Сейф дьявола

Несколько минут Калах сидел неподвижно, впившись глазами в идеально чистый лист бумаги. Потом взял ручку и написал первую фразу: «На аэродроме царило хмурое утро. Где-то вдали тонко посвистывала какая-то птица. Одинокая фигура высокого, слегка сутулого мужчины медленно двигалась по бесконечному пространству. Длинная бледная тень делала ее еще более живописной и одинокой. Это был космонавт капитан…»

Он остановился, перечитал абзац и в душе порадовался. Ведь еще позавчера он был не способен сочинить ни одного связного предложения.

Калах настолько углубился в работу, что не услышал, как тихо открылась дверь и в комнату вошла жена.

— Ты пишешь? Интересно кому? — спросила она, когда он заметил ее и обернулся.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она плакала. Мирка прижимала к груди смятый платочек, глаза ее опухли, она недоуменно смотрела на него, как будто застала за чем-то необычным. «Может, ее удивило, что я так спокоен и сосредоточен?» — подумал он и опустил голову.

Когда он вернулся из Хорна, то никак не мог успокоиться. Ночью бредил, метался на постели, вскрикивал. Все ему мешало, все его раздражало. Но теперь это состояние прошло. «Я справился с прошлым и начал жить будущим», — подумал Калах. Ему припомнился разговор с Миркой по возвращении из Хорна. Она требовала, чтобы они вернулись в Прагу. Но это все, к счастью, уже позади.

— Не бойся, не в Градчаны, — широко улыбнулся он.

Она присела на краешек стола и заглянула ему в глаза:

— Ты пишешь это заявление?

— Какое? — не понял он.

— Ты ничего не знаешь? Значит, пан Гордан готовит небольшой сюрприз, — уныло произнесла Мирка.

— Ты говорила с ним?

— Да, он целый час гулял со мной по саду и следил, чтобы я не подходила к забору. — Мирка закрыла лицо ладонями. — Я чувствую себя как в клетке, — всхлипнула она. — Ты знаешь, что он все время повторял? «Мадам, не подходите к забору, не нужно, чтобы вас кто-нибудь здесь видел», «Мадам, держитесь ближе к беседке, там вас не будет видно с улицы», «Не могу ли я попросить вас, мадам, чтобы вы тактично дали понять доктору, что он ни в коем случае не должен выглядывать в окно?».

Она очень удачно изобразила Гордана, ей удалось даже передать его угрожающий тон, прикрытый вежливостью.

— Покажи, наконец, что ты пишешь, — попросила Мирка и взяла исписанный лист бумаги. Пробежав глазами текст, она недоуменно покачала головой: — Удивляюсь, откуда у тебя такое неуемное желание писать! Ты преспокойно мараешь свой роман, и тебе даже в голову не приходит обратить внимание на то, что вилла окружена агентами, которые то и дело бегают к Гордану и доносят: «Господин доктор только что подошел к окну», «Господин доктор только что отошел от окна…». Меня бы не удивило, если бы они и сейчас подслушивали, о чем мы говорим.

Калах встретил слова Мирки недоверчивой улыбкой, но лишь подстегнул ее этим.

— Ты думаешь, Гордан действительно врач? — крикнула она.

— Откуда мне знать, — равнодушно пожал плечами Калах и только сейчас обратил внимание на ее испуганное лицо. — Ради бога, дорогая, что с тобой? Разумеется, он — представитель Королевского медицинского института, Ник его хорошо знает. А то, что нас охраняют, я считаю разумным, особенно после того, что случилось. Я даже благодарен австрийским властям за то понимание, которое они проявили к нашим проблемам.

— Ты это называешь пониманием? А я — тюрьмой!

— Ты раздражена. Все утрясется, как только мы приедем в Лондон, — нерешительно возразил он.

— Ты все-таки еще раз подумай насчет этого Лондона, пока есть время, — сказала Мирка и села на диван. — Мне очень не нравится то, что с нами происходит. Сначала нас сунули в лагерь, сказали, что в Лондоне ты не нужен, потом Беер извинился за графологическую экспертизу, которую якобы подменили, а теперь Гордан заявил мне, что твое место в Лондоне весьма скромное, что тебе, мол, все придется начинать с нуля.

