Аннигиляция

Джефф Вандермеер

Аннигиляция

Посвящается Энн

01: Проникновение

Башню мы обнаружили случайно. Она торчала из земли как раз на границе между сосняком и топью, за которой шла заросшая камышом и скрюченными деревьями болотистая низина. Оттуда к океану тянулись естественные протоки, на побережье стоял заброшенный маяк. В этих краях никто не жил вот уже который десяток лет, но о причинах вкратце не расскажешь. В последний раз экспедицию в Зону Икс отправляли два с лишним года назад, и бóльшая часть оборудования, оставшегося от наших предшественников, проржавела, навесы обветшали, а палатки истлели. Глядя на эти девственные просторы, едва ли кто-то из нас мог предвидеть таившуюся там угрозу.

Нас было четверо: биолог (это я), антрополог, топограф и психолог. На этот раз, в соответствии с мудреным набором параметров, по которым отбирался состав экспедиции, взяли только женщин. Главной назначили психолога, самую старшую из нас. Под ее гипнозом мы безболезненно пересекли границу. Затем последовал четырехдневный марш-бросок до побережья.

Руководство поставило простую задачу: добраться до базового лагеря и продолжить изучение Зоны Икс.

Экспедиция могла продлиться несколько дней, месяцев или даже лет, в зависимости от обстоятельств. Наших припасов (главным образом консервы и концентраты) хватало на полгода, тех, что хранились в лагере, – еще на пару лет. Кроме того, при необходимости можно было без опаски перейти на подножный корм. Помимо прочего снаряжения каждой из нас выдали по странной металлической коробочке с лампочкой посередине, что-то вроде дозиметра. Если лампочка загорится красным, у нас есть тридцать минут, чтобы найти «безопасное место», но что именно измеряет прибор и о какой опасности он предупреждает, нам так и не разъяснили. Через несколько часов я привыкла к тому, что он болтается у меня на ремне, и больше не обращала на него внимания. Часы и компасы брать запретили.

В лагере мы первым делом разбили палатки и проверили оборудование – часть пришла в негодность, и его следовало заменить. Навесы решили перестроить позже, как только убедимся, что не попали под влияние Зоны. Предыдущая экспедиция распалась, и ее участники один за другим исчезли. Однако пропавшими – в прямом смысле слова – их назвать было нельзя: постепенно, в течение полутора лет, все вернулись к своим семьям. По-прежнему неизвестно, как им удалось перенестись из Зоны Икс и очутиться в нашем мире, сами они тоже толком ничего объяснить не смогли. Подобного с экспедициями еще не случалось – хватало и других причин, заставлявших, как выражалось руководство, «досрочно свернуть экспедицию». Так что нам предстояло выяснить, насколько мы устойчивы к воздействию Зоны.

Кроме того, предстояло привыкнуть к местной среде. В лесу рядом с лагерем обитали барибалы и койоты. Можно было ненароком спугнуть квакву и от неожиданности наступить на ядовитую змею, которых здесь водилось не менее шести видов. В трясинах и речках скрывались огромные рептилии, так что пробы воды мы старались забирать где помельче. Впрочем, местная фауна нас беспокоила мало – тревожило другое. Когда-то здесь жили люди, и нам попадались пугающие останки их поселений: то полусгнившие домики с провалившимися крышами, то ржавые колеса, торчавшие из земли, то холмики трухи вперемешку с осыпавшейся хвоей на месте заборов.

Но больше всего пугал громкий заунывный стон, раздававшийся с наступлением сумерек. С моря задувал ветер, в лесу же было до странного тихо, и от этого нам никак не удавалось определить источник звука – он будто доносился прямо из поросшего кипарисами болота. В воде, черной и неподвижной, как в зеркале отражались лоскуты мха, бородой свисавшего с ветвей. Если смотреть в сторону океана, то глазам представала сплошь черная вода и серые стволы кипарисов, облепленные мхом, а в ушах стоял один лишь стон. Зона была странной и по-своему красивой… Впрочем, как ни описывай, словами этих ощущений не передать: их нужно испытать самому. Но стоит разглядеть красоту в запустении, и что-то в тебе меняется. Запустение начинает завладевать тобой изнутри.

