Храни меня, любовь

Она даже была рада, что почти нет покупателей. Фиг с ней, с выручкой. Чем меньше народа любуется ее телесным повреждением, тем больше ему кислорода. А ей — спокойствия…

Все-таки она продала три флакона шампуня, коробочку крема и позволила себе немного помечтать. Как придет Бра-вин и начнет умолять ее о прощении, а она, гордо усмехнувшись, скажет ему — нет, никогда. Хватит. Расстанемся. И Бравин померкнет лицом, а потом и вовсе сникнет, осознав гибельность своего положения, заплачет крокодиловыми слезами. А она только улыбнется. Печально так, с сожалением о его незавидной участи. Прости, мол, но помочь ничем не могу. Так получилось. Ушла любовь, не вынеся позорных издевательств.

Мечтать об этом было хоть и грустно, а приятно. Шерри даже забыла, где она находится и что у нее неладно с лицом.

Облокотившись о прилавок, она улыбалась нежно, не реагируя уже больше на бестактные проявления внимания со стороны проходящих мимо людей. И время текло незаметно, быстро и легко.

Потом ей и мечтать надоело, она даже пожалела, что работает сегодня одна — хотя сама же отпустила Эльку, подумав, что одним любопытным взглядом будет меньше. Захотелось с кем-то поболтать, а как назло, за соседним прилавком высилась надменным изваянием нелюбимая ею новенькая Зина. Зина эта сошла с афиши какого-нибудь мелодраматического отечественного фильма 60-х годов. На башке она сооружала какую-то башню пизанскую, глаза удлиняла «кисками», а губы красила ярко-красным цветом. При этом на лице она хранила стойко-презрительное выражение строгой добродетели.

Зина продавала золотые украшения и часы. Часы, конечно, тоже были нехилые. Всякие там «картье». От этого Зинино лицо было исполнено значимости. И хотя она недавно тут работала, Шерри ее на дух не переносила. И иногда ей казалось, что Зина какими-то неведомыми, магическими путями завладела временем. И теперь ждет, когда все наконец осознают тот факт неоспоримый, что все зависит от Зины. И начнут ей поклоняться, одаривать всячески и возведут на престол. Потому как захочет Зина — и время остановится, не захочет — увеличит скорость…

Никаких видимых и явных причин не любить Зину у Шерри не было, но почему-то она вот все же ее терпеть не могла. А Тоня к Зине относилась спокойно, даже улыбалась ей в ответ на высокомерный кивок. И Элька тоже… И Ритуля. Может, у Шерри просто характер дурной?

Она вздохнула — да уж, характер у нее невыдержанный, это точно… Надо с ним бороться. Как — она придумает. Для начала не глядеть на эту расфуфыренную Зину такими злыми глазами исподлобья, а улыбнуться ей приветливо. Представив себе это, Шерри поморщилась даже — и глаз заболел… Заболел-то он от гримасы отвращения, но Шерри решила, что глаз заболел от вероятной нежности к Зине. Она украдкой посмотрела на нее, пытаясь найти что-нибудь симпатичное в ее лице. Но — ничего не увиделось. Наоборот. В голову пришла совсем глупая мысль, что эта Зина на досуге занимается черной магией и сейчас по ее повелению у Шерри разболелся глаз. Бывают же такие тетки-ведьмы, кажутся вполне нормальными, а вечерами колют восковые фигурки булавками, и несчастные их «враги и соперницы» помирают мучительной смертью. Шерри сама про такое читала и не раз слышала ужасные истории про таких теток. А Зина очень на роль такой ведьмы подходит.

От мыслей ее оторвали вежливым покашливанием. Она очнулась и увидела перед собой какого-то заброшенного мужика в старом плаще. Он смотрел на нее с вежливым ожиданием, как бы подобострастно.

— Простите, — заговорил он, когда она соблаговолила одарить его вниманием. — А… вчера тут была другая девушка…

Он стеснялся, Шерри была готова поклясться, что он краснеет. И прекрасно поняла, что речь идет о Тоне.

— Ага, была, — подтвердила она с легкой насмешкой. — А нынче нету ее… Нынче тут я.

— Вижу, — кивнул странный дядька.

— У нее выходной, — пояснила Шерри. — Меняемся мы. По сменам.

Зачем это говорила, Шерри не могла понять. Потом решила, что это у нее от скуки словоохотливость появилась и от любопытства.