Она заметила тень разочарования, мелькнувшую на его лице, и решила перейти в наступление:

— Михал, давай вернемся! Наше место там, где мы выросли, где нас воспитали, где мы познакомились, полюбили друг друга…

Он покачал головой:

— И где меня окружали люди, которые сторожили меня и следили за мной, где царит террор… — Он замолчал, не зная, что сказать дальше.

— А здесь агентов нет? — истерично выкрикнула жена и снова зарыдала.

— Ты нездорова, Мирка, — нежно произнес Калах, беря ее за руку.

— Нездорова?

— Конечно, так же, как и я. Сегодня я это сознаю, потому что с точки зрения психиатрии те шаги, которые мы решили предпринять, вызывают состояние депрессии. Но ты не бойся, это пройдет, как только мы адаптируемся к новой среде и к новым людям. Речь идет о болезненной подозрительности. Я должен был это учитывать.

— Перестань, пожалуйста, жалеть себя! — прервала его Мирка.

— Я не жалею, просто определяю наше состояние как врач.

— Я вижу, ты усердно лечишься от этой болезни, — кивнула она на флакончик с таблетками, лежавший на столе. — Как врач ты, конечно, знаешь, как называются лекарства, после которых вырастают крылья у последнего ничтожества, мир предстает в розовом цвете, а все неприятные ощущения подавляются. Ты думаешь, я не замечаю изменений, которые оно вызывает?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — резко ответил доктор и сунул копалин в карман.

— О том, что ты начинаешь принимать решения за нас обоих. Ты, который не способен был самостоятельно решить даже самого простого вопроса, над нерешительностью которого посмеивались все друзья!

— Не кажется ли тебе, что ты меня оскорбляешь? — Калах склонился над ней, кипя от злости.

— Хорошо, так и быть, поедем в Лондон, — решительно сказала Мирка. — Но клянусь, что при первых же трудностях я вернусь домой.

Калах отвернулся, чтобы не видеть ее несчастных глаз, вновь налившихся слезами, поникшей головы и бессильно упавших на колени рук. И тут по его лицу скользнул луч света. Оба сразу же посмотрели на окно, за которым вновь заблестел луч ослепительного света.

Вначале Калах подумал, что это играют дети. Он подошел к окну и стремительно распахнул его. Напротив, вплотную к стене соседней виллы, стоял худощавый мужчина, в руках он держал зеркало. Увидев Калаха, он вышел на середину улицы и громко крикнул:

— Вы узнаете меня, доктор?

Калах незаметно кивнул, но ничего не сказал. Внизу стоял репортер, который брал у него интервью в больнице в Хорне. Майер поднял к глазам фотоаппарат.

— Мне нужно поговорить с вами! — снова прокричал он. — Вы не пригласите меня наверх?

— Уходите и не приставайте ко мне! — крикнул Калах, увидев у репортера фотоаппарат, и стал закрывать окно.

Мирка тут же вмешалась:

— Что вам нужно?

— После обеда я буду в «Панораме»! Жду вас! — улыбнулся репортер.

Он еще что-то прокричал, но слова его потонули в скрипе тормозов. Все произошло так быстро, что Майер не успел заметить угрожавшей ему опасности. На глазах у Калаховых под окнами резко затормозил черный «мерседес». Фигура репортера на мгновение скрылась в облаке пыли, а еще через несколько секунд улица снова была пуста. «Мерседес» исчез, а вместе с ним исчез и Курт Майер.

— Они его… — прошептала Мирка и отвернулась от окна. Она чуть не вскрикнула: в комнате в шаге от нее стоял Ричард Гордан, на лице у него застыло такое выражение, что Калахова машинально отшатнулась.

— Отличная работа, — кивнул Гордан на пустую улицу и прикрыл окно. — Надеюсь, этот случай убедил вас, что мы хорошо заботимся о вашей безопасности? Вы знаете этого человека?

Последний вопрос был обращен к доктору, который минуту выдерживал его взгляд, потом отвернулся и ответил:

— Нет. Я никогда его не видел.

Гордан улыбнулся и покачал головой:

— И как это ему пришло в голову брать интервью в час обеда? Не волнуйтесь, пожалуйста. Разрешите пригласить вас к столу? Ник Беерсказал, что вы обожаете китайскую кухню.