Золотой фараон

— Здесь их довольно много, — последовал ответ. — Они нужны тебе?

— Да, да. Давайте их мне. Все, которые найдете! Слышите? Я хочу заполучить их все. И вылезайте с ними наружу!

Эменеф и Мунхераб стали передавать столяру алебастровые вазы и кувшины различной формы. Из каждого сосуда Сейтахт брал пробу. Глаза его блестели.

— Это огромное богатство! — кричал он. — Я оставлю их только для себя. Понюхай, Менафт! Здесь драгоценная мазь. А здесь — благовонное масло… Только самые богатые в стране могут позволить себе натираться ими. Размышляя над чем-то, он бормотал: — Сосуды очень тяжелые. Но завтра ночью я вернусь и все масла и мази перелью в бурдюки из козьей кожи. Если я вынесу все таким образом, то вместе с товарами, вымененными на золото, перевезу это на барже по Нилу в Гелиополь. И буду там жить, как богатый торговец. Прислуживать мне будут рабы…

Менафт понимал его. Ведь мечта столяра была также и его мечтой. Уже тридцать лет работал он в царских мастерских каменотесов, но так и не скопил никакого богатства. Его начальник, надсмотрщик и главный надсмотрщик получали большие награды, если царские заказчики были довольны работами мастерской по украшению гробниц. Чиновников награждали доходными должностями за искусное украшение саркофагов и погребальных покоев, хотя сами они только выбирали лучшие образцы, изготовленные их подчиненными, и представляли их на просмотр властителю. Если царю нравилась будущая гробница, в которой он вместе со своими сокровищами надеялся вести царскую жизнь и на том свете, то надсмотрщик передавал заказ.

Да, Сейтахт оставался бедным, так же как и Менафт. Поэтому жадность столяра к богатству была понятна. Но сокровища мертвых не могли принести счастья. Они принадлежали загробному миру, и он, Менафт, не стал бы брать оттуда ничего.

Из кладовой доносились какие-то странные звуки. Руки Мунхераба коснулись в темноте горлышка пузатого кувшина с вином. Он поднял один из глиняных кувшинов и разбил его о землю. Он тотчас же узнал запах жидкости.

— Эменеф! На этот раз я нашел кое-что приятное. Вино из царских подвалов! Хочешь попробовать? — Он сломал глиняную печать на горлышке второго кувшина и выпил.

Вино было изысканным.

Это признал и Эменеф. Работа пробудила в нем жажду. Горшечник пил большими глотками.

— Хорошо живут цари на том свете, — сказал он. — Ведь они берут с собой все драгоценности, отправляясь в загробный мир. Ты понял, сколько корзин, полных винограда, фиников, дынных косточек и других хороших вещей лежит здесь?

Мунхераб пил и чмокал.

— Да, да, а когда умираем мы, нас просто зарывают в песках пустыни. В лучшем случае положат в гроб амулет. А цари, вельможи и высшие чиновники позволяют себе строить дорогие гробницы и наслаждаются в них приятной прохладой. Пей, Эменеф, такого вина ты даже не нюхал ни разу за всю свою жизнь.

— Это правда. Дай сюда кувшин! — Эменеф снова сделал большой глоток. В кувшине забулькало. Для Мунхераба этот звук был подобен музыке.

— Дай мне тоже отпить еще разок, — попросил он и уселся поудобнее на полу. Кувшин был тяжелым, но вино в нем бесподобно! Долгое время выдерживалось оно в царских подвалах и потом еще одиннадцать лет стояло в этой прохладной подземной камере. Знаки древнеегипетского письма жрецов на глиняных табличках удостоверяли, что вино это выжато из лучших сортов винограда, который рос в царских поместьях в дельте Нила. Вино было крепкое и быстро пьянило.

Мунхераба и Эменефа не интересовали ни печати, ни знаки. Они были простыми людьми, и их никто не учил ни писать, ни читать. Восхитительное питье было им все больше по вкусу. Водонос и горшечник по очереди тянулись к кувшину, забыв о поисках сокровищ. Эменеф почувствовал себя так беззаботно и радосто, что начал петь; а Мунхераб тем временем отбивал кулаками аккомпанемент на кувшине.

Сейтахт испуганно вскочил, пробудившись от своих грез. Он все еще мечтает или действительно слышит пение? Губы Менафта не шевелились. Он стоял, прислушиваясь, и пристально смотрел на пламя масляной лампы.

Певец находился в кладовой!

Сейтахт вскочил:

— Что вы там делаете? Вы сошли с ума?

