Человек в западне

Ронни мурлыкал, как довольный кот.

Когда я засобирался домой, было уже поздно. Ронни обнял меня.

— Знаешь, старина, в последнее время я много думал о тебе. Ты должен жениться.

Ронни никогда не вспоминал о Фелиции. На эту тему раз и навсегда было наложено табу. От неожиданности у меня перехватило дыхание.

— Знаешь, Жак, я думаю, что сейчас мы можем разрешить себе такую откровенность. Фелиция никогда не была достойна тебя...

Меня охватили гнев и возмущение. Пусть он любуется своей Жанной, если желает, но какое право имеет он говорить о Фелиции? Что вообще Ронни знал о Фелиции?

Он смотрел на меня с доброй улыбкой. Мне стало стыдно и я почувствовал к нему благодарность. Пора уже понять, что прошлое ушло и что Ронни имеет право нарушить табу.

Несколько дней спустя меня навестила Нора Лейгтон.

— К вам миссис Лейгтон,— сообщила Магги,— Она хочет с вами поговорить.

Нора вошла и села. На ней был скромный костюм, как мне показалось,— компромисс между былой бедностью и теперешним богатством. Глядя на нее, трудно было поверить, что она живет в центре Манхэттена.

Она сидела, неуверенно улыбаясь, как жена английского священника, которая пришла с визитом к новому настоятелю прихода.

— Надеюсь, что не помешаю вам. Я была здесь недалёко и подумала, что.... Ведь вы вдруг Ронни и мне кажется, нам надо узнать друг друга поближе. Я только хотела пригласить вас к нам на чашку чая.

Я очень осторожно относился ко всем Лейгтонам, но сейчас вдруг понял, почему Ронни не устоял против атаки Норы Лейгтон в «Кларидже». Она держалась очень церемонно, но общий эффект был чарующим. Совершенно неожиданно для себя я ответил, что приду с удовольствием.

— Я так рада, так рада,— говорила она.— Но я не хочу отнимать у вас время.

— Я сейчас не занят,— ответил я.

— Как любезно с вашей стороны! Американцы так приветливы. И Ронни... Я не могу представить себе, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить его за все, что он сделал для нас. Все это налетело, как циклон. Но... я думаю, что это... тоже по-американски, верно?

Она говорила робко, но в ее голосе мне слышались нотки испуга и мне показалось, что вольно или невольно она пришла ко мне за моральной поддержкой.

— Да, американцы очень импульсивны, а Ронни особенно,— осторожно сказал я.

— Не могу вам передать, какой он был милый. Базиль всегда мечтал услышать о своих книжках то, что сказал Ронни. А Жанна? Я сомневалась... Вы знаете, она так молода, а Базиль поглощен своей работой. Он очень непрактичен. Но...— заколебалась она,— ведь все хорошо получилось, правда?

Она явно ждала, что я ее успокою. Забавно: она беспокоится о Ронни, а я — о Лейгтонах в жизни Ронни. И вдруг я подумал, что эта женщина — никакая не интриганка, она перестала казаться мне такой зловещей.

Возможно, она лишь являлась разменной монетой в ставке, сделанной ее мужем и Филлис. Не говорит ли во мне обыкновенная зависть? Почему дочь этой женщины не могла влюбиться в Ронни без всякого расчета? Разговор с Норой Лейгтон успокоил меня.

— Не вижу никаких причин для беспокойства,— улыбнулся я.

— В самом деле? Я так рада, что вы это говорите. Но мне пора уходить. Так мы вас ждем?

— Хорошо.

Назавтра я отправился к Лейгтонам на чай. Их апартаменты давно уже были отдельной квартирой. Старая Лиззи, тетушка Ронни, несколько лет назад жила там со своей компаньонкой. Ее смерть увеличила капитал Ронни на несколько миллионов. Квартира, имеющая отдельный вход и отдельный лифт, была так же шикарна, как и квартира Ронни. Нора Лейгтон проводила меня в гостиную, отделанную в викторианском стиле. Повсюду стояли вазы с цветами, из окна открывался прекрасный вид.

Домик в Шропшире казался им уже далеким прошлым. Филлис Брент сидела в глубоком кресле и читала, придерживая у глаз вызывающе немодный лорнет. Она была в дорогом черном платье с ниткой крупного жемчуга на шее.

