Избранное

И, пока Котельников глядел на отхлебнувшего из чашки Смирнова, пока сам потом клонился над чашкой, пронеслось: вот он запросто отвечает Глебу, что да, и с ним, пожалуй, случилась такая штука — запало, видишь ли, в голову, будто у них с Викой что-то есть, будто они обманывают Котельникова, и он теперь никак не может от этой мысли избавиться...

«Вот видишь, — участливо скажет Глеб, — хорошо, что я с тобою заговорил». Подойдет к двери, позовет негромко: «Виктория!» И, когда придет она, скажет тоже очень обыкновенно: «Игорю кажется, Виктория, что у нас с тобой интрижка, что мы обманываем его. После травмы черепа это бывает, понимаешь, какая штука. А пусть-ка он посмотрит нам в глаза, да и выбросит это из головы. Что это ты, в самом деле, дружок?»

В голосе у него опять не будет ни обиды, ничего такого, а только дружеская забота, а Вика подойдет сзади к сидящему Котельникову, положит руки на грудь, скажет в самое ухо: «Ты что, Игорешка?.. Спятил?»

«Ну, извините, — скажет он, — братцы!..»

И встанет, и обнимет обоих, прижмет к себе двумя руками, а назавтра ему уже на работу можно выходить — по-прежнему станет здоров как бык!

А если будет совсем не так?.. Если он, Котельников, первый не сможет сказать это без фальши в голосе, и его интонация невольно вызовет ответную неискренность Глеба, и все запутается еще больше, и будет не по-мужски.

— С тобой не бывает такого, дружок? — поднял от чашки глаза Смирнов.

— Д-да как тебе, — улыбнулся Котельников и сам обрадовался искренности, с которой звучал у него голос. — Бывает, конечно, кошки на душе и поскребут...

— Эко ты! — такою же дружелюбной улыбкой ответил ему Смирнов. — Это в порядке вещей. Тебе ведь, милый, уже не двадцать. Бывает, и поскребут. Что ж тут?

— А больше вроде бы...

И Котельников плечами пожал: да нет, мол, пока бог миловал!

— Вот и хорошо, — согласился Смирнов.

На крошечный поднос на журнальном столике поставил пустую чашку, откинулся в кресле и поднял палец:

— Относительно кошек. Чтобы они ловили мышей, а не скребли... Не давай себе заскучать. Серьезным делом пока тебе лучше не заниматься, а так... Читай что-нибудь легкое. Ходи в кино. Девчонку себе заведи... А что?

Он, наверное, поймал дрогнувший взгляд Котельникова, оттого так и спросил. А Котельников просто глянул на приоткрытую дверь за спиной у Смирнова: ему не хотелось, чтобы слышала Вика.

— Только не такую, с которой потом хлопот не оберешься. Начнет еще шантажировать... Нет! А такую, чтобы все понимала. Партнершу, если хочешь. У нас недавно лекция... По данным всемирной организации здоровья, наиболее продолжительная активность наблюдается у тех мужчин, которые не ограничиваются только супругой. Да это и естественно: и в смысле психологии — смена впечатлений, и в биологическом смысле — постоянная приспособляемость, обновление организма.

Котельников все-таки встал, прикрыл дверь.

— Я и не заметил, — голосом, запросто простившим себе эту рассеянность, сказал Глеб. — Ну, это мелочи. Пусть Вика слышит. Я ведь ничего такого. А она у тебя образованная женщина... должна понять.

— Сомневаюсь! — качнул головой Котельников и опять себе удивился: очень бодренькая, должно быть, вышла у него улыбка.

— Если сомневаешься, другая статья, — не торопясь рассуждал Глеб. — Тогда жестокая конспирация. Подполье. А если и тебя самого, может быть, смущает простота, с которой я тебе это говорю, тогда пойми: эта твоя девчонка... или одна, или две, сколько их там будет, они не имеют к Вике никакого отношения. Ты ведь не собираешься ей изменять?

— В смысле?

— Уйти к другой... оставить ее с ребятишками.

— Д-да нет вроде.

— И славно. А остальное — вопросы мужского здоровья, в которых она, как не чужой тебе человек, тоже должна быть заинтересована. Знай, что это полезно для вас обоих, и пусть это служит тебе оправданием в собственных глазах.

— Индульгенция.