Как я уже писала, башню мы обнаружили между лесом и болотом, переходившим в солончак. Шел четвертый день нашего пребывания в лагере, и мы уже практически освоились в незнакомой обстановке, но такой находки не ожидали. Ни на наших картах, ни в отсыревших, покрытых грязными разводами документах, оставленных предшественниками, ничего подобного не упоминалось. Свернув с тропы, мы наткнулись на выход породы, полускрытый мхом и кустарником. При ближайшем рассмотрении это оказалась часть круглой постройки из ракушечника, метров двадцать в диаметре и чуть выше щиколотки. На поверхности – ни надписей, ни меток, по которым можно было бы определить, кто ее соорудил и зачем. Ровно на севере чернело прямоугольное отверстие, затянутое паутиной и заваленное ветками, листвой и прочим мусором. Вниз спиралью уходила лестница, изнутри тянуло прохладой.

Поначалу только мне показалось, что это башня. Не знаю, почему именно это слово пришло в голову: она ведь почти целиком уходила под землю и скорее напоминала бункер или туннель. Однако стоило мне увидеть лестницу, как в памяти тут же всплыл маяк на берегу, а перед глазами замелькали образы участников предыдущей экспедиции. Вот они исчезают, один за другим, а вот Зона меняется по какому-то лишь ей ведомому принципу. При этом маяк остается на своем привычном месте, а его перевернутый близнец возникает здесь, вдали от воды. Видение было таким живым, таким подробным – и, оглядываясь назад, я, пожалуй, назову его первой странностью, произошедшей со мной с момента прибытия.

– Такого не бывает, – сказала топограф, сверяясь с картой.

Ее лицо скрывала холодная тень, и от этого слова прозвучали тревожно. Смеркалось, и все шло к тому, что исследовать «небывальщину» пришлось бы с фонарями, хотя я была бы не против вовсе туда не соваться.

– Значит, все-таки бывает, – возразила я. – Не привиделось же нам всем.

– Никак не могу определить архитектурный стиль, – произнесла антрополог. – Камень вроде бы отсюда, но это вовсе не значит, что строили местные. Пока не заглянем внутрь, нельзя сказать, примитивная эта постройка, современная или что-то среднее. Возраст я тоже угадывать не берусь.

Сообщить руководству о находке мы не могли. Одно из правил экспедиций в Зону Икс гласило: никакой связи с внешним миром (видимо, чтобы ничто не сумело проникнуть через границу). За исключением странных черных коробочек, у нас не было ничего высокотехнологичного: ни сотовых телефонов, ни компьютеров, ни портативных видеокамер, ни сложных измерительных приборов. Чтобы проявить снимки, нужно соорудить импровизированную фотолабораторию. Я всю жизнь обходилась без сотового, а вот мои спутницы чувствовали себя будто на другой планете. Из оружия у нас с собой имелись мачете, старые пистолеты в запертом ящике и одна штурмовая винтовка (руководство все-таки выдало ее, хоть это и шло вразрез с правилами безопасности).

От нас требовалось только вести записи вроде вот этой, в журналах вроде вот этого: легких, водонепроницаемых, практически неуничтожимых, в гибкой черно-белой обложке, с линованными листами. Либо мы привезем их с собой назад, либо их заберет следующая экспедиция. Отчеты надлежало писать во всех подробностях, чтобы их мог понять любой, даже незнакомый с Зоной Икс, при этом делиться записями друг с другом строго воспрещалось. Как считало руководство, «обобществление информации вредит объективности наблюдений». Однако я уже давно убедилась в том, что ни о какой объективности не может быть и речи. Пока ты живешь и дышишь, пусть ты отрешен от мира, пусть тобой владеет только всепоглощающая жажда истины, быть подлинно беспристрастным не выйдет.

– Меня будоражит эта находка, – вмешалась психолог. – Вы тоже взволнованы?

Подобных вопросов она нам еще не задавала. Во время подготовки в основном звучало что-то типа: «Можете ли вы сохранять самообладание перед лицом опасности?» Мне и тогда она напоминала плохого актера, а сейчас еще больше. Такое ощущение, что в шкуре лидера ей было не по себе.