«Не везет Тоньке, — подумала она с сожалением. — Вечно ее какие-то бомжи да пьяницы склеить пытаются…»

Почему этот дядька ей бомжом показался — она не знала. Он вообще-то был даже симпатичный. Может, потому, что у него волосы были длинные и плащ старый? Зато глаза хорошие, умные… Красивые. Шерри даже загляделась, потому что ей его глаза очень понравились.

Впрочем, возникшую было мысль дать Тонин телефон она тут же прогнала — ни к чему это… Не нужно Тоне этих ханыг больше — обойдутся… Даже интеллигентные ханыги. Найдет она Тоне приличного парня, с деньгами, чтобы ей жилось полегче.

— Значит, она будет завтра? — обрадовался «ханыга».

— Не знаю, — соврала Шерри. — Может быть…

Он, словно не расслышал ее последних слов, закивал седеющей кудрявой головой и тут совершил совсем странный поступок — схватил ее руку и чмокнул. Прямо в маленькую родинку рядом с костяшками пальцев. Шерри покраснела против воли, и обидные слова потерялись, хотя были готовы уже сорваться с языка.

— Спасибо вам, — проговорил этот странный человек и быстро пошел к выходу.

И Шерри смотрела ему вслед, а потом встретилась взглядом с Зинкиными сощурившимися глазами, и теплая волна заполнила ее сердце — вот так, Зиночка-красавица, хотелось сказать ей. Тебе-то руки никто не целовал! И не поцелует.

Словно уловив ее мысль, Зина мрачно и холодно улыбнулась и отвернулась от нее, пряча недовольство в щелочках глаз.

А Шерри счастливо вздохнула. Хоть и украденный вроде поцелуй был, а все равно — приятно…

Иногда на Лору накатывала волна ненависти. Не только к своему мужу — даже Анька начинала ей казаться врагом, потому что привязывала ее к этому ненужному дому. К этой жизни, в которой Лоре уже не хотелось быть.

Она начинала думать, что Анька — это возмездие от Бога, ведь когда-то именно Анька стала «тюремщицей» для него. Скорее всего, не роди она ее, брак бы распался, распался, распался…

И вот сейчас точно так же она, Лора, связана по рукам и ногам дочерью, хотя ей хочется быть свободной. Ей хочется видеть…

Она вздохнула и нахмурилась.

Да, другого. Ну и что? Только идиотки блаженные верят, что всю жизнь будут любить одного человека. Только блаженным идиоткам кажется приемлемым жить без страсти, без сладкого огня в жилах.

Она же нормальная женщина.

Лора рассмеялась, повторяя про себя эту фразу — «я нормальная женщина». Потом она прошла по комнате, видя себя как бы со стороны — вот идет Лора, и ее можно было бы назвать сучкой, но она же просто нормальная женщина. Сейчас она оденется, она очень сексуально оденется и выйдет на улицу. Она возьмет такси и уже через полчаса постучит в его дверь.

А что будет там, за дверью…

Лора остановилась и улыбнулась:

— Там…

Она прошептала это так тихо, что и сама едва услышала слова, слетевшие с губ, как белые лепестки роз, или красные лепестки, или черные…

Все не важно.

Где-то по радио пел какой-то француз, нервно, взрывая воздух своей страстью… Лора знала французский, — он пел про то, что та, которая ему изменила, умрет.

Она только улыбнулась — какая разница, чем потом придется заплатить за сладкий яд страсти, какая разница, ведь это будет потом. Сейчас она счастлива.

— И я свободна, — прошептала она.

Дверь за ней закрылась, она уже стояла на крыльце, вдыхая полной грудью холодный, пьянящий воздух, и счастливо, глупо улыбалась.

Мимо ограды прошла пожилая женщина, с мальчиком. Мальчик смотрел на нее, а женщина смотрела на асфальт.

Лора обратила внимание на то, что глаза у мальчишки огромные, как у инопланетянина, и почему-то, увидев Лору, он их еще расширил и даже остановился.

— Ты чего встал? — проговорила удивленно женщина, вынужденная остановиться тоже и поднять глаза на Лору.

Их глаза встретились. Во взгляде женщины мелькнула ненависть, сменившаяся удивлением, а потом удивление уступило место страху.

Лора едва заметно усмехнулась. «Я ее шокировала, — подумала она. — Я всегда шокирую таких вот теток…»