Страница 8 из 59
— Значит, эти духи то, что надо, — сказал он. И протянул ей набор из пяти флакончиков: — А это вам.
Она от растерянности открыла рот и попыталась впихнуть ему назад странный и неуместный подарок:
— Нет, что вы… Зачем это? Я не могу…
— Можете, — сказал он, продолжая улыбаться. — Потому что…
Он не договорил.
Тоня не успела сказать ничего, так быстро он повернулся и вышел прочь. Оставив ее с неожиданным подарком и глупой улыбкой, непонятно откуда появившейся на лице.
Он и сам не знал, зачем это сделал.
Сначала купил для Лоры подарок. И еще подарок. И духи. И цветы. Все подарки были нарочито банальными. За те годы, которые они с Лорой прожили вместе, Андрей уже научился великому искусству унижать подарком. Подчеркивать серость адресата.
Раньше, в первые годы брака, он в самом деле хотел порадовать ее, немного поражаясь тому, что порадовать Лору можно только «легкой промышленностью». То есть — тряпки, духи, дорогое белье… Если цветы, то непременно розы. А если повезет, — импортные, похожие на искусственные, или — орхидеи…
Лора всегда пыталась подчеркнуть свое сходство с этим бледным цветком, нежным и изысканным.
Она просто мечтала выглядеть именно так.
И сначала у нее это получалось. Тоненькая фигурка, мечтательные, грустные глаза, белокурые локоны…
После рождения Аньки все исчезло.
Оказалось, что фигура у Лоры массивная, с широкой костью, а волосы — темно-русые. И на орхидею она перестала походить совершенно. Наверное, все-таки надо иметь внутреннюю «орхидею», усмехнулся он про себя. А там нет вообще цветка. Все просто и примитивно.
Да, Лора не любила книги. Если она что-то и читала, это были исключительно «полезные» книги — здоровье, косметика, прически, диеты… и секс. То, что найдет практическое применение. То, что поможет Лоре вернуть облик орхидеи…
Он прикрыл глаза. «Боже, как стыдно, — усмехнулся он. — Я брюзжу, как старик. Я сам себя пытаюсь убедить, что не люблю ее. Свою жену. Бедную, запутавшуюся девочку, которая могла бы быть орхидеей, если бы не ошибочные представления об этом нежном и беззащитном цветке. Я бы должен сейчас умереть от жалости к этой девочке, а я пытаюсь мысленно ее уничтожить».
И все же он не мог уже снова полюбить ее, увидеть в ней ту хрупкость, которая пленила его много лет назад. Теперь она слишком изменилась. Даже кость стала шире.
Интересно, подумал он, останавливаясь на красный свет рядом с магазином «Дикая орхидея». А если бы она не посмотрела в юности фильм Залмана Кинга, любила бы она этот странный, нежный цветок?
И тут же перед глазами возникла маленькая продавщица с темными, собранными на затылке в хвостик волосами…
Он невольно улыбнулся, вспомнив нежную округлость щек, быстрый взмах длинных, темно-коричневых ресниц, удивление в больших, зеленоватых глазах.
И этот румянец на щеках, так украсивший ее полудетское личико…
«Орхидея», — подумал он, улыбаясь и почти забыв о Лоре.
Случайный подарок для его фантазии.
Образ, рожденный самим Богом, и образ, на который ему дали полюбоваться, запомнить ее случайные черты, чтобы воплотить в новом своем… «проекте»? Он ненавидел это обозначение.
И сериал тоже.
Новый фильм.
Длинный, загадочный, с маленькой героиней, похожей на Тави Тум, и на Режи — Королеву Ресниц, и на всех гриновских героинь, любимых Андреем всю жизнь…
И с Волком.
Он почти увидел ее, эту девочку, за которую Волк был готов отдать жизнь. Почувствовал ее теплое дыхание. И — несмотря на то, что эта маленькая продавщица была слишком хороша собой, а та, нужная ему девочка должна была обладать неправильными чертами лица и быть некрасивой, но прелестной, он почувствовал, что сможет теперь найти ее облик. В этой девушке из магазина было что-то от его героини. И, почувствовав это, он уже начал придумывать и ее…
Ах, как жалко, подумал он, трогая машину, что в жизни ему такие девушки встречаются нечасто! И случайно… А может быть, тут же нахмурился он, при ближайшем рассмотрении маленькая Ассоль окажется той же Лорой?
