Поперечное плавание

Хотя теперь в батальоне все знали, в какую попали западню, зной июльского дня и накопившаяся усталость взяли свое. Крепко спали в тени деревьев намаявшиеся понтонеры. Бодрствовали только дозоры на подходах к лесу да разведчики на кургане.

У телефона дежурил то лейтенант Донец, то сержант Сивов. Все, что сообщали с кургана, заносилось в журнал наблюдений. Корнев с Сорочаном, просматривая эти записи, заметили, что движение немецкой пехоты ослабло. Чаще стали проходить колонны грузовиков, крытых тентами. Комбат взглянул на комиссара:

— Рискнуть бы сейчас, пока проходят тылы. Полоснуть двенадцатью «максимами» зенитных установок. Это ведь четыре тачанки на каждой машине, и ручные пулеметы добавили бы огонька.

— А что у них на подходе к городу, тебе известно? — спросил Сорочан.

Корнев с досадой ответил:

— Разведчики доносят: подход с севера плохо просматривается, видна только окраина. Нам бы на тридцать минут оседлать железнодорожный переезд, а там в трех километрах лесок.

— Но лучше дождаться ночи. А пока людям, и нам в том числе, надо хоть немного поспать.

Перед вечером с кургана сообщили такое, что все надежды на ночной прорыв рухнули. В город вошла вереница легковых машин. По окраине выдвинулись танки, развернулись зенитные батареи. Было видно, что там разместился крупный штаб.

Корнев в сердцах произнес:

— Черт меня дернул ждать! Пока шли тылы, надо было смять их и выскочить из ловушки!

Сорочан успокаивал:

— Не горячись. Если штаб утром уйдет дальше, за ним едва ли будет много войск. Вот тогда и пойдут настоящие тылы.

Как ни гадали комбат с комиссаром, как ни рядили, а пришлось, усилив охранение, ждать утра.

Помпохоз капитан интендантской службы Ломинога до призыва на сборы был председателем одного из колхозов на Украине. Интендантские дела выполнял на свой манер. К сытному ужину выдал на двоих по котелку молдавского кислого вина из где-то прихваченной им бочки. Плотно закусившие понтонеры повеселели. Тревожное настроение поубавилось. Собрались кучками под развесистыми деревьями. Пошли разговоры о том, что было, предположения и надежды на будущее и, конечно, об оставшихся дома. То и дело прорывался смешок около неунывающего и языкастого сержанта. Он пережитое принялся изображать на свой лад.

— «У… у… у… ии… иид… ууу! — подражает гулу самолетов. — Тт… ттак… т… так! — тараторит пулеметной скороговоркой. — Дд… д… дай! дд… дай! дд… — будто зенитка зачастила выстрелами. — Нн… а! нн…аа! нн…а!» — подражает вою падающих бомб и их разрывам.

Постепенно в лесу разговоры и смешки стали затихать. Переволновавшиеся и натерпевшиеся во время бомбежки страху понтонеры, поспав по два-три часа днем, самую сильную тягу ко сну перебили. Но наступил вечер, и начали устраиваться на ночь под деревьями и кустами. Теперь сон их был тревожным — понимали, что батальон застрял в лесу и дорога ему на восток перерезана немцами.

Наконец наступила тишина. Только еле-еле слышны приглушенные голоса в штабной палатке. Свет из нее чуть пробивался сквозь прикрытое ветками полотнище. Там поочередно дежурили у телефона все те же — Донец и Сивов. Изредка доносилось бряканье закрываемой железной дверцы походной кухни. Это повара, чтобы не выдавать дымком расположение батальона, затемно готовили завтрак. Да еще иногда прошуршат по тропинке шаги дозора, идущего на смену наблюдателям, выставленным на опушке леса.

Утром разведчики принесли хорошую весть: немецкий штаб под охраной танков и бронетранспортеров двинулся из города на юг. За ним опять пошли боевые части. Не так густо, как в первый день. С интервалами в пятнадцать — двадцать минут пылят по дороге полукилометровые колонны врага.

