Страница 14 из 39
Для них во дворе развернули маленькую палатку, чтобы отогреть, поставили железную печку. Врачи, осмотрев, назначили лечение, как и всем раненым, потерявшим много крови. А лечить их приказано было мне.
Мне «везло» на уход за такими ранеными. Приходилось ухаживать и за власовцами, и за бендеровцами. И какую бы неприязнь они ни вызывали, надо было соблюдать тактичность и милосердие. Потом они из рук медиков переходили в распоряжение сотрудников Особого отдела, и дальнейшая судьба их нам не была известна. Да и не очень-то интересовала.
Госпитальные же отделения заполнялись сотнями героических воинов, таких родных и уважаемых, и весь личный состав старался поскорей их вылечить. Они же лежали и со вздохом вспоминали боевых друзей, которые находились в окопах. Вроде бы считали себя виноватыми перед ними в том, что залежались вот тут, в теплом местечке.
Итак, лечим и подлечиваем, встречаем и провожаем своих пациентов. Передовая отошла уже далеко, а мы все продолжаем работать в Киеве.
— Сколько еще здесь будем загорать? — с нетерпением спрашиваем начальника.
— А здесь вам не война?!
Это верно — тоже война. Вражеские самолеты каждую ночь беспокоили жителей города. Порой зенитки не смолкали с вечера и до утра. Город охранялся от нападения с воздуха тысячами зенитных батарей, установленных на чердаках и крышах домов по всему городу и в несколько кольцевых зенитных заграждений вокруг. На помощь им приходили мощные прожекторы, которые с окраин к центру рассекали ночное небо, нащупывая незваного гостя. Попадался он в фокус и начинал метаться, ослепленный. А зенитки спешили сделать свое дело. С окраин и из центра работали так, что от их дружного треска раскалывался воздух.
Особенно в новогоднюю ночь вражеские самолеты старались во что бы то ни стало прорваться к городу, но защита была надежной, и ни один не прошел. А тревожные фейерверки войны не помешали горожанам в относительно спокойной обстановке встретить новый, 1944 год.
Раненые эвакуированы. Мы готовы к отъезду, назначенному на первое января. А пока у нас вечер, тридцать первое декабря 1943 года.
Полночь. Весь личный состав сидит за праздничным столом, небогато накрытым. Произносятся речи, тосты:
— За победу в этом году!
— За Родину! За Сталина!
Выступили участники художественной самодеятельности. Потом танцевали.
Торжество проходило в просторном помещении спортзала школы, где развернуться места было предостаточно.
Несколько дней назад к начальнику обратился молодой человек, житель города Киева, назвавший себя учителем пения.
— Умоляю, возьмите с собой, — просил он. — Что угодно буду делать. Не могу дома сидеть. На фронт не берут из-за слабого зрения.
Это был Юрий Иванович Павленко. Его приняли на должность руководителя художественной самодеятельности. Миля Бойкова постоянно была занята как операционная сестра и просила освободить ее от этого поручения.
Юрий Иванович оказался симпатичным веселым парнем с приятным голосом и мог играть на нескольких музыкальных инструментах. Был рад тому, что нашел место, где может приносить посильную пользу. В Новый год он попеременно играл то на пианино, то на баяне, чтобы дать возможность потанцевать желающим.
Активно помогал ему в организации и проведении праздника еще один молодой человек. Это Николай Дунаевский. Лейтенант. В госпиталь прибыл несколько месяцев назад после окончания Омского военно-медицинского училища. Занимался эвакуацией раненых.
Политработник лейтенант Н. Е. Дунаевский
На новенького лейтенанта поглядывали девчата, да вскоре поняли, что избранницей его стала Оксана Драченко.
Николай оказался активным участником художественной самодеятельности. Правда, солистом по пению и пляскам не был, а в скетчах и сценках играл превосходно. Он был артистом на сцене и в жизни. Большой чудак, у которого не всегда поймешь, где шутка, а где правда.
Новогодний бал продолжался до утра, несмотря на возражения начальника. За стенами дома грохотали зенитки. Не выдерживая вибрации, вылетали из окон стекла, и ветер заносил новогодние снежинки, осыпая танцующих.
