Эверест-82

— Да.

А отказаться они могли?

Да, могли. Их вины не было в том, что нарушился график.

И шанса на восхождение у них не оставалось?

Шанс-то был…

Здесь мне бы хотелось вернуться к началу эпизода, к вопросу: «А чья?» (вина, разумеется) пересказать то, что написал на полях этой рукописи Анатолий Георгиевич Овчинников. Вообще, надеясь на доброжелательность читателей, я буду иногда (с разрешения редактора) цитировать заметки, сделанные на полях рукописи во время ее. подготовки к печати Е. Таммом, А. Овчинниковым, В. Ивановым, В. Балыбердиным. Они помогут нам точнее нарисовать картину, а вам яснее представить сколь сложны бывали ситуации, какую разную, порой противоречивую оценку получали у разных людей одни и те же факты и как непохоже воспринимались события… Эти комментарии выделены курсивом.

Значит, после вопроса: «А чья?»

— Овчинников написал на полях: Думаю, что здесь наложили отпечаток погодные обстоятельства и тренерский просчет. В тактическом плане было предусмотрено, что каждый участник будет переносить груз на маршруте (выше 6500 во время обработки) в 15–18 кг. Однако это был период акклиматизации, и вес переносимого груза составлял 13–15 кг. Погода не позволяла в течение 5–6 дней на выходах выполнять запланированную задачу.

Надо было руководствоваться тактическим планом, рассчитанным на самые неблагоприятные условия.

Высотные носильщики не сумели сделать то, на что мы рассчитывали.

Если уж быть откровенным, болезнь Онищенко предусматривалась (лично мной) и смещений очереди не было.

Что касается Шопина и Черного, то они отказаться не могли и по этическим соображениям и просто как альпинисты.

В своем рассказе я все время отвлекаюсь от той жизни, которой жил в Гималаях очень короткое время, и пересказываю, что слышал от других. Думаю, тут никто не в обиде. Если бы мне посчастливилось пожить в базовом лагере (выше — просто нереально мечтать), все повествование носило бы иной характер и, главное, была бы надежда на такое роскошество, как увиденные детали. Все-таки лучшая форма для любой книги об экспедиции или путешествии — это дневник. Тогда читатель проходит постепенно весь путь и смотрит на событие глазами одного человека. Даже если дневник содержит субъективные оценки. Впрочем, субъективный взгляд — это преимущество, которое доступно лишь участнику действия, а читателю тоже хочется посмотреть на все изнутри.

Как ни мила Лукла, пора ее покинуть. Потому что компания, которая обслуживает нашу туристско-журналистскую группу, торопит. Мы должны сегодня пройти еще часа два-три по тропе и где-то у реки стать лагерем. Оказалось, что спальные мешки можно было не брать из Москвы — компания снабжает. Кроме того, каждому дают по огромному пустому баулу — можешь туда положить хоть все свое имущество и идти налегке. Баулы грузят на яков, и они с погонщиками уходят вперед. Яки идут медленно, и мы их потом обгоним. Караван наш неожиданно оказывается очень большим — масса баулов, пакетов и ящиков, назначение которых мне пока непонятно.

Мистер Бикрим — наш шеф, представляющий фирму, жизнерадостный и энергичный молодой человек, — торопит, но мы ждем, пока кинооператор снимет шерпских женщин у переносного стенда о развитии спорта и отдыха в нашей стране, доставленного активистами нашей группы из Москвы. Женщины не понимают, чего от них хотят, и, смущаясь, сбиваются в кучу. Оператор объясняет, что они должны интересоваться развитием спорта отдыха и читать написанные на стенде слова. Процесс чтения (тем более на русском языке) незнаком женщинам. Тогда мистер Бикрим показызает, что внешне чтение выглядит так: сначала смотришь налево, потом медленно поворачиваешь голову направо, потом опять налево несколько hi и вновь направо, и так подольше. «Читательницы», старательно мотают головами, потом начинают смеяться, понимая, что дело это, видимо, веселое, и скоро забыв про наставления, собираются у фотографии, где изображены дети, купающиеся в море. Такое количество стоячей воды, теплой видимому, и голые детишки в ней завораживали женщин. Они никогда не видели моря, и многие знали, что оно есть. Но их поведение более естественно, чем наше, когда мы заставляем их якобы интересоваться нашим спортом и отдыхом, с чтобы потом обмануть зрителя в том, что они очень интересуются нашим спортом и отдыхом.

