Страница 46 из 126
Гималаи потребовали расплаты за открытую альпинистам красоту утра. На высоте 8650 метров у Валиева закончился кислород, метров через тридцать опустел баллон Хрищатого.
Измученные, томимые жаждой и промерзшие, без рации, которая, не выдержав выпавших на'их долю испытаний морозом, ветром и ночью, молчала, они, еле передвигая ноги, спешили к лагерю V.
В тот момент, когда Ильинский с Чепчевым, собранные наконец к выходу, сообщали торопившему их Тамму, что выходят наверх, за тонкими стенками палатки раздался крик. Это не был крик о помощи. Это был сигнал. Валиев, поняв, что они не успевают к штатной связи, кричал, чтобы его услышали и поняли, что все в порядке. Он кричал издалека. Ему казалось, что с криком легче дышать…
Ильинский, разговаривавший с потерявшей покой базой, сказал:
— Они вышли на полосовую связь, мы слышим их, — и попросил связаться через полчаса.
Чепчев, пережив, как считали ребята, кризис в третьем лагере, теперь набрал форму настолько, что выбрался из палатки и «доскакал» до Валиева. Казбек, обессиленный, лежал на камне, не дойдя до палатки. Сережа помог войти ему в «дом». Хрищатый еще не появился из-за перегиба.
Боль в левом боку и крайнее утомление мешали Казбеку дышать. Ильинский и Чепчев надели Вапи-еву маску, но он не мог вдохнуть живительный кислород. Они увеличили подачу до двух литров, потом до трех, до четырех… Казбек приходил в себя
71 медленно. Ввалился Хрищатый, вымученный до крайности.
Полчаса до следующего сеанса прошли мгновенно.
База вызвала пятый лагерь в девять утра 8 мая.
Обморожения есть? — спросил Тамм.
Есть, незначительные, — ответил Ильинский.
Свет Петрович спрашивает, — услышали в пя том лагере обеспокоенный голос Тамма,-
обморожения чего? Пальцы рук, ног, носы. Чего?
Тамм еще спрашивал, решение еще не пришло, но зрело. Страшное для Ильинского и Чепчева решение. Только вчера в базовом лагере встретили первую двойку, и перед глазами руководителя экспедиции стояли обмороженные руки Мысловского… Он знал, что все пальцы Эдику спасти не удастся, что потребуется ампутация нескольких фаланг… Теперь Валиев с Хрищатым. Почти шестнадцать часов непрерывной работы в дикий мороз. Шестнадцать часов, из них несколько — без кислорода… Ильинский уловил в голосе Тамма готовящееся решение и попытался предотвратить его:
— Ну, — сказал он будничным голосом, — пальцы на руках незначительно. Ну, волдыри. Изменений цвета нет.
Эрик не сказал базе об общем состоянии Вали-ева и Хрищатого, надеясь, что они, надышавшись кислородом, попив горячего и поев, придут быстро в себя. Ему очень хотелось на вершину, и Сереже Чепчеву — тоже. Они прошли все муки отбора, все тяготы подготовительных работ, они находились совсем рядом с целью их альпинистской жизни!
Никогда Ерванд Ильинский не был так близок к вершине своей судьбы, и никогда больше не повторится этот великий шанс! Момент! Как часто мы замечаем его лишь тогда, когда он прошел, как сильны наши желания возвратить мгновения, чтобы правильным, единственно верным поступком увенчать его… Обогащенные опытом несделанного, мы готовы, если случится точно такая же ситуация, избрать правильный путь, но она не случается, и опыт новых потерь, обогащая нас мудростью утраты или поражения, лишает счастья победы…
Ильинский предвидел Момент и знал еще до события свершившегося или, увы, не произошедшего то, что мы (автор имеет в виду опять же себя и некоторых своих друзей) узнаем после… Он знал, что только сейчас и только здесь.
Эрик! Эрик! — услышали Ильинский, Чепчев,
Валиев и Хрищатый. — Значит, э-э… (Тамм искал форму, которая не обидела бы Ильинского, но исключала бы иносказание) — …э-э… задерживаться там не нужно, в лагере пять. Спускайтесь все вместе, вам двоим сопровождать ребят вниз.
Я думаю, что вообще-то большой надобности нет сопровождать ребят, — сказал Ильинский.
