Страница 61 из 65
— Совсем не важно, — рассмеялась она. — Просто я не уверена в том, что это все-таки не ошибка… И еще — я ненавижу эти ЗАГСы. Я никогда туда не пойду… Понимаешь, Даниил, там выйдет какая-нибудь тетка и начнет изображать вершительницу судеб… И мне наверняка станет смешно. Если эта регистрация будет торжественной, я вообще все испорчу… А потом еще свадьба. Все пьяные, и бедные родители потратят кучу денег лишь на то, чтобы кто-то с кем-то подрался… Нет, все эти дешевые спектакли не для меня.
— Я и не говорил про это, — рассмеялся он. — Я вообще-то думал, что нас с тобой должен благословить Тот, благодаря кому мы встретились… Именно Он.
Она смотрела на него, широко распахнув глаза.
— Подожди, — сказала она. — Ты говоришь о… венчании?
— Конечно…
— Послушай, это на всю жизнь!
— А я что, собираюсь жениться на тебе на один год? — нахмурился он. — Это же нечестно! Во-первых, раз уж ты соблазнила меня…
— Я тебя не соблазняла!
— Хорошо, я тебя, — быстренько согласился он, уже не скрывая лукавую улыбку. — Все равно… Ты перед этим меня в себя влюбила. А я уже соблазнял… Потом. Но все равно нечестно, потому что я рассчитывал на всю жизнь. А ты ограничиваешь меня. Устанавливаешь сроки… Гадко это, ты не находишь?
Она все еще молчала. «Я не знаю, что мне делать, — думала она в растерянности. — Может быть, кто-то мне подскажет? А если я ошибаюсь? И я ведь могу ошибиться… Дай же мне знак, Господи!»
Она стояла спиной к окну и, когда увидела, что он пристально смотрит туда, спросила:
— Что?
Он не ответил, и тогда она обернулась.
— Нет, — прошептала она одними губами, уже уверенная в том, что, если она снова видит этот знак беды, все решено.
Лестница была почти невесома и призрачна, но она прекрасно видела тонкие перекладинки, словно сплетенные из золотых нитей. Она видела даже легкие тени ангелов, которые стояли по краям, и эти ангелы улыбались. О, они изо всех сил старались быть серьезными, но улыбка все равно проникала на их лица.
— Вот, радость моя, — сказал Даниил, обнимая ее сзади и прижимая к себе. — Это послание тебе… Незачем бродить одной в «обмороченной тьме».
— Это не… Она появляется перед бедой…
— Анна! — сказал он. — Почему ты всегда ждешь беды?
— Потому что так получается…
— Послушай, но это совсем не знак беды! Это же знак Его любви! Это Его согласие, Анна! Что еще Он должен тебе показать, чтобы ты это поняла?
Она смотрела и видела, как лестница становится радугой. Обычной с виду радугой после дождя… И вообще — может быть, им это привиделось… Но тут же она вспомнила, как читала в одной книге: радуга — это знак Господа.
Получалось, Он этого хотел?
Чтобы они были рядом?
— Я все-таки подумаю…
— Нет, — покачал он головой. — Твои мысли будут стопроцентно мрачными и неправильными. Ты найдешь кучу глупых доводов, как бы тебе не расстроить бедняжку «княгиню Марь Иванну». И поломаешь сразу две жизни… Свою и мою. Я не согласен. Если я решу, что моя жизнь так никчемна, что я могу посвятить ее всяким общественным глупым мнениям, тогда пожалуйста. Я уйду и предоставлю тебе полную свободу мыслей… Но не сейчас. Сначала ты должна подойти вон к той иконе. Взять меня за руку. И сказать: «Да, Господи… Я доверяю Тебе. Я буду женой этому человеку».
Она хотела ему возразить, но внезапно представила, как он уходит. Она говорит ему «нет», и он идет, с навеки опущенными плечами. Потом он исчезает в сумраке обнищавшего мира. Растворяется в боли…
«Он ведь прав, — подумала она. — В конце концов, почему я должна теперь подчиняться установленным правилам? Почему именно теперь я должна сделать то, чего от меня всегда требовали? Где та девочка, которая когда-то так отчаянно говорила: „Все больны, а ты один здрав?“ Разве то, что происходит теперь с миром, доказательство их правоты? Разве это не они циничны, грубы, жестоки и глупы?»
