Страница 68 из 114
Многие остались, в основном городские. Кто-то даже про бандеровскую провокацию кричал, мол, предупреждали их — так этот, с медалями, того крикуна за грудки — это я-то бандеровец, только что из Берлина, демобилизован, от Сталинграда прошел? Какой к чертям Бандера — мы хотим лишь, чтобы нас в Россию не передавали! Смотрю, тут же мигом откуда-то и флаги красные появились, и портреты — Ленин, Сталин. Я и успокоился — ну значит, все законно! И подумал даже — а может это местные, киевские партийные, открыто с Москвой спорить боятся, и хотят, чтобы мы им подмогли? Да еще и горилка проклятая — сказали, что те, кто пойдут, будут получать наркомовские сто грамм еще и еще, как на фронте перед атакой — ну а кто по домам, так для вас сухой закон уже сейчас и начнется. Ну кто ж откажется?
Я уж после заметил, что и орут, и горилку разливают, и флагами размахивают, и нам указывают, куда идти — какие-то одни и те же, иные даже со зброей, и все с красными повязками на руке. Как красногвардейцы в семнадцатом, из фильма про Октябрь. И ведь командовали привычно — я уверен был, что это райкомовские! А уж когда все по команде грянули "Вихри враждебные", так и вовсе, никаких сомнений! Так по улицам строем и шли, с флагами и песнями, как на Первомай, и никаких бесчинств, господь упаси, это после уже началось!
Пришли к дому на Орджонокидзе, где самая главная партийная власть в Киеве сидит, всю площадь запрудили. И кто-то их этих, с повязками, орет в рупор, громко так — Кириченко, выходи! Или ты трус, народу в глаза смотреть? А там лишь милиция с дверей, нам кричат — расходитесь, не нарушайте! А этот с рупором — видите, люди, не хочет нас власть слушать, за скотину считает, с которой и говорить западло! Пусть московские выйдут и скажут, будет завтра у нас еда, или нет?
Что после было, я не видел, не в первом же ряду стоял! Вдруг выстрелы откуда-то, и вопли "убили!". А затем все как-то вперед ломанулись, и я тоже, ну нельзя было никак, в толпе! Вой, крики, кого-то ногами топтали — клянусь, гражданин начальник, я к тем милиционерам не притронулся, я их даже не видел! И камни в окна не я швырял, а уж бутылок с горючкой вообще в руках не держал, и не знаю я, откуда они появились! И внутри я никого не тронул — просто, раз уж пришли, любопытно было, никогда я раньше в том дворце не был! И я опять же, в задних рядах был — я там вообще ни с кем из партийных лицом к лицу не встречался, да там только милиция была, и говорят, едва десяток тех, коммунистов, и то не из власти а мелочь. И я не знаю, кто там кого из окон выбрасывал — мы оттуда быстро убежали, потому что в первом этаже пожар разгорался, дым валил, страшно было, а вдруг сгорим — и еще снаружи бутылками пуляли в окна, даже когда мы внутрь уже вошли!
А после на площади нам горилку раздавали. Машины подъехали с бочками — и в рупор: получите свои наркомовские! Очередь сразу, и каждому честно налили. А затем какие-то, с красными повязками, вылезли на ступени, чтобы их видно было лучше, и сказали, что раз власть сбежала, а без власти никак нельзя, то объявляем о создании Временного Революционного Комитета, которому принадлежит вся власть в Киеве. И что это никак не против товарища Сталина и дела коммунизма — а всего лишь, чтобы Украине быть, а вы все были сыты. И что будет создана народная милиция — кто желает, подходите, записывайтесь, сразу оружие выдадим. А позади этой гоп-компании дворец горел, все шибче, пламя и дым из окон.
Тут уж я сообразил, чем дело пахнет, и бочком, бочком, в задние ряды. Хотел деру дать — а там эти, красноповязочные, цепью стоят, и все со зброей. Ну совсем как фрицы, которые меня в сорок втором на работы гоняли — только овчарок нет. И никуда с площади не уйти! Что делать — пошел еще за горилкой! А дальше помню плохо, вот верите, гражданин начальник, как хорошо выпью, то память отрубает напрочь. Но вроде бы, никого я не прибил, поскольку был лишь как все, в первые ряды не лез, не геройствовал. Стрельбу помню, то вдали, то совсем близко — но не бой настоящий, а короткие перестрелки. Еще помню, били кого-то толпой, не знаю кого и за что. А тогда нам главные сказали, не расходиться, пока Москва ответ не даст — а пока, для порядка, разбиться на сотни и взводы, и слушаться тех, кого старшими поставят. И очень понравилось, когда наша сотня в какую-то ресторацию закатилась, и наелись от пуза, ничего не заплатив — старший сказал, революция за все заплатит.
