Мы для нас

Святослав Спасский

Мы для нас

Автобиографии обычно неискренни.

Так уж получается — люди невольно выпячивают выгодные стороны своего жизненного пути, а сомнительные, скользкие фактики стараются обойти. Либо подать их под особым, деликатным соусом.

Вот я. Во всех автобиографиях я писал: «Поступил в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта, а со второго курса перешел в Московский полиграфический институт». И ни разу рука не поднялась поведать миру истину, а именно: из МИИТа был отчислен за неуспеваемость, потом поступил в Институт землеустройства и геодезии, откуда был отчислен за непосещаемость, и только потом попал в МПИ.

А совесть свою успокаивал тем, что, мол, нечего утомлять людей подробностями.

Поэтому сейчас ничего о себе писать не буду. Все равно совру. Сообщу лишь единственный факт: отметил свое шестидесятилетие. Тут нет ни грана лжи, а только печаль и недоумение. Печаль — потому что уж больно быстро пронеслись годы. Недоумение — если время мчится столь стремительно, что же оно ползет юзом, когда считаешь дни до получки?

Пурга над Диксоном

Вернувшись с кустового совещания, директор завода железобетонных конструкций Петр Иванович Казарцев обнаружил на своем столе анонимку:

«Когда весь наш коллектив героически перевыполняет план, известный вам снабженец Буслаев завел себе личного белого медведя, занимая им полезную площадь за цехом номер пять, которого кормит за государственный счет. Время кормления: 8-30 утра и 16-00 пополудни.

Ясный Глаз, патриот завода».

— Экая же чушь! — воскликнул, поморщившись, директор и выглянул в приемную: — Верочка, тут без меня Котов заходил?

— Заходил, Петр Иванович, — ответила секретарша. — Ненадолго. Ремонт, говорит, пора в кабинете вашем делать. Косметический. Потолок смотрел.

— Потолок. Ясно, — пробормотал Казарцев и почесал бровь. Прикрыв дверь, он перечитал письмо и задумался. Потом посмотрел на часы.

— Пятнадцать пятьдесят пять пополудни. Пойду проверю. Хоть и глупо.

Однако сигнал Ясного Глаза, патриота Котова, к крайнему удивлению директора, подтвердился: обойдя внушительный корпус пятого цеха, он уперся в могучего белого медведя. Медведь полулежал в холодке, выставив палевое брюхо и уютно подперев лапой щеку. Глаза его были зажмурены.

— Наваждение, — сказал Казарцев и ткнул медведя ногой, чтобы убедиться: живой ли? Медведь открыл вишневый глаз и покосился на блестящую туфлю директора.

— Нет, это черт-те что! — закипел Казарцев. — Полное разложенчество. Докатились, дальше некуда. Надо писать приказ, по всей строгости закона.

За спиной директора заерзало. Он резко обернулся. Виновато помаргивая, перед ним стоял начальник отдела снабжения Буслаев, в обнимку с большим полиэтиленовым пакетом с рыбой. Медведь оживился и сел, нюхая воздух.

Казарцев бросил взгляд на часы: шестнадцать ноль-ноль, время кормления.

— Объяснись, Буслаев, — сказал он, играя желваками.

— Вот, Петр Иванович, — жалобно сказал Буслаев, — я их прошу двутавр для реконструкции первого цеха и швеллера восемьдесят штук, а они мне — его.

Он подбородком указал на зверя.

— Они мне его, — повторил Казарцев. — Ты меня местоимениями не обволакивай. Кто это они?

— Шут их знает, кто! Я-то даю заявки, как всегда, через наше управление, чтобы оно через ихние главки выбило с поставщика требуемое. И заявку дал за квартал, как положено, — вы же утвердили, — и по накладным проверял — все правильно. А только вместо двутавра, вместо швеллера— бугая этого прислали. Медведя, я хочу сказать. Неделю уж с ним маюсь. У них там какой-то растяпа напутал, а Буслаев крутись!

— Чего ж не доложил сразу?