— Да, — сказала она, внезапно выпрямившись. — Да… Я согласна.
Глава 6
«ГОСУДАРЫНЯ, ЕСЛИ ТЫ ХОТЕЛА ВРАГОВ…»
Сомову понадобилась всего одна неделя. Да, всего одна, чтобы уладить все дела. Власть — великая штука… Сомову доставляло удовольствие видеть, как предпочитают с ним соглашаться даже те, кто в общем-то не одобрял его планы. В принципе, это тоже была демократия. Так, как он ее видел. Он отчего-то вспомнил старого монархиста, встреченного им во Франции. Старик был сухой и желчный. Когда они разговаривали на том рауте, этот потомок старинного рода и не скрывал своего презрения. «Демократия… Власть демоса… А чем вы отличаетесь от своих предшественников? Такие же…» Помнится, Сомов тогда округлил глаза возмущенно — как, этому старику противно грядущее счастье страны? И что он имеет против демократии?
Старик первый раз тогда рассмеялся. Невесело. «Да все, — сказал он. — Например, то, что чаще всего ей прикрывают темные дела… Например, убийства. Сократа убил демос. Воровство… Собственные интересы. А людям начинают кричать — вы же хотели этого. Вот вам рай на земле. А его нет, и быть-то не может… Если не согласиться, что десять заповедей не просто так Господу в голову взбрели. И Мамона, которой вы всех вынуждаете молиться, по сути своей двуликий Янус… С одной стороны Мамона, а с другой — Люцифер…»
С чего вдруг ему вспомнился этот эмигрант?
Не его это страна. И мнение его — последнее…
Или — дурное предзнаменование?
Сомов знал, что суд уже был. Иск был предъявлен в считаные секунды. Адвокат все состряпал быстро… Да и Олег не сопротивлялся. И он, Сомов, не подлец, как крикнула эта девица… Он же предоставил детскому приюту помещение. А храм… Что за храм-то без золотого купола?
Оставалось немного. Сделать так, чтобы новый владелец вступил в свои права. И как можно быстрее…
И хотя на самом деле именно он и был новым владельцем ночного клуба, документы были оформлены на Костика. Чтобы никто не припомнил его личной заинтересованности в этом вопросе. Пока он выглядел чистым и беспристрастным.
«С одной стороны — Мамона. С другой — Люцифер…»
Он недовольно поморщился. Почему он никак не может избавиться от этого воспоминания? И ведь разговор был два года назад… Старик-то уже помер, скорее всего…
Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он удивился — откуда взялась эта тревога? Почему вдруг он начал бояться? Все-таки не в порядке нервы…
Он поднял трубку.
— Толстолобик, тебе не кажется, что ты выбрал не самых лучших советников? — услышал он голос Гоги.
Грузинский акцент придавал его голосу мягкие интонации, но Сомов не обманывался.
— Вы это о чем, Георгий Вахтангович? И вообще-то у меня есть имя, отчество и фамилия…
— Нет у тебя ничего, — засмеялся Гоги. — Ты Толстолобик… И ты влез на чужую территорию…
— Позвольте вам напомнить, Георгий Вахтангович, что это вы распоряжаетесь на чужой территории, — возразил Сомов, снова недовольный мальчишескими визгливыми обертонами, появившимися в голосе. — Я вообще-то государственное лицо. А вы…
— Знаешь, что меня иной раз удивляет, Толстолобик? Вроде меня вы считаете бандитом, а сами ведете себя как беспредельщики…
— А вы в данный момент оскорбляете государственное лицо…
— Ты же не флаг. Не гимн. И ведешь себя как обычная шестерка при недоразвитом пахане… Слушай, если твои ребята будут качать тут права, я ведь могу и прибегнуть к крайним мерам, а?
— Чего ты хочешь?
— Ничего. Оставьте храм в покое…
— Тебе показать постановление? — ухмыльнулся Сомов. — Или ты собираешься воевать с государством?
Гоги молчал. Потом, когда Сомов почувствовал себя удовлетворенным, успокоившимся, победившим, он снова заговорил.
— А государство у нас — ты? — спросил Гоги и коротко рассмеялся. Потом повесил трубку.
Если бы он так резко не повесил ее, Сомову было бы спокойнее. Но сейчас он почувствовал себя неуютно. Он походил по комнате, закурил, но тут же выбросил сигарету. Выматерился…
— Надо было их всех…