Страница 79 из 110
Такие стихи, впечатляющие своей прямотой и простотой и уверенным умением поэта выразить то, что говорят и чувствуют люди в реальной жизни, предвосхищают более крупное и удачное произведение Чосера в жанре собрания жизнеописаний – «Легенду о добрых женщинах».
Прежде чем завершить эту главу биографии Чосера, охватывающую период его службы королю Эдуарду III и его возвышения на дипломатическом поприще, уместно будет снова упомянуть о некоторых его друзьях, о которых мы коротко говорили ранее, присовокупив несколько слов о двух-трех других государственных служащих, ставших в этот период друзьями Чосера и его собратьями-поэтами, правда второстепенными. У нас уже шла речь об оксфордском ученом-логике Ральфе Строуде, чьим влиянием, возможно, объясняется тяготение Чосера к номинализму; может быть, он и есть тот «Рудольфи», который был известен как сочинитель не дошедшей до нас длинной поэмы, написанной, по-видимому, на латыни. Познакомились мы также и с законоведом Джоном Гауэром, приближенным ко двору поэтом, читавшим свои произведения и при Эдуарде и, позже, при Ричарде, покуда Ричард не разочаровал его.
Чосер был хорошо знаком с молодым Томасом Аском, блестящим человеком и идеалистом, который называл Чосера «благородным поэтом-философом» и считал его своим учителем в поэзии. Зная его восторженные отзывы о Чосере, трудно поверить, что он не принадлежал в политике к той же партии, что и Чосер, но дело обстояло именно так – к несчастью для него. В конце концов парламент отправил Томаса Аска на виселицу за преступление, состоявшее в том, что он боролся за справедливое, но обреченное на неудачу дело: он осмелился в открытую выступить против мошенника Нортгемптона, который находился под покровительством Джона Гонта. Имелись у Чосера и другие последователи в области поэзии: его ученик Томас Окклив (во всяком случае, по уверениям самого Окклива – вероятнее всего, правдивым); монах Джон Лидгейт, слишком многословный для большого искусства и слишком льстивый по отношению к меценатам, но изобретательно и талантливо применявший введенные Чосером новшества в области ритмики; наконец, прославленный французский поэт Дешан, с которым Чосер обменивался письмами, поэмами, лестными эпитетами и у которого он позаимствовал кое-какие поэтические приемы и темы для творчества.
Знаком был Чосер и с мудрым старым сэром Джоном Клэнвау, дипломатом и поэтом, автором по меньшей мере одной превосходной подражательной поэмы «Кукушка и соловей», написанной в манере Чосера. Так как Клэнвау и Чосер вместе ездили за границу по дипломатическим делам и имели общих близких друзей, так как оба были верными сторонниками Джона Гонта (Клэнвау принадлежал к числу так называемых рыцарей-лоллардов), они наверняка прекрасно знали поэзию друг друга и были на короткой ноге. Во всяком случае, они обладали сходным во многих отношениях складом ума и характера. Оба отдавали в поэзии щедрую дань юмору и иронии, обоих посылали вести переговоры по щекотливым, явно затруднительным вопросам и обоим нравились – в этом они оставались истыми сыновьями средневековья – пышность, внешний блеск, славные подвиги. Клэнвау на деле доказал эту свою любовь к смелым приключениям, приняв участие в знаменитом Сен-Энгльверском турнире, который состоялся в 1389 и 1390 годах в пограничной полосе Кале, после того как трое французских рыцарей пригласили всех христианских воинов устроить великолепные тридцатидневные ристалища, поклявшись, что примут вызов всех, кто явится. На турнире были многие друзья Чосера, хотя сам он, по-видимому, приехать не смог.
