Страница 37 из 46
Подвиг Юлианы — мученичество, упорное, но пассивное противостояние домогательствам Хелисия.
Жизнь апостола Андрея представлена в одноименной поэме лишь одним эпизодом — освобождением св. Матфея, захваченного людоедами-мирмидонянами.
Совершенно очевидно, что сам сюжет предполагает совершенно иной — физический — аспект подвига, который усиливается характером переработки «заданной» житием темы.
Голос свыше приказывает апостолу Андрею отправиться в далекую Скифию к людоедам-мирмидонянам, чтобы освободить ослепленного и заточенного в темницу св. Матфея, которого собираются убить. Устрашенный опасностью, Андрей пытается отказаться от этой миссии, указывая, что проще послать ангела, который легко преодолеет расстояние до Скифии. Но Христос требует повиновения, и на следующее утро Андрей обнаруживает на берегу ладью с тремя моряками, которые готовы доставить его в Скифию. Кормчий корабля — сам Христос, а двое его спутников — ангелы, поэтому, невзирая на бурю, описание которой — одно из лучших в древнеанглийской поэзии, Андрей через сутки оказывается у мирмидонян. Проникнув в город, Андрей открывает темницу и совершает первое чудо, вернув зрение Матфею. После этого он возвращается в город и начинает проповедовать истинную веру, в то время как мирмидоняне обнаруживают, что пленник исчез. Появление дьявола побуждает язычников к нападению на Андрея. Его хватают и запирают в той же темнице, где ранее находился Матфей и куда является дьявол, чтобы испугать и унизить Андрея. Своей твердостью в вере апостол одерживает над ним победу, а его стойкость во время истязаний повергает мирмидонян в сомнение. Посланное Христом наводнение уничтожает большую часть язычников, а остальные принимают христианство, после чего Андрей с освобожденными Матфеем и его спутниками возвращается на родину8.
Сами сюжеты предполагают различный подход автора к изображаемому, различный способ описания событий. И тем не менее если обратиться к созданному многими авторами — в их числе и Кэдмон, и Кюневульф — миру религиозно-эпических поэм, то он предстанет перед нами, при всем разнообразии и варьировании тем, поэтического строя, атмосферы, как довольно однородное целое.
Каковы бы ни были его конкретные формы, конфликт религиозных, как и традиционно-героических, поэм состоит в противоборстве двух сил, приходящих в прямое столкновение, непосредственным выражением которого являются или битва, или диалог — сражение умов. Происходит как бы распространение героического конфликта из физической сферы в духовную.
В схематической форме сюжет «Андрея» может быть изложен как подготовка Андрея к борьбе с мирмидонянами (плавание и т. д.), битва с ними, реализация победы. Существеннейшей частью поэмы «Исход» (основанной на тексте ветхозаветной книги «Исход», но не следующей ей дословно), посвященной бегству израильтян под водительством Моисея из Египта, является сражение с полчищами фараона и изображение гибели египетского войска в водах Красного моря (эти эпизоды занимают около 400 строк из 589). Поэма «Юдифь» посвящена победе прекрасной Юдифи над язычником Олоферном, осадившим Вифлеем.
Словесное сражение святого с дьяволом представлено в наиболее развернутой форме в «Юлиане», когда дьявол под видом ангела является в темницу и пытается убедить девушку согласиться на свадьбу с Хелисием, но она быстро разоблачает его и вступает с ним в диспут. Словесный поединок, в котором раскрывается истинность аргументации святого и разоблачается враждебная богу и людям сущность дьявола, представляется не менее значительной победой святого, чем поединок с оружием в руках. Да, собственно, и нет принципиальной разницы в изображении того или иного типа конфликта. Вот один из приспешников Сатаны собирается искушать Адама и Еву, дабы людской род был низвергнут из Рая: шлем-невидимку надел и дивными пряжками накрепко пристегнул…
(Грехопадение, 208–211).
Тут изготовился,
обрядился богопротивник рьяный в доспехи бранные,—
был он сердцем неправеден,—
Казалось бы, зачем дьяволу доспехи — ведь совратить людей он может лишь «злодейской хитростью» (217), а не силой оружия, словом, а не мечом. Да и слово, а тем более слово святого, не менее грозное оружие, чем меч: оно разит с не меньшей силой и поражает противника-дьявола столь же надежно, как стрела или копье. Раны, наносимые словом святого, столь же болезненны: недаром корчится в муках дьявол, явившийся Юлиане, и вынужден раскрыть перед ней свои тайны.