Около двенадцати часов дня с запада стал нарастать гул самолетов. Они прошли над лесом, а сколько — за деревьями не разглядишь. Вскоре послышались густые разрывы. У многих мелькнула мысль: «Если бомбят, значит, наши где-то недалеко». Бойцы стали собираться поближе к машинам. Те, кто просушивали портянки на ветках, быстренько принялись обуваться. Разговоры притихли.

Не все видели, как комбат, выскочив из палатки, быстро сел в свою машину, но весь батальон мгновенно узнал, что поехал он на курган к разведчикам. Дежурившие у палатки посыльные от рот передали по своим подразделениям команду: «По машинам! Командирам явиться в штаб». Соловьев уже ждал в палатке командиров рот и начальников служб. По всему лесу из уст в уста прошла весть: «Немцы своих в городе бомбят! Разведчики с кургана об этом по телефону сообщили».

Башара до отказа нажимал на педаль газа, а Корнев все равно его торопил:

— Не жалей рессор! Больше скорость!

Подъехали к кургану. Комбат быстро поднялся на его вершину, прижал к глазам бинокль. Северная окраина города просматривалась плохо. Но ясно, что там, где-то близко, идет бой. Разведчики доложили, что видели, как немецкие танки повернули на север и попали под бомбы своих самолетов. Один заход сделали, на второй шли, а с земли ракетами сигнал дали. Тогда они перестроились, набрали высоту и тоже пошли на север. В городе немецких частей не видно. Корнев решительно взял трубку телефона:

— Соловьев! Слышишь меня? Вперед! Как наметил, все три колонны вперед! Передай Донцу: две зенитки в городе развернуть влево, а одну — вперед с тобой.

Нескончаемо долгим показались Корневу десять минут, пока из леса появились машины разведчиков и зенитных установок. Дальше все происходило, как было задумано. От разведчиков, проехавших железнодорожный переезд, выделилась небольшая группа. Она, пробежав по улицам влево с полкилометра, дала сигнал: «Немцев не видно!» Две зенитные установки, укрывшись в палисадниках, изготовились открывать огонь вдоль улиц. Машина за машиной пошли через переезд колонны понтонных рот.

Поставив легковушку в сторонке от переезда, Корнев поручил Башаре наблюдать за дорогой на юг, а сам встал как регулировщик. Когда промчалась последней ремонтная летучка, дал сигнал зенитчикам сниматься с позиций. Не веря в реальность происшедшего, огляделся по сторонам и заметил батальонную указку, приколоченную на телеграфном столбе. Подъехали к ней. Башара встал на капот, заводной рукояткой попытался сбить, не дотянулся. Только повернулась она на согнувшемся гвозде вместо востока на запад. Корнев повеселел, махнул рукой:

— Оставь как повернулась! Еще пригодится. Поехали!

На Южном Буге

В десяти километрах от Кодымы, в леске, который отметил по карте еще на совещании, Корнев перегнал все три колонны батальона. Соловьев решил собрать их в тени деревьев, а разведчиков послал проверить путь до следующего укрытия. Подъехавшего комбата встретил комиссар и похвалил Соловьева за осмотрительность. Вспомнил народную поговорку, но теперь полностью:

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, а перепрыгнешь, погляди, куда попал.

Весь остаток дня батальон двигался на восток полевыми дорогами. Шел бросками от одного к другому, редким на равнине, лесочкам, укрываясь в тени полезащитных посадок. На поворотах были видны указки — дощечки с двумя косыми линиями. Значит, поработали разведчики лейтенанта Донца.

Пройдя почти триста километров до глубокой ночи, ни своих, ни противника не повстречали. Изредка обгоняли медленно бредущие гурты скота и сопровождающие их скрипучие обозы. Шагающие рядом с телегами колхозники удивленно поглядывали на машины с какими-то невиданными железными лодками.

В полночь батальон остановился на привал в большой, наполовину опустевшей совхозной усадьбе. В конторе расположился штаб. Туда один за другим ненадолго заходили командиры и опять спешили в свои подразделения. Эта короткая ночная остановка была особенно хлопотной для зампотеха майора Копачовца: как восстановить побитые полупонтоны? Сержант Кизеля разузнал, что совхоз оставил кое-какое добро: кровельное железо, арматуру, ящики с болтами, проволоку. Майор ухитрился рассовать этот материал в плотно загруженные машины.