— А чего я доложу? Сам понять ничего не могу. Хотел сам сначала разобраться, а потом уж вам докладывать. Отказывался от него, мол, не просил никто медведя, так железная дорога санкциями пугнула: дескать, вы получатели, согласно документам. Вот и взял. Ну что теперь?

— А отправитель-то кто, ты проверил?

— Неужели! Диксон, ЦБЩУ.

— Это что — ЦБЩУ?

— Да никто не знает. Я даже с Северным пароходством связался, просил радировать. И они первый раз слышат об этом ЦБЩУ. И вообще, говорят, четвертый день пурга над Диксоном. Все население на расчистке дорог.

Медведь рявкнул.

— Да даю, даю, — сказал Буслаев. — Утроба ненасытная.

Он вывалил рыбу на землю. Чавкая и облизываясь, зверь торопливо принялся за трапезу.

— Рыба откуда? — грозно спросил директор.

— Из магазина. На свои кровные покупаю, — запальчиво ответил Буслаев. — Пять кило с ходу молотит. Спасибо еще, с шефом нашей столовой договорился, отходами делится. Ну ведь не подыхать же зверю, он-то чем виноват?

— А Котов пишет— кормишь за государственный счет.

— Уже пишет? А вы что, Котова не знаете? Потому и не подписывается, ясноглазый, что врет.

— Котова-то я знаю, — задумчиво сказал Казарцев. — А вот как действительно с медведем-то быть? Вот что, пожертвуй-ка ты его в зоопарк.

— Я уж жертвовал, — уныло ответил начальник снабжения, — не берут. Не еж, говорят. Ежа возьмем, а белого медведя без документации — ни за что. Дорогой зверь, из Красной книги. Отвечать никому неохота.

— Бюрократы, — проворчал Казарцев. — Ничего, мы их тоже оплетем. Значит, действовать будем так: зверя первым делом оприходуем и будем давить на главк, чтобы кормами обеспечили. Учтем его как оборотное средство, согласно положению. Там, я помню, есть статья такая подходящая, 15-г называется — о животных на откорме. Включим его в план четвертого квартала особым пунктом, а там уж всучить зоопарку ничего не стоит — по передаточному балансу. А? Ну и куда они денутся?

— Вам виднее, — сказал повеселевший Буслаев.

...Медведя удалось провести как дополнительную продукцию завода, включить в квартальный план. Из главка выбили даже дефицитный рыбий жир, по триста граммов в день, включая выходные. Правда, жир был разрешен только на летний период — с осени, по расчетам главка, медведь должен был впасть в спячку. Казарцев, уверенный, что белые медведи зимой так же активны, мрачнел, на глазах тощал. Писал докладные.

Медведь же, наоборот, лоснился, тучнел на госхарчах: теперь хека и минтая ему поставляла централизованно продуктовая база. Да еще Буслаев, прикипев душой к своему питомцу, подкидывал ему мясного фарша и рыбных палочек, купленных на свои кровные.

Комсомольцы пятого цеха в порядке шефства выстроили зверю просторный вольер из нержавейки. Ясный Глаз пытался проинформировать общественность о том, что профком якобы показывает медведя посторонним туристам за деньги, которые, естественно, прикарманивает, но поклеп общественностью был отметен.

В бухгалтерских отчетах вольер стал значиться «Цехом БМ». Директору удалось утвердить полставки на обслуживание медведя. Постепенно зверь вплыл в спокойные бумажные реки, замелькал во всех сводках, узаконился. К нему приспособились. И срок передачи его в зоопарк нагрянул как-то неожиданно.

Провожали его торжественно, с оркестром, с фотокорами. Клетку загрузили краном на мощный «БелАЗ», который величаво выехал с заводского двора. Вслед ему раздавались напутственные крики шефствующих комсомольцев и откровенные всхлипывания Буслаева.

А через две недели директору был спущен производственный план на следующий год. В графе по выпуску дополнительной продукции стояло:

«Медведи белые — две штуки».