Если в агиографии всякий подвиг — подвиг веры по преимуществу9, то в представлении авторов религиозных поэм он, видимо, является модификацией или непременно связан и с подвигом физическим, тем более что и в героическом эпосе битве предшествует вызов врага — своего рода словесный поединок: Беовульф вызывает на бой Гренделя, трижды обращается к дракону. И в более поздних исторических песнях перед сражением герой вступает в диалог-поединок со своим врагом («Битва При Мэлдоне»). Конечно, диалог святого и дьявола — жанр христианской литературы, широко распространенный в средневековой Европе. Тем не менее думается, что у англосаксов эта литературная форма приобрела облик героического конфликта не без влияния героико-эпической традиции.
Не случайно поэтому образы сражения в религиозном эпосе насыщают диалоги — это те категории, которыми мыслит поэт, даже если речь не идет непосредственно о битве10. Вот, например, описание того, как дьявол совращает человека:
…печальный,
должен другого искать, менее стойкого,
витязя худшего в войске сражающихся,
кого совратить я могу своим злом стать нерадивым в бою. Хоть дух укрепит,
насколько сумел, — я уж готов в тайные мысли прокрасться,
пусть войско внутри душу его ограждает,
как в бастионе. Крепостные ворота злобою я открываю. Сделав в башне пролом и вход одолев, посылаю вперед в его грудь зависти мысли…
(Юлиаеа, 393–405. Пер. авт.)
Человек представляется крепостью, которую осаждает дьявол, глубокая вера, отсутствие гордыни и зависти, а главное, неуклонное выполнение своего долга — вот оружие человека. Именно «нерадивого» в выполнении своего долга и ищет дьявол, против него направлено оружие: завистливые мысли, тщеславие и т. д. Даже в таком, казалось бы, далеком от воинственного духа произведении, как «Видение креста», — экзальтированном повествовании, ведущемся от лица крестного древа, о том, как был распят Христос", — поведение Христа перед казнью сопоставляется с подготовкой воина к битве, а те переживания, которыми наделяется крест, сравниваются с чувствами воина, который порывается отомстить врагу, но должен повиноваться своему господину и терпеливо сносить мучения п.
И не пал я— не спорил с господней волей,—
не посмел я преломиться, хотя место окрестное кругом содрогнулось, и врагов под собою
,я погрести хотел бы…
…и я содрогнулся, но не смел шевельнуться, не преломился, не склонился тогда я долу,
но стоял, как должно, недвижно…
(Видение Креста, 35–38, 42–43).
Жизнь героя религиозных поэм истолковывается поэтом как битва, как непрекращающееся сражение с дьяволом. Преодоление соблазнов и окончательная победа над дьяволом — вот тот подвиг, который должен совершить герой. Однако далеко не вся жизнь, не все этапы этой борьбы изображаются в поэмах в противоположность, например, житиям святых, из которых авторы поэм часто черпают свои сюжеты. Вот, например, изображение битвы, в которой св. Освальд, в то время еще король Нортумбрии, одерживает решающую победу, приведшую к христианизации королевства, над войском язычника Кедвалла: «Тогда Освальд поднял крест в честь Бога прежде, чем вступил в битву, и воззвал к своим сотоварищам: «Преклоним колени перед Крестом и помолимся Всемогущему, дабы защитил он нас от надменного врага, тщащегося сразить нас. Ведь Бог знает сам, что мы по праву боремся с этим жестоким королем, защищая наш народ». Тогда все они опустились на колени рядом с Освальдом и молились и затем рано утром вступили в сражение и одержали победу, так как Бог помогал им ради веры Освальда, и они сразили врага, гордого Кедвалла, с его великим войском, того, кто думал, что нет такого войска, которое могло бы победить его»13. Ни одного намека на героический мотив, ни малейшего интереса к ходу сражения, поведению героев в битве не содержится здесь. Вся событийная сторона сведена фактически к констатации самого факта победы Освальда, которая рассматривается лишь как проявление божественного промысла. Поскольку результат сражения заранее предопределен, то отсутствует нарастание действия, кульминация; все события жизни святого равноценны своей соотнесенностью с вечностью.