Страница 70 из 96
Пока жизнь в СССР строилась по «чрезвычайным» законам, такое положение еще как-то можно было терпеть. Но с окончанием коллективизации задачи, решаемые «кавалерийскими» методами, окончательно иссякли, а сами методы остались. Культивировала их, в основном, партийная верхушка, поскольку для работы в формирующемся государственном аппарате люди отбирались исходя из деловых качеств, а в партии в ходу были партстаж, заслуги, участие в гражданской войне и пр. И чем более нормальным государством становился СССР, тем очевиднее было, что партаппарат профессионально непригоден для того, чтобы им управлять. К середине 30-х годов, когда государственный аппарат более-менее сформировался, вопрос о власти стал со всей остротой.
До сих пор власть в СССР осуществлялась весьма своеобразно. Государственная машина образца 20-х годов была практически неуправляема, а партия управляема, зато не имела властных полномочий. Выходом стало остроумное решение: все люди, занимавшие ответственные посты, становились членами партии и если не выполняли решения Совнаркома в порядке государственной дисциплины, то поневоле выполняли решения Политбюро в порядке дисциплины партийной. Так что по факту страной руководило Политбюро, вообще не имевшее формальных властных полномочий. Поскольку оно персонально совпадало с верхушкой Совнаркома, проблем «двоевластия» на самом верху не возникало. Проблема была в другом - в статусе Политбюро.
Государственная иерархия строилась, как положено нормальной властной структуре - полномочия передавались сверху вниз. А вот в партии все было с точностью до наоборот - они делегировались снизу вверх. Высшим органом партии, если кто не помнит, являлся съезд, который избирал Центральный Комитет, а уже тот выделял из своего состава Политбюро и имел над ним полную власть. Сталинскую команду во главе с ним самим могли попросить очистить кремлевские кабинеты на любом пленуме. И то, что этого пока не происходило, объяснялось двумя вещами: эффективной работой команды и культом личности ее вождя. Но глупо было обольщаться насчет стабильности такого положения: оно сохранится ровно до той минуты, когда сталинская политика пойдет вразрез с интересами большинства ЦК. А большинство как раз и составляли те самые «старые революционеры, верные генеральной линии» - малообразованные, амбициозные, склонные к силовым методам и приверженные идеям революции так, как они эти идеи понимали.
Малообразованными, кстати, они были не по нынешним меркам, когда недостатком образования считается десять классов за плечами. Вот, скажем, Роберт Эйхе, секретарь Западно-Сибирского крайкома, хозяин колоссального края. Сын батрака, образование - двухклассное начальное училище. Станислав Косиор, «хозяин Украины» - начальное заводское училище. Недоброй памяти нарком внутренних дел Ежов, секретарь ЦК, писал в анкетах: «образование неполное низшее» - понимай как хочешь. И таких в партийной верхушке было подавляющее большинство. К февральско-мартовскому пленуму 1937 года зав. отделом кадров ЦК ВКП(б) Маленков подготовил записку, в которой говорилось об образовательном уровне партийного аппарата. Среди секретарей обкомов высшее образование имели 15,7 процента, а низшее - 70,4 процента. На городском уровне это соотношение было 9,7 и 60,6 процентов соответственно, на районном - 12,1 и 80,3 процента. Для сравнения: в 1922 году среди уездных секретарей, что примерно соответствует должности секретаря райкома, высшее образование имели 5% и среднее - 8%. Как видим, за пятнадцать лет воз практически не сдвинулся. Эти люди не только раньше ничему не учились, но и потом не желали. Между тем именно данные товарищи руководили всей жизнью страны, в том числе и государственным аппаратом.