Ситуация отдаленно напоминала переговоры из-под вершины первой и второй двойки с базой в ночь на 4 мая, когда Бершов с Туркевичем спросили Тамма, можно ли идти им к вершине, оставив на время Балыбердина с Мысловским. Евгений Игоревич сначала категорически запретил, но потом уверенность в возможностях помогающей двойки и
72 деловой и спокойный тон Балыбердина заставили его поверить в возможность осуществления неожиданного для него предприятия. Он разрешил-и оказался прав.
Теперь он запрещал. Решение созрело, но не было окончательным в первый момент. Обычно он действовал опираясь больше на информацию, чем на ощущения, но сейчас ощущение было едва ли не единственной информацией. Формулировка Ильинского не была категоричной, Эрик не брал на себя ответственность, не ручался. «Вообще-то большой надобности нет» может означать и то, что некая надобность есть… Но состояние Валиева и Хрищатого было лишь частью (пусть значительной) аргумента против восхождения второй алма-атинской связки. Физическое состояние самих Ильинского и Чепчева были другой составляющей.
Ильинский, опоздав с караваном, долго и трудно адаптировался к высоте. Недельный разрыв сказывался, и лишь в четвертом, решающем, выходе он присоединился к своим ребятам. Чепчев, который хорошо работал в трех предварительных циклах, пережил трудные часы в третьем лагере, и дальнейшие его вполне успешные действия были окрашены тенью сомнения в благополучном завершении его похода к вершине. Это были предварительные опасения Тамма и Овчинникова. Эрик с Сережей могли их опровергнуть на рассвете 8 мая, когда весь лагерь ждал вестей от блуждавших по Эвересту Валиева с Хрищатым. Они могли подготовиться к выходу до связи с базой, в пять утра, и выйти сразу после связи. Они могли выйти в шесть, в семь, когда Тамм не просто разрешил, а предложил им подниматься на поиск, и в восемь, но они успели собраться только к приходу ребят… Все это вместе с формулировкой, которую Эрик повторил на вторичный запрет Тамма («я так смотрю по состоянию, что, в общем, надобности нет их спускать»), и беспокойство за взошедшую двойку все больше убеждало Тамма в том, что сопровождать вниз Валиева и Хрищатого, а может быть, использовать состояние их для того, чтобы не обрекать на неоправданный, как казалось Тамму, риск Ильинского с Чепчевым в тяжелом походе к вершине, необходимо. Уж если сильнейшая в четверке связка ходила чуть ли не шестнадцать часов…
Время шло, светлый день убывал… Выйди сейчас альпинисты к вершине, они не успели бы вернуться засветло, даже будь все благополучно. Еще одна ночная ходка… Тамм все больше укреплялся в правоте принятого решения.
Но Ильинский с Чепчевым были наверху, и доводы, которые приводил начальник экспедиции, были убедительны, быть может, для всех, кроме них самих. Они чувствовали в себе силы, или им казалось, что чувство их не обманывает. Ильинский боролся за Момент, а он прошел в пять, в шесть, в семь, в восемь…
Одним словом, мы уже больше не лезем на
Гору? Да?
Да, да, да! Вы спускаетесь, сопровождаете ребят вниз. Это распоряжение!
Была еще надежда на то, что живой голос
Валиева докажет Тамму возможность выхода Ильинского с Чепчевым не вниз, а вверх. Такая надежда была у четверки, и не знаю, кто ее лелеял больше-Эрик с Сережей или Казбек с Валерием. Думаю, что чувство вины могло посетить Валиева с Хрищатым, они могли посчитать себя причиной, пусть косвенной, невыхода другой связки к вершине. Хотя мне не кажется такое подозрение правомочным, я упоминаю его, поскольку в беседах в Катманду и в Москве оно проскальзывало. Право Валиева и Хрищатого на выход 7 мая не оспаривается никем. Они сделали две попытки и, преодолев ночь и холод, взошли и сошли в лагерь. Все, что могли, они сделали. И попытка уговорить Тамма разрешить Ильинскому с Чепчевым продолжить путь-тоже им в актив, хотя эта попытка и не удалась.
Тамм передал через Хомутова, который исполнял роль ретранслятора, чтобы Казбек, Хрищатый, Ильинский и Чепчев шли вниз.
— Это указание такое, — сказал Тамм.-
Жесткое указание.