Страница 94 из 100
Издали увидев меня, Рудаев медленно пошел навстречу.
— Здравствуйте! Вы ко мне?
— Да, хотел кое о чем поговорить.
— Пойдемте.
В кабинете Рудаева я сразу же о своем:
— Иван Петрович, меня интересует комплексная бригада рационализаторов в тракторном. Первый вопрос: на сколько увеличилась производительность труда в отделении с вводом поточной механизированной линии?
— Я думаю, дело не в одних цифрах. Хотя производительность труда на участке возросла в шесть раз. За полгода. Вы были в отделении? Ага, значит, все видели. Но я знаю, вас интересует, как я смотрю на комплексные бригады.
— Точно.
— Я считаю, что это самая эффективная и самая разумная форма организации рационализаторской работы. И мы начинаем, по опыту Гребнева, создавать такие бригады на других участках.
— А чем объяснить, что ваш цех числится среди отстающих по рационализации? — Я, задавая этот вопрос, догадывался, какой может быть ответ. Рудаев как-то скучно улыбнулся, прежде чем ответить.
— Да знаете, у нас нет массовости. Это главный довод Центнера. Носится он с этой массовостью, как с писаной торбой, пыль в глаза пускает. Если эту пыль хорошо потрясти, то от эффекта останется ноль целых и две десятых процента. Не понимаю, кому нужно вместо того, чтобы добиваться действительной пользы от рационализации, гнаться за призовыми местами, за которыми ничего нет, кроме аккуратно и своевременно оформленных дутых отчетов и рапортов.
— Иван Петрович, вы думаете, дело в одном тщеславии?
Тут я заметил в глазах Рудаева тень нерешительности. Этот прямой, откровенный человек вдруг заколебался: говорить или не говорить газетчику все до конца? Посмотрел мне в глаза, словно желая заглянуть внутрь, загасил сомнение, откинулся на стуле: стоит говорить.
— Нет, конечно, не одно тщеславие причина. Дело в том, что некоторые товарищи ловко прикрываются ширмой борьбы за честь завода, а на самом деле готовят себе почву для служебной карьеры, да и не только для карьеры. Они умеют использовать в своих корыстных целях социалистический принцип подбора кадров: человек, долго ходящий в передовых, имеет больше шансов для продвижения по службе... Ну и материальная сторона. Ведь министерскую премию за первые места по рационализации у нас часто получают те, кто не имеет ни прямого, ни косвенного отношения к рационализации. Одним словом, крикуны. Привыкли люди, считают, что положено им. Такого не окажись в ведомости, так он возмущается: почему, мол, другим есть, а мне нет? А ведь это так же нескромно, как просить себе орден. Ну, да ладно. Мы уже отошли от темы.
Иван Петрович как-то загадочно улыбнулся, вздохнул. И этот вздох и его улыбка говорили о том, что он как бы очищался, освобождался от всего неприятного, о чем только что говорил.
— В нашем цехе тоже можно было бы организовать и массовость, и рост количества предложений, и первые места занимали бы. Однако я не могу допустить, чтобы все, что люди делают по долгу службы, выдавалось за рационализацию. На кой мне такой технолог или мастер, который за всякое мало-мальски полезное усовершенствование стремится урвать копейку. Вот Гребнев — для того ничего не жалко! Это настоящий рационализатор, золотая голова и руки золотые. И главное, не за одни деньги работает, не избалован.
— Иван Петрович, а что еще, кроме накопителя и линии, внедрил Гребнев?