Долго такое положение сохраняться, естественно, не могло. Тем более что устранение партии от дел имело под собой железное идеологическое обоснование. Изначально большевики были куда большими демократами, чем кто-либо в то время, и стояли за прямое народовластие. Когда жизнь внесла поправки в их воздушные замки, они смирились с нелегитимной, не записанной в конституции властью партии - но рассматривали ее как временное явление. Как в первой, так и во второй советской конституции ни слово «партия», ни ее название не присутствуют вообще, в конституции 1936 года она упоминается как общественная организация, и только после 1953 года в Основной Закон СССР была внесена приснопамятная 6-я статья о «руководящей и направляющей роли» КПСС. По замыслу творцов 1917 года, партия должна была привести страну в порядок и тихо уйти со сцены, передав штурвал законным демократическим структурам. Однако, вкусив сладость власти, большинство партийных функционеров постарались об этом забыть. Тем более что вне партии им мало что светило.
К середине 30-х годов Сталин, решив, по-видимому, что государственный аппарат достаточно окреп и новый строй утвердился, начал преобразования, которые иначе как контрреволюционными не назовешь. В самых разных областях жизни революционные новшества стали изживаться, выдавливаться из обихода, заменяясь традиционными ценностями. Троцкий, сидя за границей, с явным ужасом и скрытым торжеством констатировал сталинские «предательства»: материальное стимулирование, личную собственность колхозников, «реабилитацию» семьи, отмену «классового подхода», восстановление казачества и пр., и возмущенно предвидел примирение власти с церковью. Книгу, написанную в 1936 году, он назвал «Преданная революция» - и не был в этом названии неправ. Кстати, и преследования церкви к началу 1937 года практически сошли на нет. «Главный безбожник» СССР Емельян Ярославский горько жаловался на февральско-мартовском пленуме на то, что закрыли последнюю его газету «Безбожник» - мол, нет бумаги... Людям, приверженным идеалам и методам революции, в сталинском СССР становилось нечего делать.
Впрочем, партийные функционеры образца 30-х годов были уже далеко не столь пламенными, как в семнадцатом году, и на отход от идеалов революции не реагировали никак. Но кроме отхода от идеалов, Сталин задумал установить в Советском Союзе широчайшую демократию, такую, какой не было в ту пору нигде в мире. В частности, новый советский избирательный закон предполагал сделать выборы в Советы равными (избирательные права получало все население СССР, без каких-либо классовых, национальных, образовательных и имущественных различий), прямыми, тайными и альтернативными. До сих пор вождь правил, опираясь на партию, а теперь, похоже, собирался сменить опору. Могла ли это допустить партийная верхушка - вопрос риторический.
По ходу преобразований и начал формироваться в партии «заговор первых секретарей». Я ставлю его в кавычки, ибо не уверена, что это был настоящий формализованный заговор, нацеленный на захват власти. Государственная власть этих людей, в общем-то, не интересовала, они хотели сохранить свое положение и обеспечить себе безопасность. Да и направлен он был не против Сталина - как раз Сталин-то был им нужен, - а против его преобразований. В первую очередь против избирательного закона, с помощью которого их могли лишить постов.
В схватке с такой мощной силой, как Центральный Комитет, Сталин не имел шансов. И тогда он подготовил удар внезапный и неожиданный, причем такой, которому очень трудно было что-либо противопоставить. На февральско-мартовском пленуме 1937 года сталинцы, якобы в порядке подготовки к выборам в Советы, продавили такие же - то есть, равные, прямые и тайные - выборы в партии, которые были назначены на весну 1937 года. Теперь возникла угроза уже каждому отдельному партийному деятелю, причем не только их положению, но и личной безопасности, ибо с утратой высокого партийного поста его обладатель утрачивал и личную неприкосновенность. И покатилось...
Естественно, партия не была монолитна, в ней существовали различные группировки. В ходе подготовки к выборам они сцепились уже по-настоящему, с привлечением НКВД. Поскольку параллельно полным ходом шла кампания по выявлению оппозиционного подполья, в «органах» обстановка также была подходящей. Следствием этой избирательной кампании стало то, что потом назвали репрессиями в партии - на самом деле это была кровавая разборка между группировками, основным оружием в которой стали уже не обвинения на партсобраниях, а доносы в НКВД. Предвидел ли это Сталин или надеялся отрешить прежних аппаратчиков от власти мирным путем - теперь не узнать.