Страница 99 из 110
Моя цель здесь не критиковать теорию струн; струнные теоретики просто ведут себя так, как вели бы себя члены любой доминирующей исследовательской программы. Проблема в том, что мы имеем в академии систему принятия решений, которая слишком уязвима по отношению к попаданию под контроль агрессивно продвигаемой исследовательской программы независимо от её результатов. Та же система однажды работала против струнных теоретиков. Как отметил журналист Гэри Таубес,
В 1985, 4 августа я сидел в итальянском винном магазине в ЦЕРНе и пил пиво с Альваро де Руджулой… Де Руджула предсказал, что 90 процентов теоретиков будут работать над суперструнами и связью с суперсимметрией, поскольку это модно. Когда он намекнул, что это не здоровое состояние, я спросил его, над чем бы он предпочёл работать. Вместо того, чтобы ответить прямо, он уклонился. «Необходимо помнить,» — сказал мне Де Руджула, — «что два человека, наиболее ответственных за развитие суперстурн, а именно Грин и Шварц, потратили от десяти до пятнадцати лет, систематически работая над тем, что не было модным. Фактически, они высмеивались людьми за их упрямую приверженность этому. Так что когда люди приходят и пытаются убедить вас, что надо работать над самой модной темой, уместно вспомнить, что великие шаги всегда делаются теми, кто не работает над самой модной темой.»[4]
Как-то раз я обсудил ситуацию с председателем департамента в крупном университете, который пожаловался, что он был не в состоянии убедить своих коллег пригласить на работу Джона Шварца в начале 1980х. «Они соглашались, что он был невероятно умным теоретиком,» — сказал мой собеседник, — «но я не смог убедить их, поскольку они говорили, что он слишком увлечён и, вероятно, никогда не будет работать ни над чем, кроме теории струн. Сегодня я не могу убедить моих коллег пригласить на работу кого-нибудь, кто не является струнным теоретиком».
Я также вспоминаю обсуждение этих проблем с Абрахамом Паисом, физиком, занимавшимся частицами, и биографом Бора и Эйнштейна. Мы иногда использовали для встреч обеденное время в университете Рокфеллера в Нью-Йорке, где он был профессором, а я одно время имел офис. Паис сказал мне: «Вы ничего не можете сделать. В мои дни тоже все они были ублюдками!»
Я думаю, Паис был далеко от цели. Речь не идёт о людях, речь идёт о том, как мы структурировали академическое принятие решений. Речь идёт об обеспечении того, чтобы типы учёных, необходимых для продвижения науки, имели необходимые благоприятные возможности.
Эта система имеет и другое решающее следствие для кризиса в физике: люди с впечатляющей технической подготовкой и отсутствием идей выбирают людей с идеями, подобными их собственным, частично потому, что просто нет способа ранжировать молодых людей, которые думают самостоятельно. Система выбрана не просто, чтобы делать нормальную науку, а чтобы обеспечить, что нормальная наука является тем, что она есть. Это стало для меня ясно, когда я обратился с просьбой о моей первой работе после аспирантуры. Как-то раз, когда мы ждали результатов нашего ходатайства, ко мне подошёл друг, выглядевший очень озабоченным. Старший коллега попросил его сказать мне, что я вряд ли получу какую-нибудь работу, поскольку невозможно сравнить меня с другими людьми. Если я хочу делать карьеру, я должен прекратить работу над моими собственными идеями и заняться тем, что делают другие, поскольку только тогда станет возможным ранжировать меня по отношению к равным мне.
Я не помню, что я подумал об этом или почему это не свело меня с ума от беспокойства. Я должен был подождать на два месяца дольше, чем любой другой, чтобы получить предложение на работу, и это было не весело. Я уже подумывал, что я такое мог бы делать, чтобы содержать себя, и что не отнимало бы слишком много времени от моих исследований. Но затем мне повезло. Институт теоретической физики в Санта Барбаре только открылся, и он имел программу по квантовой гравитации. Так что моя карьера не оборвалась.