Гражданин начальник, верите — вот будто не всерьез все казалось! Не знаю, как те, кто сброю получил — а наша сотня, к примеру, лишь по улицами болталась, как неприкаянная, ну хулиганничали конечно, брали что плохо лежит, но чтобы против СССР и Сталина? У нас и зброи ни у кого не было, разве что у сотенного и двух взводных, по пистолету. Мне даже весело было, на второй день — поскольку никто нам не мешал, милиция куда-то пропала, а армейские, ну проезжали иногда машины, и все! Как майдан в праздник — думал, погуляю, и домой, будет что жинке рассказать, чтоб не ругала шибко зато, что без покупок приехал! Ну и горилка, конечно — это было свято, кормились мы сами, что бог, вернее, революция-реквизиция пошлет, но вот горилку на площади выдавали регулярно, по чарке на человека, три раза в день!
Гражданин начальник, за что? Мы же ничего не сделали, как же можно, живых людей, и танками давить, как фашистов? На Шевченко ужас что было — мы идем, и танки навстречу, из пулеметов поверх голов, и крик, всем лежать, не вставать, не шевелиться! Лишь те, кто в задних рядах были, успели в переулки утечь — кучка нас в кабак, от такого, сидим, мирно горилку пьем. И тут нас всех и повязали, кто озброенный, тех сразу к стенке, даже слушать не стали — а прочих всех как стадо погнали, какие-то конные с нагайками, ну прямо как царские казаки! И хлестали нас по головам, даже за слово, без дозволения сказанное — а после обыскивали, раздевали, плечо зачем-то смотрели. Гражданин начальник, там офицер из СМЕРШ говорил, что нам всем по "четвертному", за попытку свержения Советской Власти — Параську мою пожалейте, она ж родила в году прошлом, и снова на сносях, дети ведь отца даже не узнают! А когда я это сказал, смеялся тот офицер — что если она сообразит развод потребовать, то и сама и дети во всех правах останутся, ну а если не захочет, или окажется, что знала и соучаствовала, то ее тоже… Гражданин начальник, я же никого там и пальцем не тронул, за что мне двадцать пять лет?
— Гражданин Пацюк, вы подумайте лучше, как вам повезло, что вообще живы остались. Теперь же у вас шанс есть пустяком отделаться — от пяти до восьми лет, и всего лишь исправительных работ, выплачивать за все, что в Киеве сожгли и погромили. Поскольку синяка на плече у вас нет, и следов горючего на одежде тоже. Разумеется, при условии активного сотрудничества со следствием — иначе участником организованного вооруженного выступления пойдешь, а это по закону уже лагерь, от десятка до двадцати пяти. Так кто конкретно вам про будущие бедствия и голод говорил? Ваш председатель — когда, какими точно словами?
Ватутин Н.Ф. Записки командующего фронтом. Изд.1964 (альт. — ист.)
В июне 1944 я был вызван в Москву, вместе с группой офицеров штаба Первого Украинского, для доклада в Генштабе по обобщению боевого опыта, а также решения текущих вопросов о переброске части войск и Дальний Восток и переводе вооруженных сил в режим мирного времени.
22 июня я был срочно вызван к Сталину. Присутствовали Берия, Василевский, Антонов, Пономаренко, Абакумов. Там я, с гневом и возмущением, узнал, что в Киеве готовится вооруженный бандеро-фашистский мятеж. Причем товарищи из ЦК КПУ, а также командующий Киевским военным округом Герасименко проявляют преступную пассивность. С 24 часов Указом Верховного Совета, в Киеве будет объявлено чрезвычайное положение — вам же, товарищ Ватутин, надлежит немедленно вылететь в штаб КВО, приняв командование у Герасименко, вы готовы?
Вопрос Верховного Главнокомандующего был чисто риторический. Как любой из полководцев Советского Союза, я видел свой долг в том, чтобы не жалея себя, устранить любую военную угрозу СССР, откуда бы она ни исходила, извне или изнутри. Фашиствующие недобитки еще не навоевались, не извлекли урок и жаждут нашей крови? Так уничтожить их без пощады!