Сейф дьявола

— Приезжай обязательно, у нас лосось с ананасом — твое любимое блюдо.

— Приеду, как только меня отпустит Роблин.

Беер повесил трубку и уныло посмотрел на телефон. Он подумал, что в Лондоне, наверное, случилось что-то чрезвычайно серьезное, если сэр Роблин сидит в субботу вечером в своем кабинете. Обычно он уезжал на уик-энд уже в пятницу после обеда, а каждому было известно, как не любил он менять свои привычки.

— Это профессор звонил? — вывел его из задумчивости голос Мирки.

— Да, он.

— И извинялся, говорил, что занят на работе, да? — рассмеялась она язвительно.

Он внимательно посмотрел на нее, а потом с кислой миной сказал:

— У него срочная операция, какая-то травма головы. Ты же понимаешь, что он не может все бросить и приехать. Будет часа через два.

— Ты думаешь? — с сомнением спросила она и с горечью в голосе добавила: — Я это чувствовала.

— Конечно, ты все время что-то чувствуешь! Удивляюсь, что ты, жена врача, не хочешь ничего понимать. И уж ума не приложу, почему ты профессору не веришь.

— Ты не обидишься, Ник, если я скажу, что в первую очередь я не верю тебе?

— А зачем мне, по-твоему, врать? — со злостью спросил он.

— Не знаю, но у меня такое чувство…

— Ах, чувство! — насмешливо передразнил он. — Опять у тебя чувство!

— Да, у меня такое чувство, что вы ввязались во что-то. Ты и Михал, — сказала она и быстро наклонила голову, чтобы он не заметил слез, невольно брызнувших у нее из глаз.

— Что за чушь ты опять несешь?

Она вытерла тыльной стороной ладони глаза и подняла к нему лицо.

— Я могу только гадать, — печально произнесла Калахова. — Но скажу тебе прямо… Я боюсь… — У нее в глазах опять показались слезы.

— Но чего, Мирка? Чего? — успокаивал он ее.

— Хотя бы этого господина Гордана. Я видела много врачей, Ник, поэтому я уверена, что Гордан не врач.

— А кто же он? — спросил Беер, следя за тем, чтобы в его голосе не было и тени волнения.

— Кто? — повторила она, но тут на террасе послышался стук дамских каблучков. — Потом, Ник. Я потом скажу тебе. — И она быстро вытерла глаза, чтобы Кэтлин и Кларин не заметили ее слез.

Кэтлин первой вбежала в комнату, смеясь, схватила Ника Беера за руки и закружилась с ним по комнате. Но, как только глаза ее встретились с влажными глазами Мирки, она резко оттолкнула его:

— Почему она плачет? Что ты ей сделал?

— Ничего, — печально улыбнулась Калахова и отвернулась от них.

— Она плачет из-за профессора. Он позвонил и сказал, что приедет через два часа, и Мирка расстроилась, — объяснил Беер и улыбнулся довольный, что ему удалось избежать дальнейших расспросов.

— Правда? — засмеялась появившаяся в дверях Кларин и, подойдя к Калаховой, села рядом с ней на диван и, желая успокоить, обняла ее за плечи: — Да ты что, глупышка! Тогда мне бы пришлось плакать из-за профессора не переставая. Ты знаешь, что он сделал на прошлой неделе? Мы должны были ужинать вместе в «Хилтоне». Я, естественно, торчала там с восьми до половины одиннадцатого, а наш милый Симор позвонил только на следующий день. Заявил, что у него было много работы и он не смог прийти. И при этом он уже три года клянется мне в любви.

Кэтлин рассмеялась и села в кресло напротив дивана.

— А вы слышали, как он во вторник обошелся с шейхом? — весело спросила она, а когда Калахова с любопытством повернулась к ней, наклонилась и сообщила шепотом, как большую тайну: — Представьте себе, Симор пригласил в кабинет на Олд Глочестер-стрит одного шейха, который у себя дома сидит на нефти, а когда приезжает в Лондон, то развлекается тем, что дарит драгоценности разным дамам. И это настолько изнурило его, что он обратился к Симору с просьбой назначить ему укрепляющие средства. Позвонил в приемную и высокомерно сообщил, что для консультации у профессора у него всего десять минут. После сложных переговоров с Кроули, а потом опять с этим задавакой я назначила ему встречу на десять двадцать. И знаете, чем это кончилось?