Оператор, как и все, чувствует неловкость отпускает артистов. Они бегут к своим тюю взваливают на себя, и караван трогается.

Тропа выводит из Луклы. Мы идем по местам удивительной красоты, по склону горы, постепенно снижаясь. Слева временами видна река, крохотные зеленые поля, огороженные камнями, каменные хижины с молитвенными знаменами. Высокие стены, воткнутые в крыши, потемнели от солнца дождя, а легкие разноцветные полотнища с тайными на них словами молитв выцвели, но читает молитвы и несет их к вершинам Гималаев, где обитают боги.

Узкий деревянный мост раскачивается под ногами. Мне казалось, он едва выдержит хорошо груженного путника, и я с опаской ступил на доски. Посередине моста вдруг услышал за спиной тяжелые шаги. Яки, которые стояли у моста, поджидая заговорившегося погонщика, решили последовать за мной. Я побежал вперед (опасаясь за мост, разумеется, — ведь мосты наводить здесь очень сложно). Ступив на твердую землю, я достал аппарат, чтобы запечатлеть разрушение моста и гибель нашего имущества, но мостик, раскачиваясь, стоял себе как стоял. В дальнейшем я уже не испытывал недоверия к мостам в Гималаях, как бы хлипко эти сооружения ни выглядели.

По тропе навстречу нам шли груженые люди, приехавшие издалека и местные. Большинство, встречаясь с нами, здоровалось, чаще на английском языке. Иногда, правда, пройдя метров двадцать, спохватываешься, что какой-нибудь светлоголовый и бородатый скандинав сказал тебе: «Намастэ!» — на непали. Встречные шерпы, быстро сообразив национальную принадлежность нашего каравана, опережая тебя, говорили: «Здравствуйте!» — значит, кто-то впереди с ними здоровался по-русски. Необычайно способные к языку, многие непальцы свободно изъясняются на тибетском, хинди, английском, немецком и итальянском. Многие шерпы, работавшие с нашими альпинистами, очень скоро стали понимать по-русски и даже немного говорить.

Впереди на тропе в тени сосны — неожиданная пресс-конференция. Корреспондент ТАСС Юрий Родионов делится впечатлениями (как мы понимаем, без подробностей) о восхождении. Свежие новости — это то, что базовый лагерь снят и альпинисты, по всей видимости, через день-другой будут в Намче-Базаре. Если это так, то моя попытка дойти до базового лагеря лишается смысла. Остаток пути до ночлега я думаю, как бы совершить побег от товарищей по перу, но пока не вижу, как это можно сделать, не обидев их.

Потом вспоминаю, что ни один из тщательно продуманных мною планов никогда не осуществлялся, потому что даже трудности в этих планах предусматриваешь преодолимые, а на деле выплывает какая-то мелочь и все переворачивает вверх дном. Поэтому, соблюдая единство места и времени, лучше не заглядывать дальше одного дневного перехода. Где ночевать — знаешь? Остальное все после ночлега будет. Значит, надо думать о ночлеге.

Передовые носильщики нашего каравана остановились на ровной площадке в ущелье у реки. По-видимому, здесь постоянное место ночлега. Из тюков и коробок появляется огромная палатка на дюралевом каркасе, внутри ее устанавливаются, складные столы и стулья. Появляются металлические тарелки, вилки и ножи. Салфетки — тоже (извините, что бумажные). Пока готовится ужин, расставляем палатки для жилья.

Мы с Димой Мещаниновым со стороны напоминаем участников групповых упражнений в физкультурном параде, тех, которых поставили в последний момент, не показав им, что делать. Смотрите, мол, и повторяйте. Мы и делаем как все, но несколько запаздывая и кривовато.

Палатки на двоих удобные-по-видимому, тоже наследие какой-то экспедиции. Поборов палатку, мы замечаем, что все окапываются — мотыгами вырывают канавы вокруг жилищ.

Светит солнце, на небе ни облачка, но это ничего не значит-через час тучи накрывают ущелье, и… ливень. Все, кто взял зонтики, чувствуют себя лучше, чем те, кто не взял. Эластичным бинтом я прибинтовываю зонт к виску: руки свободны — можно снимать.