с кресла, на­гнулся и подал их не разгибаясь. Эдмондо Бетанкур, за­думчиво щекоча кошку, знаком повелел ему сесть и, по­тянувшись к роскошной маске на столике, надел ее одной рукой.

— Я добр, — неуловимый вкрадчивый голос маршала тонул в громком мурлыканье. — Чрезмерно добр. Ду­маешь, я не знаю, что ты направо и налево изменяешь Стелле! И с кем!.. Учти, она любима мной больше дру­гих племянниц, моя питомица... Но я прощаю, понимаю: измотанному делами, тебе нужно отдохнуть, отвлечься, и поэтому прощаю неверность супруге, тем более что за­нятому столь ответственной работой необходимо раз­нообразие — разные нужны женщины, не беда, что та­скаешься к разным бабам... Надеюсь, понимаешь. Но вообще в моих ты руках. — И грубо крикнул: — А может быть, нет?!

— Как же нет, так точно, понимаю, гранд...

Маршал оборвал его движением руки, не переставая поглаживать кошку, и швырнул в кресло, в которое не дал сесть полковнику, подушечку — из спинки кресла, ко­ротко щелкнув, выступил острый штык и застыл: где он был скрыт — непонятно. У полковника челюсть отвисла.

— Видишь, мой грандхалле, — ласково сказал из-под маски маршал, — догадываешься, что случилось бы с то­бой, если б ты сел туда?.. Но я дорожу тобой за предан­ность. — Полковник, ошеломленный, не отрывал глаз от штыка, а маршал: — Это пустяк, не воображай, что я от­крыл тебе значительный секрет, у меня масса других, бо­лее опасных. Это пустяк, знал бы ты про другие вещи... хе-е!

Снова ласково пощекотал кошку и выдохнул на нее.

— Ху-у-у, Аруфа... Какие новости в Нижней Каморе?

— Хорошие, маршал, убивают друг друга.

— Не очень поредело население?

— Нет, грандиссимохалле... в меру... Убивают друг друга, зато плодятся здорово, прямо как крысы, грандис­симохалле.

— Это хорошо, — отметил Бетанкур и тихонько сунул руку за пазуху. — Наше могущество, чтоб ты знал, Сезар, и в них тоже.

— Так точно, маршал.

— Как там Риго, наш Ригоберто, все верховодит?

— Так точно, гранд...

— И все такой же опасный?

— Страшно опасный, гран...

— Стоило б убрать его, да кто будет заправлять в Нижней Каморе... — задумался маршал. — Совсем ото­бьются от рук, никакой управы не будет на них, верно, грандхалле?