Страница 30 из 72
Вдруг он поднимает голову и награждает меня пронзительным взглядом. Смущаясь от его внимательного осмотра моего внешнего вида, я осознаю, что моя прическа растрепалась, непокорные локоны свисают мне на лицо, влажные от стояния под мелким дождем.
— Да, — медленно отвечаю я. — А что?
— Ты ушла в семь. Сейчас почти одиннадцать.
Я не могу поверить, что это говорит Лочен.
— Ты хочешь сказать, что я должна быть дома в определенное время? — мой голос становится громче от возмущения.
— Конечно же нет, — раздраженно огрызается он. — Я просто удивлен. Четыре часа — это чертовски много для ужина.
Я закрываю за собой дверь в гостиную, когда чувствую, что у меня начинает подниматься давление.
— Он длился не четыре часа. Пока мы проехали полгорода, пока нашли место на стоянке, пока дождались столика… Мы просто говорили — много говорили. Оказывается, он очень интересный парень. Ему точно также не повезло в жизни.
Как только у меня с губ слетают эти слова, Лочен вскакивает, широкими шагами подходит к окну, затем дико начинает раскачиваться взад-вперед.
— Мне наплевать, что бедный маленький богач не получил желаемой машины на восемнадцатилетие — я наслышан об этом в Бельмонте. Чего я не могу понять, так это, почему, черт возьми, ты притворяешься, будто была на ужине, если тебя не было четыре часа!
Этого не может быть. Лочен сошел с ума. Он никогда в жизни так со мной не разговаривал. Я никогда раньше не видела его таким злым на меня.
— Хочешь сказать, что я должна отчитываться о каждом своем шаге? — Я бросаю ему вызов, у меня в недоумении расширяются глаза. — Ты действительно просишь меня рассказать тебе шаг за шагом все события сегодняшнего вечера? — мой голос продолжает повышаться.
— Нет! Я просто не хочу, чтобы мне врали! — начинает кричать Лочен.
— Что я делала или не делала на свидании — не твое собачье дело! — кричу я в ответ.
— А почему это должно быть секретом? Ты просто не можешь быть честной?
— Я и говорю правду! Мы сходили поужинать, поговорили, он отвез меня домой. Конец рассказа!
— Ты действительно думаешь, что я настолько доверчивый?
Это уже последняя капля. Скандал с Лоченом после недели игнорирования — идеальный конец вечера горьких разочарований, который, признаюсь, мог бы быть таким замечательным. Все, чего я хотела, когда пришла домой, — это забраться в постель и попытаться выбросить из головы все упущенные возможности. А вместо этого меня подвергают обвинениям.
Я начинаю пятиться к двери, поднимаю руки, как бы сдаваясь.
— Лочен, я не знаю, в чем твоя чертова проблема, но ты полный ублюдок. Что с тобой случилось? Я пришла, ожидая, что ты спросишь меня, хорошо ли я провела время, но вместо этого ты допрашиваешь меня, а потом обвиняешь во лжи! Даже если что-то и случилось на этом свидании, с чего ты вообще взял, что я захочу тебе рассказать?
Я разворачиваюсь к двери.
— Значит, ты спала с ним, — решительно говорит он. — Какая мать — такая и дочь.
Его слова рассекают воздух между нами. Моя рука замирает на холодном металле ручки. Медленно, болезненно я оборачиваюсь.
— Что? — слово срывается с губ маленьким дуновением воздуха, едва громче, чем шепот.
Время, кажется, остановилось. Он стоит передо мной в зеленой футболке и потертых джинсах, сжимая пальцы одной руки ладонью другой, спиной к огромной части ночи. Я оказываюсь перед незнакомцем. На его лице любопытный болезненный взгляд, как будто он плакал, но огонь в его глазах жжет мне лицо. Какой я была глупой, обманывая себя, что знаю его так хорошо. Он и до сих пор мой брат, но впервые мне кажется незнакомцем.
— Я не могу поверить, что ты это сказал, — мой голос, дрожащий в недоумении, исходит от существа, которое я едва узнаю: разбитого, травмированного без возможности восстановления. — Я всегда думала, что ты единственный, — вдох, — единственный человек, который никогда не причинит мне боль.
Ему, кажется, больно, его лицо отражает боль и недоверие, которые я испытываю.
