Страница 78 из 102
Подполковник вернулся к себе в кабинет и набрал номер майора Каневского, которому он поручил вести дело.
— Александр Георгиевич? Захаров… Добрый день! Как отдыхается? Послушай, тут у меня идея одна возникла: насколько я помню, из пяти случаев найдены три машины?.. Так вот, что говорят новые владельцы этих машин?.. Ну, по поводу того, как на них вышел преступник?.. А ты уверен, что не врут?.. Ну, хорошо… В понедельник в десять ноль — ноль со всеми материалами ко мне. Счастливого отдыха!
Иннокентий Аристархович положил трубку и невзначай взглянул на пожелтевшую от времени фотографию, заботливо подклеенную калькой в поврежденных местах и упрятанную за стеклянной рамкой. На фотографии сам Захаров, совсем молодой, только что вернувшийся с фронта. Собственно говоря, «вернувшийся с фронта» сильно сказано. Три с лишним месяца удалось застать войну Захарову. Сразу после десятилетки он был призван в армию, за месяц прошел курс молодого бойца…
Участие в нескольких боях закончилось вполне благополучно: ни единой царапины, а за «языка» получил медаль «За отвагу». В тот памятный день, когда пришла, наконец, долгожданная, выстраданная кровью победа, Захаров, отбив со своими однополчанами очередную ожесточенную атаку эсэсовцев, удивился неожиданно наступившей тишине… Жуткая тишина снова разорвалась автоматными и винтовочными выстрелами. «Слава Богу, началось, — промелькнуло у Захарова. — Но почему выстрелы доносятся только со стороны наших позиций? И стрельба странная, беспорядочная!..»
«Победа! Победа!» — донеслось со всех сторон. Неужели правда — победа?! «Ура-а-а!» — пронзительно закричал Иннокентий и, вскочив на ноги, выпустил длинную очередь в синее немецкое небо. Выстрелил и тут же огляделся по сторонам, все еще не веря… Но вот из укрытий стали выходить немцы с поднятыми руками, бросали оружие. Не обращая на них внимания, советские солдаты продолжали обниматься со слезами на глазах. Поверил наконец и Захаров, снова вскинул свой автомат и вдруг бессильно выронил его на землю: что-то сильно ударило и обожгло плечо. В глазах потемнело, и он медленно опустился на землю…
Очнулся Иннокентий в медсанбате. Ранение оказалось серьезным, была многочасовая операция. Пожилой военврач вручил Захарову две пули, извлеченные из его груди, и сказал: «Долго жить будешь, солдат: чуть ниже, и сам Бог был бы бессилен…»
Вскоре Захарова навестили однополчане и поведали о случившемся. Ранение было нелепой случайностью: один из автоматов, брошенных немцами на землю, выстрелил — две пули поразили Иннокентия, а одной слегка задело старшину. Все растерялись, на некоторое время оцепенели. Первыми спохватились немцы: почувствовав, что над ними нависла угроза, они набросились на несчастного молодого парня, автомат которого выстрелил, и начали жестоко избивать его. Били они его с такой злостью, что наши солдаты с большим трудом его отбили…
Через несколько дней временный военный госпиталь погрузили в санитарный эшелон и отправили на Родину. Железная дорога функционировала плохо, эшелон продвигался медленно. Захаров обрадовался, когда узнал, что их везут в один из подмосковных госпиталей. Уже несколько месяцев он не был дома…
Дело шло к выздоровлению, когда к ним в палату зашел военком и зачитал список тех, кто должен был явиться в кабинет главного врача.
— Как ты думаешь, зачем это нас вызывают? — спросил рыжий парень, лежащий у самого окна.
— Ты заявление на Дальний Восток писал? — спросил его Захаров.
— Ну!
— Думаю, что по этому вопросу и вызывают.
— А как же я? Я тоже писал, — несколько обиженно спросил пожилой мужчина, лежавший рядом с Иннокентием.
— Не знаю… может, по возрасту не подошли? — неуверенно предположил Захаров…
Вызванных набралось человек тридцать. За столом сидели трое: главврач, военком и еще один мужчина средних лет, одетый в штатское.
— Вероятно, я вам не нужен? — спросил главврач, затем добавил, словно извиняясь: — Неотложных дел очень много…
— Спасибо, Александр Гаврилович! Постараемся не очень долго рассиживаться, — проговорил мужчина в штатском. Сказал он тихо, но его густой бас рокотом пронесся по кабинету.