Филлис подняла глаза от книги и отложила лорнет на стол.

— Вы оказываете нам честь своим визитом.

— Это я пригласила гостя,— покраснела Нора.

— Ты? А Базиль хотел мне прочесть новую главу. Это для него очень важно. Но отложим чтение на более поздний час. Приготовь-ка чай. Он обещал закончить к половине шестого.

Нора ушла. Меня поразил тон, которым разговаривала с Норой эта женщина. Но еще больше удивило, что Нора принимала это как должное. Неужели эта кукушка так крепко расселась в гнезде, что Нора с трудом осмеливается признаться в том, что пригласила гостя на чай? Очевидно, я слишком явно выказал недоумение, потому что Филлис пробурчала:

— Когда Базиль работает, очень важен ритм его труда.

— Я бы не хотел нарушать этого ритма.

Она пропустила мои слова мимо ушей и, окинув меня долгим взглядом, изрекла:

— Вы не скажете нам вашего мнения о пьесе?

— Нет, пока не скажу...

— И о повестях?

— Это дело Ронни, не мое.

— Почему же? Вы его компаньон. Или только подчиненный? В Америке ничего не поймешь.

- Надо не дать себя спровоцировать. Меня удивляла ее безграничная уверенность в себе: было.ли это следствием ее происхождения или же ролью первой помощницы гения? Я отдал всю инициативу в ее руки. Она интересовалась гонораром, который мы уплатим за повести, анализировала каталог издательства, дабы удостовериться, достойная ли это компания для Лейгтона. Мимоходом она коснулась и моего брата. Оказывается, Питер и Ирис слишком деловые люди, чтобы им можно было доверить пьесу Базиля. Наконец она посмотрела на часы и поднялась.

— Надо предупредить Базиля, он не любит неожиданных гостей.

Она исчезла, но ее твердая режиссерская рука была видна в том, что чай и Базиль появились одновременно.

Внешне Базиль очень изменился, исчезли следы литературной эксцентричности, за исключением, может быть, испанской бородки. На нем был очень дорогой костюм, гораздо дороже тех, какие себе мог позволить я, шелковая рубашка и галстук от Бронзини.

Пока Нора молчаливо разливала чай из серебряного чайника покойной Лиззи, а Филлис без стеснения скучала, Базиль пытался занять меня разговором.

Он был остроумен, находчив, занятен. Меня все время преследовала мысль: как я должен быть счастлив, что удостоен такой чести. Так мог разговаривать. Томас Гарди, ласково дающий интервью еще не оперившемуся журналисту. Непосвященному человеку не пришло бы в голову, что у этого писателя нет за душой ни гроша, что его вытянул из нужды каприз миллионера. В потоке снисходительных слов не было ни малейшего намека на то, что его жизнь недавно была иной, ни разу в его словах не промелькнуло ни тени благодарности по отношению к Ронни. Он был очень доволен решением своего мецената поставить пьесу, но его беспокоила мысль, смогут ли американские актеры полностью перевоплотиться в героев пьесы.

В этом маленьком домашнем мирке он был великим Базилем Лейгтоном, судьба которого определена, как движение кометы.

Невольно я начал поддаваться общему настроению. А может, они правы? Может быть, он и в самом деле гений? Но я был рад одному — что не имею к этой семейке ни малейшего отношения.

— Как хорошо, что вы пришли! — сказала Нора, вышедшая проводить меня.

— Был очень рад навестить вас,—-ответил я.—Но в следующий раз мне бы хотелось побольше поговорить с вами.

— Со мной? —искренне удивилась она.— Я надеюсь, что Филлис не была невежлива с вами? Она очень прямолинейная.

— Это главная черта ее характера? — Я давал ей возможность высказаться, но она скромно ответила:

— Филлис — необыкновенный друг. Если бы не она, Бог знает, что бы с ними было.

— Зато сейчас все прекрасно.

— Да, конечно.

— И все они обязаны вам этой переменой!

— Мне? Почему?

Ей явно не хотелось говорить об этом, и я не стал настаивать. Она взялась за ручку двери. Боже мой! Уже много лет я не видел у женщин таких натруженных рук. В душе шевельнулась жалость к этой скромной измученной женщине. И я впервые позавидовал Лейгтону.