Но только теперь я понимаю, что на самом деле произошло. Никто сознательно не предпринимал неэтичных действий. Мой друг и его наставник имели в виду мои лучшие интересы, как они их понимали. Но произошло то, как мог бы описать социолог, что произошло. Более старший коллега, который передал моему коллеге сообщение, начинал новую исследовательскую программу, которая требовала напряжённых вычислений. Эта программа требовала способных, быстрых молодых теоретиков. Я говорил, что если бы я стал работать над его программой, он мог бы мне дать в дар карьеру. Это простейшая и старейшая из торговых сделок мира: работник получает шанс продолжать существование в обмен на свою работу.
Имеется много способов предложить такую сделку, чтобы принявшие её получили вознаграждение, а мятежники — те, кто предпочитает свои собственные идеи идеям своих предшественников, — были наказаны. Мой друг Карло Ровелли ждал работы в Риме. Он воспользовался знакомством с одним профессором, который отнёсся очень дружески и объяснил Карло всё о впечатляющей исследовательской программе, которой занимался он и его группа. Карло поблагодарил его за информативное обсуждение и обратился к описанию перед профессором своей собственной исследовательской программы. Беседа была вскоре прервана, и Карло никогда не получил ожидаемого предложения на работу. Я объяснил ему, что произошло. Он был, как и все мы однажды, достаточно наивен, чтобы подумать, что люди отдают должное имеющим хорошие идеи, кроме их собственных идей.
Фактически, чтобы Карло получил предложение на работу в Университете Рима, ему пришлось стать ведущим учёным Европы в своей области. Только тогда — раз уж он сделал существенную карьеру где-то в другом месте, только после того, как сотни людей во всём мире начали работать над его идеями, — ведущие профессора Рима оказались готовы прислушаться к идеям, которые он разработал как новый доктор философии, чтобы принести к ним.
Вы можете удивится, как же Карло получил работу в первый раз. Я вам скажу. В то время, в конце 1980х, в области ОТО доминировали несколько старых людей, которые были студентами студентов Эйнштейна, и они строго придерживались взгляда, что молодые люди с лучшими и самыми независимыми идеями должны поощряться. Это привело к тому, что было названо релятивистским сообществом, которое имело исследовательские группы примерно в дюжине университетов США. Как направление они вряд ли доминировали, но они контролировали небольшое число позиций, возможно, одно новое профессорско-преподавательское место в два или три года. Карло был постдоком в Риме, но вследствие некоторых бюрократических проблем эта работа так и не стала официальной и никогда ему не оплачивалась. Каждый месяц ему говорили, что после ещё одной встречи или ещё одной работы для статьи он сможет получить чек. После полутора лет такого бытия он позвонил своим друзьям в Соединённых Штатах и сказал, что, хотя он не хотел бы покидать Италию, он сыт по горло. Не имеется ли подходящей работы в США? Так случилось, что один из релятивистских центров искал доцента, и когда они услышали, что он может быть использован, они перетащили его по воздуху и быстро оформили назначение, в сущности, за неделю. Стоит отметить, что никто в этом центре не работал в квантовой гравитации, — они предложили Карло работу вследствие того, что он подтвердил наличие у него оригинальных и важных идей в этой области.
Могло бы это произойти сегодня? Невероятно, поскольку сейчас даже в области относительности доминируют большие исследовательские программы с точной повесткой дня, установленной старшими учёными. Они должны заниматься экспериментальной астрономией гравитационных волн и надеждами (всё ещё надеждами после многих лет) провести компьютерные расчёты, чтобы предсказать, что должны увидеть указанные эксперименты. На сегодняшний день молодой специалист в области ОТО или квантовой гравитации, который не работает, в основном, над этими проблемами, вряд ли будет приглашён на работу где бы то ни было в Соединённых Штатах.