— Нет, мы нашли вино, — заорал Мунхераб и засмеялся. — Самое лучшее вино на свете! Иди сюда и выпей с нами за здоровье царя!

Столяр посветил в отверстие. Там, на земле, сидели эти два дурака и крепко обнимали пузатый глиняный кувшин.

— Вон отсюда! Сейчас же вылезайте, иначе я спущу с вас кожу! — бушевал Сейтахт.

Страшная угроза отрезвила пьяниц. Отправиться на тот свет без кожи считалось самым большим наказанием. Они блуждали бы там без лиц целую вечность. Покорно — вылезли они один за другим из кладовой и зажмурились от света лампы, которую Сейтахт поднес к ним.

Мунхераб виновато спросил:

— Что нужно еще делать? Разве мы нашли недостаточно золота?

Столяр поднял левую руку, словно хотел ударить его.

— Нет, еще слишком мало! В сокровищнице золота в три раза больше. Я не собираюсь оставлять его здесь.

— Но как же мы унесем столько золота? Ведь нам предстоит дальняя дорога, — робко сказал Эменеф. Мунхераб хитро улыбнулся:

— Зачем пришел с нами Хенум? Ты забыл о нем? Раб силен и понесет двойной груз.

Сейтахт издал шипящий звук, что, по-видимому, должно было выражать его презрение к ленивому водоносу. Потом он схватил Менафта за руку и потащил его к запечатанной стене. Он указал на правый нижний угол.

— Здесь ты пробьешь дыру. Я хочу пройти мимо погребального ковчега в сокровищницу.

И опять Менафт беспрекословно послушался. Но, взявшись за долото, он испуганно посмотрел на фигуры стражей гробницы. Оба они стояли в одинаковых позах на подставках: левая нога выставлена вперед, словно стражи готовились двинуться дальше. В кулаках они сжимали булавы таким образом, чтобы казалось, будто в следующий момент они будут подняты и просвистят над головой. Пристальный взгляд, казалось, предупреждал грабителя: не трогай эту дверь! Мы убьем тебя, если ты посмеешь нарушить покой царя!

Столяр сразу понял, что означает испуганный взгляд Менафта.

— Какой же ты трус, если испугался стражей из раскрашенного дерева, издевался он. Потом он выхватил из кучи лежащей рядом погребальной утвари две полотняные тряпки.

— Я прикрою их, чтобы они не могли тебя видеть. Ну, ты все боишься?

Сейтахт закрыл тряпками стражей, потом потряс одну из фигур и язвительно засмеялся:

— Не упади ты, деревянный человек, иначе мой друг Менафт поверит, что ты живой, и умчится прочь.

Менафт сконфуженно потупил взор. Столяр снова доказал ему, что все эти скульптуры бессильны против людей. Он решил не думать больше о наказании богов и изо всех сил стал бить молотком. Стена дрожала под его ударами. Куски штукатурки с печатями Города мертвых и фараона Тутанхамона стали крошиться.

Сверху донизу на стене были оттиснуты эти печати. Зачем? Для кого? Ни в одной из царских гробниц не смогли они испугать воров.

Наверное, Менафт был первым грабителем, который испугался гнева богов.

Никто до них не проникал еще в царскую гробницу так просто. Здесь не было ни шахт, ни ложных ходов, как в гробницах великих фараонов Древнего царства. Каменные блоки в рост человека нигде не загораживали прохода внутрь. Только эта тонкая стена преграждала вход в погребальную камеру и к сокровищам в соседней комнате. За этой стеной покоился царь, который уже при жизни стал богом. Об этом свидетельствовало его имя Тутанхамон, что означало: «Живое подобие Амона».

Менафт сильнее и сильнее бил стену. Он хотел заглушить мысли, которые заставляли его опасаться худшего.

Внезапно чья-то рука схватила его за плечо. Менафт вскрикнул. Над ним склонился Сейтахт.

— Дыра достаточно велика. Отойди, я пролезу. — Он подал знак Мунхерабу и Эменефу, которые до сих пор недоверчиво разглядывали стражей. — Идемте со мной. Менафт останется здесь и будет принимать вещи, которые мы ему подадим.

Камнерез сел на корточки рядом с проломом и наблюдал, как грабители один за другим протиснулись через отверстие в стене. Эменеф лез последним. Узелок, который был наполовину засунут сзади под набедренной повязкой, вывалился. Камнерез быстро схватил его и нащупал несколько колец, завязанных в тряпку. Он насчитал восемь штук. Одно из них он поднес к отверстию, через которое теперь проникал свет от лампы из погребального покоя. Это было искусно отделанное кольцо из литого золота, которое, может быть, носил сам царь.