— У-у-у! Разве все перечислишь! Вот я один пример вам приведу. В прошлом году наш цех осваивал новый узел — картер. Нам нужно было оборудовать стенд для испытания картера на герметичность. Подаю заявку в отдел механизации и автоматизации. Жду неделю — никто не появляется в цехе. Картеры надо сдавать, а испытывать не на чем. Начальство шумит. Наконец, пришли в цех конструкторы из отдела механизации, стали осматривать место для сооружения стенда, попросили площадь в двенадцать квадратных метров. Это при нашей-то тесноте! Начали прикидывать высоту будущего сооружения, подсчитывать нужное количество металла, наряд на выполнение работ потребовали. Смотрю на конструкторов, и печально мне становится: громоздким будет стенд, дорого обойдется. А главное — не скоро будет готов. Приглашаю Гребнева. «Сан Саныч, — говорю, — выручай. Подумай с ребятами, может, выйдет что». — «Когда надо?» — спрашивает. «Чем быстрей, тем лучше». Осмотрел он картер, расспросил, для чего стенд нужен. И стал думать. При помощи раскладного метра, угольника и карандаша сделал все расчеты, пошел на склад, нарезали с газосварщиком металлического уголка. Домой вечером не пошел, оставил себе в помощь сварщика. Одним словом, к концу второго дня стенд был готов. Величиной он получился не больше вот этого стола и высотой такой же. Пришел я, глянул — все есть на стенде: и приспособления для крепления картера, и все необходимые отверстия для ввода шланга, для пуска воды. Причем, гнездо крепления сделал таким, что в нем не только новый картер можно крепить, но и другие... Товарищи из отдела механизации, конечно, обиделись.
Слушаю Рудаева и кажется, что Иван Петрович рассказывает сказку о современном Левше. Уж больно неправдоподобная история: двое рабочих сделали лучше и быстрей то, что не смогли сделать несколько инженеров специального отдела. Рудаев заметил мое сомнение.
— Вам не верится, вижу. Вот мы сейчас спустимся в цех, покажу вам тот стенд.
— И все-таки мне кажется, Иван Петрович, вы преувеличиваете способности Гребнева и принижаете возможности и знания конструкторов отдела механизации.
— Ничего подобного! Разве я вам сказал, что Гребнев изобрел электронно-вычислительную машину? Стенд-то ведь очень прост. Конструкторы его не смогли сделать быстро потому, что не чувствовали и не понимали, как срочно он нужен цеху. Может быть, действительно у них были другие дела, поважнее. А таким компактным у Гребнева стенд получился потому, что Сан Саныч опять-таки лучше конструкторов представил назначение приспособления. Он собственными ладонями гладил каждую деталь картера, уяснял, что к чему. Потому, что уже видел и делал подобное. Скажем, в магазине примеряешь на собственную ногу ботинки, так проверяешь все: не жмут ли, теплы ли, удобны, какова цена? Самому ведь носить. Так относится к работе Гребнев. А конструктора действовали именно без такой «примерки». Для них главное — не просчитаться, чтобы в буквальном смысле сошлись концы с концами. Но это холодная работа, без заботы об уютности, что ли, будущего детища... И потом, Гребнев никогда не стесняется прибегать к помощи конструкторов, а они, к сожалению, частенько пренебрегают советом рабочего. А рабочий сегодня, даже без диплома, — это уже половина инженера плюс огромный практический опыт... Так вот, те люди, которые принимают за рационализацию самые примитивные, усовершенствования лишь бы автором был рабочий, лишь бы была «массовость», не только недооценивают возможности современного рабочего, но и оскорбляют это звание, развращают некоторых дармовой копейкой. Так я считаю. Да вы это сами уже знаете. Я же интересуюсь работой комиссии парткома. А теперь пойдемте, покажу вам стенд...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Рабочий день в редакции обычно начинается весело, хотя бывают исключения. Голубевой почему-то очень нравится, если работники редакции приходят на работу чуть позже ее — минуты на две-три. В таких случаях она встречает входящих улыбкой и взглядом, полным материнской снисходительности. Ей приятно, что ли, чувствовать себя руководителем-либералом; она иногда прямо говорит: «У нас работа творческая, нам нельзя «от» и «до», «от звонка до звонка». Правда, на практике получается так, что Вениаму и мне приходится нередко работать по нескольку часов и после «звонка»: обрабатывать собранный материал: письма, присутствовать на заседаниях парткома, завкома, на активах... Но и оттого уже легче, что у редактора верный подход к творческой работе.
Если случается, что Голубева приходит на работу позже других, она становится обиженной и даже раздраженной. Снимет плащ и шляпу, повесит на вешалку, молча пройдет к своему столу и только тогда скупо произнесет: «Здравствуйте». Поправляя прическу, смотрит в зеркальце. Мы с Вениамом в это время просматриваем свежие газеты, купленные на вокзале. И вот редактор-либерал говорит, обращаясь ко мне: