Запретный плод

В телефоне послышался бесстрастный женский голос: «Абонент недоступен или временно отключен. Перезвоните позже». Марина бросила трубку на аппарат, с минуту сидела за своим письменным столом, глядя на экран монитора компьютера. Только сегодня догадалась войти в Интернет, написать в поисковой строке имя и фамилию Игоря. Получила десять страниц, на каждой из которых было по двенадцать статей об актере Муравьеве. Интервью, критические статьи о ролях в театре и фильмах, светские сплетни, досужие домыслы, интервью отверженных любовниц, размышления бывших жен о том, каково жить с секс-символом России… Много интересного узнала об Игоре, но не очень разочаровалась, даже узнав мнение женщин. Она их прекрасно понимала по-своему, по-женски, не осуждала за злые слова. Тем более кое-что знала со слов Игоря и верила больше ему, нежели им. А если в этих случаях верила ему, почему должна доверять злым откровениям отвергнутых дам?

Читая статьи о своем любимом, Марина четыре раза набирала номер его мобильника, и все безуспешно. Понятно, что связь у нас далека от совершенства, но все же… Скорее всего он просто отключил свой мобильник.

Почему?

Тут могли быть разные предположения, и в какое ни ткни пальцем — все плохо.

Марина встала с кресла, пошла на кухню, там Петровна готовила ужин — свиные отбивные на косточке с картофелем фри.

— Все готово, Мариша, — сказала она. — Хочешь есть? Или подождешь родителей? А может, перекусишь? Бутербродик, чашку чаю? Сделаю.

— Петровна, я звоню, а у него мобильник отключен. Как ты думаешь, что это значит?

— Занят человек. А ты чего беспокоишься? Позвонишь позже, часов в десять, спросишь, как съемки прошли без тебя.

— Ты понимаешь, Петровна, сегодня были опасные съемки, он должен был прыгать на ходу из машины… Я волнуюсь.

— На этот счет можешь не переживать, я телевизор включила, новости уже передавали, если бы что-то случилось, обязательно сказали бы.

— Тогда что это значит?

Мария Петровна вытерла руки о фартук, обняла девушку.

— Мариша, а ты не спеши. Подожди, посмотри… Я его совсем не знаю, ничего не могу сказать. Одно понимаю — ты дочь главного спонсора…

— Продюсера.

— Я в этих понятиях не сильна… и значит, Иван Тимофеевич может как-то влиять… Не спеши огорчаться. Дело-то сложное, я понимаю Ивана Тимофеевича, он человек суровый. Если парень тебя любит по правде, потихоньку разрулим эту ситуацию, как теперь говорят, и сделаем все, как полагается. А если не любит — то и не надо.

— Но хотя бы поговорить со мной он мог? После окончания съемок? Позвонить мне на мобильник, что-то сказать… А он молчит! — раздраженно сказала Марина, высвобождаясь из объятий Марии Петровны, и ушла в свою комнату.

В половине седьмого, друг за другом, вернулись домой мать и отец. Переоделись в домашнее, собрались на кухне ужинать.

Марина тоже не стала отказываться.

— Ну как съемки, дочка? — спросил Стернин. — М-м-м… Какая вкуснота! Мария Петровна, вы гений!

— Нормально, — сказала Марина. — У меня все нормально.

— И правда вкусно, — подала голос Лилия Максимовна. — Как это здорово — вернуться домой и видеть, что все за одним столом, у всех все нормально. Приятно, черт побери. Ваня, а может, по рюмочке коньяку ради такого удачного вечера?

— Не возражаю, — сказал Стернин.

Он не хотел возвращаться ко вчерашнему разговору. Дочь находилась дома, выглядела спокойной, хоть и чуточку расстроенной; была надежда, что сделала правильные выводы.

Мария Петровна достала бутылку коньяку, три рюмки, наполнила их.

— Себе тоже, Мария Петровна, не обижайте нас, — сказал Стернин. — Да и хватит стоять у плиты, садитесь к столу. Там что-нибудь есть еще? Нет? Так мы поделимся с вами мясом и картошкой.

— Спасибо, Иван Тимофеевич, я уже поужинала, но рюмочку с вами выпью с удовольствием. А закушу красной рыбкой, если не возражаете.

— Конечно, Мария Петровна, конечно, — немедленно согласилась Лилия Максимовна.

Выпили по рюмочке за добрый вечер, принялись за еду. И в это время подал голос звонок в прихожей, монитор на кухне прервал показ новостей по четвертому каналу, и на экране возникло цветное изображение Пустовалова с букетом красных роз.

— А вот и гости к нам! — бодро сказал Стернин, глядя на дочь.

— Пап, открой сам, ладно? — попросила Марина.

Ей совсем не хотелось видеться с Пустоваловым именно сегодня. Стернин понял настроение дочери, согласно кивнул и направился в прихожую. Марина встала со стула, подошла к кухонной двери, приоткрыла ее и осталась стоять на кухне, внимательно прислушиваясь к звукам в прихожей. Две женщины за столом переглянулись, но ничего не сказали. Лилия Максимовна машинально наполнила две рюмки коньяком, подняла свою, посмотрела на Марию Петровну. Та не стала возражать, они выпили.

— Добрый вечер, Валера, — сказал Стернин, впуская гостя в прихожую. — А мы, понимаешь, ужинаем. Прошу к столу.

— Нет, спасибо, Иван Тимофеевич, я на минутку, дела, дела, — торопливо сказал Пустовалов, поглядывая в сторону комнаты Марины. Там дверь была плотно закрыта. — Только подарю цветы Маринке и — побегу. Кстати, вы сделали изумительно точный психологический ход, запретив Маринке сниматься сегодня. Я восторгаюсь вашей мудростью и проницательностью.

— Я запретил? Почему ты так решил?

— Ну как же… — Пустовалов на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки. — Хорошо, не будем об этом. Я могу пройти в комнату Маринки? На одну минутку, извините, что потревожил вас. Надо же как-то налаживать…

— Погоди, Валера, так Марина сегодня не была на съемках? — не скрывал своего удивления Стернин. — Ты хочешь сказать, что и сегодня она встречалась…

Дверь кухни резко распахнулась, Марина стремительно подошла к Пустовалову. Он нервно переложил букет в левую ладонь, взмахнул правой, пытаясь улыбнуться. Кухня была расположена значительно ближе к прихожей, чем комната Марины, и она могла слышать их разговор. Эх, черт… кто бы мог подумать, что у них тут… мир да согласие!

— Здравствуй, Маринка. Я на минутку…

— Откуда ты знаешь, что я не была сегодня на съемках? — холодно спросила Марина.

— Беспокоился, звонил, спрашивал. Это тебе. — Он переложил букет в правую ладонь, протянул его Марине.

Она взяла цветы, держала их бутонами вниз, словно веник.

— Звонил… И что тебе сказали?

— Что тебя сегодня нет, почему — не знают. Извини, я на минутку заскочил.

— Вот это и есть твои «добрые люди», которые следят за мной? — спросила Марина, поворачиваясь к отцу.

Стернин не успел ответить. Марина швырнула розы в лицо Пустовалову, от острых шипов лицо жениха спасла неплохая реакция — успел отбить букет в сторону, прямо на будущего тестя.

Стернин отшатнулся, цветы упали на блестящий паркет, а Марина резко развернулась и пошла в свою комнату.

— Что происходит, Валера? — с изумлением спросил хозяин квартиры. — Как это объяснить?

Пустовалов мрачно усмехнулся, махнул рукой.

— Спросите у Марины, Иван Тимофеевич. Всего вам доброго. — И вышел за дверь.

Лишь после этого к Стернину подошли жена и домработница.

— Ну? — грозно спросил он, переводя взгляд с одной на другую. — Кто-нибудь может мне объяснить, что в доме творится?

Лилия Максимовна только плечами пожала.

— А что творится? Ничего у нас не творится, — сказала Мария Петровна, поднимая букет.

— Прошу вас на кухню, там и поговорим, — сказал Стернин, властным жестом указывая на кухонную дверь.

Шагая за женщинами, он обратил внимание, что домработница держит букет так же, как и дочка, — бутонами вниз, словно веник. На кухне, повинуясь молчаливому приказу Стернина, женщины сели за стол, сам же он остался стоять.

— Ну? — спросил он, уставившись на домработницу. — Я жду объяснений.

— Маринке вчера позвонил главный режиссер, сказал, что не нужно приезжать на съемки. Погодите, Иван Тимофеевич, вначале послушайте. Вчера снимали, как молодая жена, Марина, ждет мужа. А сегодня снимали, как на ее мужа совершается покушение. Погоня, перестрелки, взрывы… Ей не нужно этого видеть. А завтра, когда он явится в квартиру весь окровавленный, Марина сыграет сцену встречи лучше некуда.