Среди друзей Чосера можно упомянуть еще сэра Луиса Клиффорда. Он родился около 1336 года и, подобно Чосеру, однажды попал в плен к французам (в 1352 году, когда Чосер был двенадцатилетним мальчиком). По-видимому, Луис Клиффорд служил при дворе Черного принца и, как и Чосер, всю жизнь оставался стойким приверженцем короля и дома Ланкастеров. С 1389 года его имя снова и снова упоминается в списках лиц, присутствовавших на заседаниях Тайного совета, а это значит, что он являлся одним из доверенных советников короля-интеллектуала Ричарда II и входил в его «мозговой трест». Фруассар, этот выразитель королевского мнения, отзывается о Клиффорде с большим восхищением. Клиффорд часто выполнял те же дипломатические поручения, что и Чосер. Он участвовал в ряде случаев в переговорах о заключении перемирий и занимался разработкой брачных договоров, в частности договора о предполагаемой женитьбе Ричарда II на Изабелле, дочери французского короля Карла VI. При всем своем уме и мужестве кончил он плохо. Больной, он позволил запугать себя и отрекся от убеждений, которые они с Гонтом защищали; более того, он передал архиепископу Кентерберийскому, инициатору травли еретиков, список догматов последователей учения Уиклифа вкупе со списком его тайных сторонников. В своем завещании, датированном 17 сентября 1404 года, Луис Клиффорд называет себя «предавшим бога» и делает распоряжение о том, чтобы его «грешные останки» погребли в самом дальнем углу погоста в том приходе, где его застигнет смерть, и не ставили на его могиле ни камня, ни какого-либо другого памятника.
О том, что значит на самом деле это завещание, конечно, можно спорить. Но что бы ни имел в виду Клиффорд – что он предал бога, когда поддержал Уиклифа или, наоборот, когда отрекся от него под непереносимым для старика давлением нового религиозно-политического режима, – трагедия Клиффорда достаточно ясна и так же красноречива, как трагедия молодого Томаса Аска. Поистине те, кому, подобно Джеффри Чосеру, удалось уцелеть в трудные времена конца XIV века, были людьми удивительными.
Можно было бы еще многое сказать о друзьях Чосера и его собратьях-поэтах, но эти подробности приведены здесь только ради того, чтобы показать, что, как чиновник короля – а государева служба оставалась основным его занятием, – Чосер общался с людьми, известными своей рыцарственностью, дипломатическими способностями, верой в благотворность интеллектуального исследования и политической ориентацией, которую мы могли бы назвать сегодня реакционной. Они оказывали твердую поддержку Джону Гонту, а когда взгляды Гонта сталкивались со взглядами Ричарда, с готовностью поддерживали (как и сам Гонт) короля, и все вместе они являлись ярыми противниками «либеральной», по оценке большинства историков, палаты общин. Друзья и сторонники Алисы Перрерс, они все бросились к ней на помощь, когда палата общин осудила ее законного мужа. При дворе Ричарда II, славившегося своей любовью к пышным зрелищам, поэзии и живописи, равно как и своими абсолютистскими представлениями о правах и обязанностях монарха и палаты общин, они чувствовали себя как дома. Со всеми своими достоинствами и недостатками они составляли все вместе консервативную правящую верхушку Англии конца XIV века. Они могли роптать, даже гневаться – как гневается Чосер в «Великом шатании», одной из своих поэм, обращенных к королю Ричарду, – но даже в минуты наибольшего разочарования они стойко поддерживали дело, которое история признала неправым. Они хотели, чтобы в их мире царил правопорядок, обеспечиваемый твердой и непререкаемой монаршей властью, «единой волей, что для всех закон», пользуясь выражением Данте; повсюду же вокруг себя они видели неустойчивость, обесценивание идеалов, нескончаемые распри, безумное смешение высокого с низким, многовластие вместо единовластия – картину, глубоко им ненавистную, которую Чосер описал в своей великолепной переработке поэмы Боэция в виде вселенского блуда. Люди, говорит он, не знали зла в золотом веке:
213
«Кентерберийские рассказы», с. 214. 304
214
Нимрод – по библейскому преданию, царь вавилонский, строитель Ниневии.