— Дэн пришел в двенадцать, — засмеялась Кларин.

— Если бы в двенадцать, — махнула рукой Кэтлин. — В это время шейх все еще сидел в приемной. Представьте себе, Симор позвонил только в шесть вечера и попросил меня извиниться перед сиятельным пациентом. Сказал, что у него неожиданно возникли дела. Ну скажите пожалуйста, разве такое допустимо?

В обществе подруг Калахова немного повеселела, казалось, депрессия у нее прошла. Но когда сели ужинать в богато обставленной столовой, настроение у нее снова испортилось.

Симор поднялся из неудобного, жесткого кресла в приемной Роблина и отвернул рукав. Он печально вздохнул, увидев, что стрелки на часах приблизились к семи. Лучше всего сейчас было бы прислониться ухом к обитой двери, но ему мешало это сделать присутствие в приемной здоровенного молчаливого парня, неподвижно сидевшего на стуле и время от времени бросавшего на него унылые взгляды.

— Вы думаете, я им действительно понадоблюсь? — спросил он громилу, но тот даже глаз на него не поднял, застыв у входа в кабинет как истукан.

А по ту сторону обитой двери царила атмосфера подавленности. Полковник Фрэнк Роблин с трубкой в зубах расхаживал по кабинету, время от времени бросая недовольный взгляд на капитана Гордана, который, весь взмокший, сидел в кресле. Роблин только что сказал, что считает капитана виновным во всех свалившихся на него неприятностях.

Дело в том, что анонимщик выполнил свою угрозу. Когда в половине седьмого утра полковник вышел на террасу своей дачи в Хитчине, то с большим неудовольствием увидел черную полицейскую машину, стоявшую у входа. Из нее вышел инспектор Крикс из Скотланд-Ярда и взбежал на террасу. Не утруждая себя формальностями, он сообщил полковнику, что полиции стало известно о решении левой газеты «Стар» опубликовать анонимное письмо, обращающее внимание на эксперименты в Кроули.

Конфисковать тираж уже поздно — это сэру Роблину стало сразу же понятно. Правда, «Стар» поступала в продажу только в понедельник, но печаталась в пятницу ночью, поэтому утром в субботу ее уже держали в руках сотни людей. Не оставалось ничего другого, как возвращаться в Лондон и начинать действовать.

— У нас есть еще тридцать шесть часов до того момента, как этот бульварный листок появится на улицах, — почти шепотом сказал Гордан.

Роблин сделал вид, что не расслышал. Ссутулившись, он продолжал ходить по кабинету, и на его пепельно-сером, нездоровом лице прочесть что-либо было невозможно.

— Я думаю, профессору нужно прооперировать пациента, — снова так же тихо произнес капитан.

— Прооперировать? — с удивлением повторил Роблин и остановился. — Вы это серьезно, капитан?

— Абсолютно серьезно. Дело в том, что я уговорил профессора Кларка публично заявить, что его пригласили на консультацию и что операция была единственным выходом.

— Да? — удивился полковник. — Это неплохой шаг, Гордан. Профессор Кларк известен как серьезный ученый, у него есть имя.

Капитан махнул рукой и с ехидством проговорил:

— Главное, у него есть некая балеринка из кабаре на Шелс-Сити. А поскольку его жена приходится двоюродной сестрой принцу Филиппу, скандал для него был бы нежелателен. Будьте уверены, что те фотографии, которые я приказал сделать, в случае публикации вызвали бы настоящее землетрясение.

Роблин поставил на столик два приземистых стакана из прозрачного стекла и наполнил их коньяком.

— Фотографии спрячьте в сейф, Гордан, — мрачно произнес он. — Мне думается, заявление Кларка выглядело бы неуместным, а главное — недостаточно весомым. Лучше мы газете «Стар» объявим шах.

— Объявим шах? — удивился в свою очередь Гордан.

— Вот именно, — уверенно повторил Роблин. — Выведем их из игры с помощью их же собственных аргументов. Представьте себе, Гордан, такую картину: газета будет утверждать, что Калаха мучают в Кроули, мы же дадим возможность журналистам на месте убедиться в том, что это — явная ложь. Калаха в Кроули просто-напросто уже не будет.