Страница 3 из 10
Но и экономическая изоляция не спасает положение дел, так как отставание в развитии от Запада делает национальную экономику неконкурентоспособной, и рано или поздно ее все равно придется открывать, с соответствующими «колониальными» последствиями.
Поэтом единственной приемлемой альтернативой экономической глобализации остается создание «больших пространств» — особых зон, расположенных рядом друг с другом, со схожим уровнем модернизации экономического уклада. На практике это означает объединение крупных евразийских держав — России, Турции, Ирана, Индии, Китая, стран постсоветского пространства в единый «таможенный союз». Все эти страны пребывают в индустриальной фазе своего развития. Поодиночке они не способны конкурировать с Западом, но совокупно их потенциал — ресурсный, интеллектуальный, демографический и т. д. — вполне конкурентоспособен. Объединив свои усилия в рамках общей евразийской экономической зоны — с общими правилами игры, в дальнейшем, возможно, с общей валютой, — они вполне могут развиваться самостоятельно, помогая друг другу довести процесс модернизации до логического конца и перейти к постиндустриальной фазе (к постмодерну), не утрачивая при этом своей национальной идентичности, не растворяясь в глобализме и не превращаясь в колониальный придаток стран «богатого Севера».
Евразийская экономическая теория основывается на рыночном подходе, но ставит во главу угла национальные интересы, а не абстрактные догматы либерализма. Общая логика экономического развития и перехода от одного экономического уклада к другому описывает идеальные условия и более или менее подтверждается лишь опытом западных стран, развивавшихся в особых исторических, культурных, религиозных и политических условиях. Этот опыт не может быть перенесен автоматически на другие регионы, в частности, в Азию и Евразию. А если настаивать на этом, то в выигрыше останется Запад. Евразийский анализ показывает, что экономическая глобализация есть, по сути, лишь новая форма «колонизации». Но если классический колониализм проходил под знаком эксплуатации индустриальными европейскими державами архаических, прединдустриальных обществ Азии, Африки и Латинской Америки, то сегодня такая же диспропорция наблюдается между постиндутриальными странами Запада (в первую очередь США) и индустриальными державами Востока (шире, Третьего мира).
Евразийская экономическая теория предполагает совмещение двух равновеликих и общеобязательных императивов: экономическая модернизация и сохранение политической и национальной суверенности. В рамках отдельной страны Азии, Евразии или Третьего мира это неосуществимо. Но сложение экономических потенциалов крупных евразийских держав — индустриального, интеллектуального, демографического, ресурсного и т. д. — дает искомый результат. На практике это означает создание особой экономической зоны на востоке евразийского материка, которая была бы аналогом Евросоюза, но с учетом иной фазы экономического развития тех стран, которые формируют костяк этого евразийского «единого экономического пространства». Единая экономически Евразия в таком случае способна стать важнейшим полюсом многополярного мира, партнером Европы и США, мотором развития для других регионов, уступающих евразийским странам по уровню развития. Речь не идет о полной изоляции даже этого «большого пространства» от Запада или Японии с их более высоким технологическим укладом: отношения будут развиваться, а сотрудничество наращиваться. Однако евразийская зона будет сохранять качество независимого конкурентоспособного субъекта, строго следящего за тем, чтобы экономическое развитие осуществлялось бы равномерно, пока естественные процессы индустриализации Евразии не перейдут плавно и последовательно к постиндустриальной фазе. Это экономика евразийского постмодерна, который по ряду критериев — особенно культурных, социальных, политических, психологических и др. — будет существенно отличаться от постмодерна глобалистского и западного.
Постоянная и переменная части геополитической картины мира
Геополитический метод в своем сущностном выражении сводится к основополагающему дуализму между двумя антагонистическими моделями могущества — морской и сухопутной. Рассуждать о геополитике без учета этого дуализма совершенно бессмысленно, как говорить о классической физике, не признавая законов гравитации. Для специалистов это очевидно, но для обычной публики, слышащей слово «геополитика» от телекомментаторов, это может оказаться открытием. Оппозиция суша-море является в геополитическом методе тем же, что дигитальное разложение на двоичный код 0–1 в компьютерных технологиях.
Приняв это как аксиому, мы входим в стихию геополитического анализа. Но в данном случае все становится постепенно все более и более сложным.
Во-первых, как и в квантовой механике, очень многое зависит от «позиции наблюдателя». Соглашаясь в принципе относительно законов игры, независимо от того, играем ли мы белыми или черными, далее мы встречаемся с определенными проблемами. Дело в том, что геополитическая методология не является одномерной и строго симметричной. Черные и белые (суша и море) здесь подчиняются разным правилам, по-разному ходят, преследуют различные цели. Это качественные полюса, наделенные автономной логикой и автономной стратегией. В отличие от иных квантитативных дисциплин, геополитика оперирует с квалитативным подходом, отталкивается от фундаментальной качественной асимметрии базовых полюсов. Пространство геополитического анализа анизотропно: взгляд с суши на море и с моря на сушу дает нам разные результаты; это два разных пространства, подчиненных респективно двум различным логикам.
Суша и море — не только внешние позиции наблюдения, это еще и внутренняя сущность наблюдателя. Суша и море не только вовне, но и внутри. Люди цивилизации суши видят мир, других людей, культуры и системы верований в своей геополитической оптике, люди цивилизации моря — в своей. А так как существуют еще и промежуточные комбинированные варианты (условно называемые «береговыми»), то картина невероятно усложняется.
Однако задача геополитики в том, чтобы выявить в любой — даже самой сложной — системе базовый дуализм (сушу и море), чтобы потом тщательно проследить диалектику развития каждого из этих начал в самых разнообразных и многосложных комбинациях. Китайская теория мужского и женского начал — инь и ян, или марксистская диалектика взаимоотношений труда и капитала дают нам некоторые аналоги геополитической методологии; но базовые полюса в нашем случае, естественно, иные.
Геополитика не ставит своей целью вынесение метафизического, гносеологического или этического диагноза — что есть свет, истина и добро, а что тьма, ложь и зло. Геополитика старается вникнуть в ценностную структуру каждой цивилизации, понять и описать ее логику. Но так как объективная методология всегда используется конкретной личностью или группой людей, в свою очередь являющимися продуктами вполне определенной цивилизации, то объективной геополитики даже теоретически не может быть: она всегда будет геополитикой англосаксонской, германской, русской, арабской, китайской, японской, турецкой и т. д., отражая специфику качественного подхода каждой из национальных школ. И все же эти подходы становятся подлинно геополитическими, когда возвышаются до обобщения, оперирующего с изначальной геополитической парой, соотнося историю своей страны, религии, культуры, расы с основополагающей структурой кода суша-море.
По мере повышения интереса к геополитическим исследованиям становится все более насущным дать четкое определение геополитики, для того чтобы это понятие не сужалось и не расширялось. Базового определения шведа Рудольфа Челлена «геополитика есть дисциплина, изучающая отношение государства к территории» явно недостаточно сегодня, так как более чем столетние исследования в этой области показали, что геополитический метод вполне применим не только к анализу истории государств, но и к систематизации цивилизационных, культурных, религиозных и экономических закономерностей. Сегодня мы вполне можем говорить о «геополитике православия» и «геополитике ислама», о «геополитике социализма» и «геополитике демократии», о геополитике «белой расы» и геополитике «негритюда». По этой причине мне представляется своевременным дать иное, более широкое определение «геополитики».