— Мая, я нехорошо себя чувствую — это было непростительно. Я больше не знаю, что говорю, — его голос дрожит, он такой же потрясенный, как и мой. Прижимая руки к лицу, он отворачивается от меня, расхаживая по комнате, задыхаясь, его глаза наполнены диким, почти маниакальным взглядом.
— Мне просто нужно знать — пожалуйста, пойми — я должен знать, иначе я сойду с ума! — он крепко сжимает глаза и прерывисто вдыхает.
— Ничего не было! — я кричу, и мой гнев внезапно сменяется страхом. — Ничего не было. Почему ты мне не веришь? — Я хватаю его за плечи. — Ничего не было, Лочи! Ничего не было, ничего, ничего, ничего! — Я практически ору, но мне все равно. Я не понимаю, что с ним происходит. Что происходит со мной.
— Но он поцеловал тебя, — его голос пустой, лишенный всяких эмоций.
Отстраняясь от меня, он садится на корточки. — Он целовал тебя, Мая, он тебя целовал. — Его глаза полуприкрыты, лицо бесстрастное, как будто он истощен так, что нет сил реагировать.
— Он не целовал меня! — я кричу, схватив его за руки и пытаясь встряской привести в чувства. — Ладно, он пытался, но я ему не позволила! Знаешь, почему? Ты хочешь знать, почему? Ты действительно хочешь знать, почему? — Все еще сжимая его обеими руками, я подаюсь вперед, задыхаясь, когда слезы, горячие и тяжелые, стекают по моим щекам. — Вот почему… — рыдая, я целую Лочена в щеку. — Вот почему… — С приглушенным стоном я целую Лочена в уголок его рта. — Вот почему!.. — Закрыв глаза, я целую его в губы.
Я падаю, но знаю, что со мной все в порядке, потому что я с ним, с Лочи. Мои руки на его пылающих щеках, в его влажных волосах, на его теплой шее. Сейчас он целует меня в ответ, со странными тихими звуками, предполагающими, что он тоже плачет, целует меня так сильно, что содрогается, крепко хватая меня за руки и прижимая к себе. Я пробую на вкус его губы, язык, острые края передних зубов, мягкое тепло его рта. Я оказываюсь верхом на его коленях, желая стать еще ближе, желая раствориться в нем, смешать свое тело с его телом. Мы на миг отрываемся, чтобы вдохнуть, и я ловлю взгляд на его лице. Его глаза наполняются слезами. Он издает прерывистый звук; мы целуемся дольше, мягче и нежнее, а затем снова жестче и сильнее, его руки хватаются за лямки моего платья, скручивая их, сжимая ткань в кулаках, как будто борясь с болью. И я знаю, что он чувствует — это так до боли хорошо. Мне кажется, что я умру от счастья. Мне кажется, что я умру от боли. Время остановилось; время летит. У Лочена губы грубые, гладкие, жесткие, но нежные. Его пальцы сильные: я чувствую их на волосах, шее, руках и спине. И я не хочу, чтобы он меня отпускал.
Над нами разрывается звук, подобно удару грома; наши тела одновременно отталкиваются, и мы вдруг больше не целуемся, хотя я цепляюсь за воротник его футболки, а его руки крепко и сильно обнимают меня. Слышен звук сливаемой воды в туалете, затем знакомый скрип лестницы Кита. Ни один из нас не в состоянии двинуться, хотя в наступившей тишине ясно, что Кит вернулся в постель. Моя голова лежит у Лочена на груди, я слышу громкие звуки его сердца: очень громкие, очень быстрые, очень сильные. Я также слышу его дыхание — острые зазубренные шипы пронзают застывший воздух.
Он первым нарушает молчание:
— Мая, что, черт возьми, мы делаем? — хотя его голос не громче шепота, слышно, что он готов опять расплакаться. — Я не понимаю, почему… черт, почему это происходит с нами?
Я закрываю глаза и прижимаюсь к нему, поглаживая кончиками пальцев его обнаженную руку.
— Все что я знаю сейчас — это то, что я люблю тебя, — в тихом отчаянии говорю я, слова льются сами собой. — Я люблю тебя намного больше, чем просто брата. Я… я люблю тебя… во всех смыслах.
— Я чувствую то же самое… — его голос потрясенный и болезненный. — Это… это чувство такое большое, что иногда я думаю, будто оно поглотит меня. Оно такое сильное, что я чувствую, будто оно может меня убить. Оно продолжает расти, и я не могу… я не знаю, что сделать, чтобы остановить его. Но… но мы не должны этого делать — вот так любить друг друга! — его голос срывается.