— Занимайте, сколько необходимо! — заявил главврач. — Мое рабочее место — в операционной.
— Ну, что ж, будем знакомиться, — снова пробасил мужчина. — С вашими личными делами я тщательно ознакомился: несмотря на короткую службу, вы успели отличиться в боях, многие награждены… — Он сделал небольшую паузу и внимательным взглядом обвел присутствующих. — А я — капитан Осколков… По должности — заместитель начальника по борьбе С бандитизмом.
Раненые недоуменно переглянулись.
— Война в принципе закончилась, — продолжал Осколков медленно, как бы подыскивая точные слова. — Судя по вашим личным делам, почти все из вас окончили среднюю школу…
— Послушай, капитан! — неожиданно прервал его парень из палаты Захарова. Ему присвоили прозвище «молчаливый», и не только за то, что он, раненный в горло, долгое время не мог разговаривать, но и за то, что, когда эта возможность появилась, на все вопросы отвечал однозначно и не очень охотно. — Вы внимательно изучили наши личные дела, убедились, что здесь — коммунисты и комсомольцы… Так что агитировать нас — лишняя трата времени… Говори сразу: что от нас требуется? — Он снова обратился к Осколкову на «ты».
— Между прочим, я вам представился, — намеренно выделяя «вам», с улыбкой произнес капитан.
— Старший сержант Веретейников! — с некоторым вызовом ответил парень.
— Тот, что Героя получил… — шепотом пояснил военком Осколкову.
— Никакого Героя я пока не получдл, — услышав слова военкома, возразил Веретейников. — Хотя… Жизнь-то моя еще не окончилась: еще с Японией нужно точку поставить!
— Острый слух у вас, старший сержант, — снова улыбнулся капитан. — На «радио ОБС» мы не работаем, слушать его времени нет…
Раненые дружно рассмеялись: в то время каждый знал, что «ОБС» — «одна баба сказала» — так говорили о вымышленных или непроверенных слухах…
— Товарищ военком, огласите, пожалуйста, — обратился Осколков к майору.
— Не только приказ, но и «Звездочку» с собой прихватил. — Несколько суетливо военком вытащил из потертого портфеля бумаги и газету «Красная Звезда». — Награждать будут в Кремле, а сейчас я могу только вручить выписку из приказа и эту статью, озаглавленную «И один в поле воин».
Военком начал читать с некоторой торжественностью в голосе, Веретейников стоял по стойке «смирно»… «За мужество и отвагу, проявленные… — читал военком, и все присутствующие внимательно слушали его, поглядывая на Веретейникова. — …Присвоить звание Героя Советского Союза…»
Майор замолчал, и на некоторое время в кабинете воцарилась тишина. По лицу старшего сержанта медленно текли слезы. Наконец он хрипло проговорил:
— Служу Советскому Союзу!
К нему бросились раненые, обступили, пожимали руки, дружески стукали по плечам, поздравляя и радуясь вместе с ним.
Капитан Осколков тоже подошел к сияющему от счастья Веретейникову и протянул руку.
— От всей души поздравляю тебя, старший сержант! — проговорил он, выделяя на этот раз слово «тебя».
— Спасибо, товарищ капитан, — ответил Веретейников. — А почему вы, товарищ капитан, меня то на «вы», то на «ты» величаете? — прошептал он: видно, говорить ему было все труднее и труднее.
— Заметил! — усмехнулся капитан. — Никакой оговорки я не допустил: с незнакомым или малоприятным мне человеком, ну и конечно, с более Старшим по званию или по возрасту, я только на «вы», а с остальными — на «ты»… А почему, старший сержант, сам ко мне обращаешься то на «ты», то на «вы»?
— А у меня, товарищ капитан, как у вас — только наоборот! — тихо ответил старший сержант, хитро взглянув Осколкову прямо в глаза.
Все рассмеялись.
— Ну, что ж, вдвойне приятно! — Осколков еще раз пожал Веретейникову руку и повернулся к раненым. — Обменялись любезностями, пора вернуться к нашим баранам… Коль агитировать вас не нужно, то заявляю прямо: я пришел, чтобы предложить вам работу в нашем отделе. — Он внимательно осмотрел слушающих. — Все вы — фронтовики, труса не праздновали, многие отличились, за что и награждены, а работа у нас трудная… — Он нахмурился. — Во всяком случае, не легче, а иногда и тяжелее, чем на фронте… Золотых гор не обещаю: более того — с жильем у нас плохо: одиноким — общежитие, семейным пока комнату…