Все, что ни делается, исключительно к лучшему, вздохнул он, выезжая с городской магистрали в сторону Волги, где располагался его дом.
Их с Лорой дом.
Их любовное, черт его побери, гнездышко…
Он почувствовал, как сжалось сердце. Подстреленная на лету птица, усмехнулся он. Как в недавно увиденном фильме — летящая стая, а внизу охотники, и вот — сухие щелчки выстрелов, и птицы падают… Они пролетели огромное расстояние, стремясь обрести покой хоть на некоторое время, — и обрели вечный покой…
Никто никого не может обвинить. Птицы существуют для полета. Охотник существует для убийства летящей птицы. У каждого свой смысл существования.
И все-таки интересно, подумал он, а эта девушка в магазине — кто она? Охотник — или птица?
И недовольно поморщился, поймав себя на том, что мысли его снова вернулись к ней, а потом — улыбнулся…
Он не позвонил.
Шерри все еще не теряла надежды, стараясь не отходить далеко от телефона. Но Бравин не звонил.
Время, которое сначала текло медленно, убыстряло бег и теперь летело, превращая час в минуту…
Бравин не звонил.
В душе у Шерри начала подниматься паника. Она старалась не смотреть на часы. Она пыталась найти себе занятие, чтобы не думать о телефоне, молчаливом и безжалостном, но все ее занятия оставляли голову пустой и свободной. Она покрасила ногти на ногах и руках в темно-вишневый цвет. Ногти казались совершенно черными. Потом она зачем-то смыла макияж и снова накрасилась — продолжая при этом неотступно думать о Бравине. О телефоне. О том, что с ней теперь будет.
С этого дня у нее ничего не оставалось. Ни Бравина, ни квартиры, ни средств к существованию. Маленькую зарплату Шерри не могла посчитать средством к существованию. Скорее — к прозябанию. Вопрос «куда я денусь и как мне теперь быть?» не оставлял Шерри в покое. Когда она отправилась на кухню выпить кофе, вопрос последовал за ней и остался, не давая бедняге отрешиться от гнетущей реальности.
Она так измучилась, что была уже готова сама броситься к телефону, набрать бравинский номер и сдаться ему на милость, презрев остатки гордости. Искушение было так велико, что Шерри уже с трудом справлялась с собой.
— Скорей бы уж Тоня пришла, — бормотала она. — Если она будет ругать меня за то, что я все-таки позвонила Бра-вину…
Будет, усмехнулась Шерри, представив себе рассерженную Тоню. «Как ты могла, он же подлец, нельзя так унижаться…»
Она посмотрела снова сначала на часы, потом на телефон, потом снова на часы и, вздохнув, отпила из чашки обжигающий глоток кофе.
— Вот придет Тоня, — сказала она себе. — Посидим с ней, обе грустные, брошенные, несчастные… И станет нам хорошо. Поплачем, поговорим… Ну, поживу я у нее какое-то время, потом найду квартиру… А сдаться — всегда успеем.
И, решив так, с удивлением обнаружила, что паника исчезла и на губах появилась улыбка, и перестал ее волновать Бравин с его подозрительным молчанием, и телефон тоже…
День угасал, а работы было еще много. В принципе так было всегда. Дима уходил последним. В офисе оставались только он и охранник. И наступала благословенная тишина.
«Самое главное, что наша сексуально озабоченная старушка уйдет», — подумал Дима. Пока Вера Анатольевна не спешила. Она делала вид, что увлеченно рассматривает Димины иллюстрации, иногда издавала одобрительный возглас и долго смотрела в Димин затылок, призывая его обернуться. Когда же ей это не удавалось, она недовольно причмокивала вампирскими губами и щурилась, бормоча себе под нос, что это — «из рук вон плохо».
Диме было наплевать, что она думает. Его раздражало ее присутствие. Диму подмывало резко обернуться и спросить ее, чего она, собственно, ждет. И чего она хочет от него. Впрочем, он догадывался, чего именно. Задать такой вопрос было чересчур рискованно. Лучше промолчать. А то нарвешься на томный, многозначительный взгляд, и — не дай бог! — придется объясняться…