С наступлением часа подъема майор Темкин, поздравив личный состав с первым днем нового года и пожелав счастья, напомнил, что эшелон для погрузки хозяйства подан и ждет нас на станции.
— Кончай танцевать, девчата! Пора в путь-дорогу! — произнесла Шура Гладких.
ЭХ, ДОРОГИ, ДОРОГИ…
Фронтовые дороги ведут нас все дальше. Колонна машин проходит по городам и селам, в большинстве своем значительно пострадавшим от войны. Всюду встречается огромное количество брошенной при отступлении противника боевой техники, автоматов, винтовок, воткнутых штыком в землю.
По полям на многие километры тянутся вражеские кладбища со свежими деревянными крестами, сколоченными наскоро. Десятки тысяч пленных, понурив головы, плетутся навстречу. Оборванные, обовшивленные.
В освободившиеся от оккупации родные края возвращается население. Чаще встречаем людей в штатской одежде с красными нашивками на головных уборах, с автоматами за спиной и гранатами за поясом. Это партизаны. Среди них есть молодые и пожилые. Есть женщины и совсем юные девушки. А есть и ребята лет двенадцати. Окружающие относятся к ним с почтением. И я смотрю на них и думаю: «Вот вы какие — люди легендарной судьбы!»
Когда передовые части, преследуя врага, продвигаются быстро, мы за неделю работы отстаем на сотни километров, и догонять приходится поездом. Там, где нет железной дороги, — автотранспортом.
Не испытывали мы удовольствия при переездах в эшелонах. Может, потому, что зачастую нас сопровождали вражеские самолеты. Ведь каждый налет создавал тревожную ситуацию, хотя никого из нас не трясло от страха.
Вот и сейчас, в Киеве, погрузку в эшелон закончили в сумерках, а только успели отъехать за город, как началось преследование вражеским самолетом. Словно бы он тут и висел, ожидая момента отправки.
Состав то и дело останавливался. Это машинист обманывал врага: где гнал, а где резко тормозил, избегая попадания бомбы. Так поступают бывалые водители паровозов. И все-таки рискованно ехать, если не уверен, целы ли рельсы. То в лесу, то в поле остановка, то бомбежка, то обстрел начинается.
— Выходи из вагонов! — раздается команда.
Куда бежать? Темно. Повсюду вдоль дорог стояли дощечки со знаком «заминировано!».
— От пули спасешься — на мине подорваться можешь, — зло ворчит кто-то из мужчин.
И все-таки спешили отойти к лесу. Когда глаза привыкли к темноте, мы увидели кресты. Оказались на заброшенном кладбище.
— По вагонам! — собирает людей старшина.
Только приблизились к эшелону, как вновь вернулся самолет и давай обстреливать. Уходить было поздно, Упали, где стояли. Пули ложились неровной цепочкой именно там, где мы растянулись. Они поднимали фонтанчики песку, забрасывая его в лицо, обдавая теплым воздухом.
— Вот, стервятник, пристал, — ругался старшина. — Сколько же еще у тебя там этого груза?!
А девчата грозили кулаком:
— Умирать нам рановато. Нас ждут поважнее дела!
Ужасно надоело бегать из вагона и снова в вагон. Мы с Шурой решили не выходить. Будь что будет!
На узловой станции Фастов слышим: воет сирена — воздушная тревога! И тут же засвистели бомбы. Люди из вагонов разбежались. А мы сидим на полу, на соломе, прижавшись друг к другу. Самолет снова шел в пике…
Кто-то бежал вдоль эшелона и кричал, приостанавливаясь у вагонов:
— Эй, есть тут кто-нибудь?
— Есть! — подбежали мы к двери.
— Врачи?
— Нет. Медсестры.
— Какого черта здесь делаете? Марш в бомбоубежище!
— Может, лучше вам поможем?
— Нет. Нужны врачи.
Врачей и операционных сестер с нами не было. Часть из них несколько дней назад из Киева выехали в Брусилов. Там медсанбат, уходя вперед, под наблюдением врачей местной больницы оставил раненых, которые нуждались в хирургической обработке ран. Остальные еще утром на машине отправились на новое место.