— Да, если хочешь.

«К чему был весь этот разговор? — как и в тот вечер, думал опять Котельников. — Или и в самом деле подозревающий о чем-то Глеб хочет примирить его с тем, как оно все это в жизни устроено? Или, чувствующий невольную вину, хочет, чтобы он, Котельников, не остался бы без своей доли украденной этой любви? Все мы одним миром мазаны, мол, — вот видишь!..»

А может быть, он, искренний друг Котельникова, и больше него проживший, и столько успевший повидать, просто делится опытом, просто говорит о том, что сам понял, о чем сам только недавно узнал?

«Всемирная организация здоровья все-таки!» — сам себе в темноте грустно улыбнулся Котельников.

Тот их вечерний разговор за чаем, пожалуй, подлил масла в огонь, и несколько дней потом Котельникова опять одолевали мучительные раздумья. А что, если и Вика рассуждает точно так же: эти самые дела с кем-то другим не имеют, мол, к Котельникову никакого отношения... Ведь не собирается же она ему действительно изменять? В том смысле, который вкладывал в свои слова Глеб Смирнов.

Виктория и всегда следила за собой тщательно, но до сих пор Котельников как-то не придавал этому значения. Может быть, дело было в другом — раньше он ведь только ночевал дома, почти всегда торопился, у него просто не хватало времени что-либо особенно замечать. К той поре, когда приезжал он, вконец уставший, со стройки, Вика, уложившая детишек, уже успевала с книжкою в руке или у телевизора посидеть с какой-нибудь там медовою или молочного маской на лице, а утром, когда они оттесняя один другого, заглядывали в зеркало, каждый из них торопливо глядел только на себя... Теперь же вся эта мощная индустрия женской красоты обрушилась на Котельникова во всем ее удивительном разнообразии, и он, сидевший дома и вечер, и утро, с невольною грустью думал, что видит, в общем-то, только сам процесс преображения Вики... Процесс этот длится до той последней минуты, когда она уже стоит у порога, а там ее, уже совершенно иную, видит не Котельников, остающийся дома в продранных на коленях спортивных брюках да в стоптанных шлепанцах, — видит кто-то другой...

Возвращаясь к разговору со Смирновым, он подумал: хорошо, а если, предположим, возьмет он, да и махнет на все рукой, да и заведет себе действительно зазнобу?.. Гаранин, которому в этом смысле, кажется, не очень везет, иногда под настроение, приняв молодецкую позу и подкручивая несуществующий ус, изречет: куда, мол, нам, гусарам, завлекать — нам бы только отбиться! Так вот, предположим, перестанет Котельников отбиваться... Не начнется ли тогда у них с Викой та самая банальная история: она — в одну сторону, он — в другую. Сколько его друзей или хороших знакомых давно уже так и живут: потихоньку прощают женам, потому что жены прощают им.

Заранее зная, что не в том он сейчас состоянье души, чтобы за кем-то волочиться, Котельников, тем не менее помня разговор свой со Смирновым, чаще теперь посматривал и на сверстниц на своих, и больше, разумеется, на девчат гораздо моложе, — посматривал, как бы спрашивая себя: а мог бы ты, в самом деле, с кем-то из них утешиться?

Однажды, когда он был в городе и, покончив с делами, уже неторопливо шел по проспекту Металлургов, в толпе, которая вывалила из набитого трамвая, Котельников увидел молодую женщину... На секунду приостановившись, чтобы дать кому-то дорогу, она медленным и плавным жестом поправила пышные волосы и одновременно словно стряхнула с себя что-то, мешавшее ей там, в тесноте трамвая.

Котельников увидел с особенным каким-то достоинством слегка приподнятый подбородок, увидел шею и край щеки, потом она отвернулась совсем, пошла по улице, и в свободной ее, не без гордости осанке, в четкой, словно подчеркивающей красоту классических ног походке было тоже столько достоинства, что Котельников на миг перестал дышать, невольно вытягивая шею и вглядываясь...

Бывает, мелькнет в толпе женское лицо, только на миг остановятся на тебе задумчивые глаза, однако ты каким-то чутьем поймешь: та женщина, с какою ты был бы счастлив, та самая, увидев которую впервые, ты можешь, однако, поклясться, что знаешь ее всю жизнь, и всю жизнь любишь, и ждешь.