Страница 7 из 8
— Твоими же словами, ты не более родственен гоблинам, чем я — темным эльфам, — напомнил я ему.
— Кто может сказать? — ответил он, пожав плечами, и этот беспомощный жест наполнил меня глубокой болью. — Мне сказать Рико, что я не гоблин душой и поступками, а просто жертва безжалостной судьбы? Ты думаешь, он поверит мне? Думаешь, что такой род понимания доступен этому простому фермеру?
— Ты боишься попытаться? — спросил я.
— Да!
Я поразился силе этих слов.
— Я не первый раб Рико, — проговорил он. — Он держал у себя гоблинов, орков, однажды даже багбира. Ему нравится принуждать других делать его собственную работу, понимаешь? Но много ли других рабов ты видел на дворе Рико, Дзирт До'Урден?
Он знал, что я не видел ни одного раба, и я не был удивлен его объяснением. Я почувствовал, что начинаю ненавидеть Рико Пенгаллена.
— Рико покончил с ними, — продолжал Нойхайм. — Они потеряли способность выживать. Они потеряли свою полезность. Ты заметил высокий столб с поперечиной за воротами?
Я содрогнулся, представив, для чего мог служить этот столб.
— Я жив, и я останусь живым, — объявил Нойхайм. В первый раз решительный гоблин позволил своей защите ослабеть, и мрачное выражение его лица выдало не истинность этих слов.
— Ты хотел бы, чтоб огры-налетчики убили тебя, — сказал я, и он не ответил.
Некоторое время мы сидели в тишине, тишине, которая тяжко давила на каждого из нас. Я знал, что не должен оставлять такую несправедливость безнаказанной, не могу повернуться спиной — пусть даже к гоблину — ни к кому, нуждающемуся в помощи. Я обдумал все пути, доступные мне, и пришел к выводу, что для настоящей победы над этой несправедливостью я должен использовать все влияние, какое смогу. Как большинство фермерских деревень в этом регионе, Пенгаллен не был независимым поселением. Люди здесь были под защитой и, следовательно, под надзором и законом крупных городов поблизости. Я мог обратиться к Аластриэль, правящей Серебристой Луной, и Бренору Боевому Топору, королю ближайших земель и моему лучшему другу.
— Возможно, однажды я найду в себе силы пойти против Рико, — неожиданно сказал Нойхайм, прервав мои раздумья. Я живо помню его следующие слова. — Я — не отважный гоблин. Я предпочитаю жить, хотя зачастую я сомневаюсь, что моя жизнь чего-то стоит.
Эти самые слова мог бы произнести и мой отец. Закнафейн тоже был рабом, хотя и рабом другого сорта. Он жил в Мензоберранзане, и не на низшем положении, хотя и ненавидел темных эльфов и пути их зла. Он не видел выхода, самой возможности побега из города дроу. Из-за недостатка смелости он жил, как воин-дроу, выживал, следуя тем самым порядкам, которые были для него столь отвратительны.
Я снова попытался напомнить Нойхайму, что я ушел от подобной судьбы, что мне удалось выйти из безнадежного положения. Объяснил, что странствовал среди людей, которые, несомненно, ненавидели и боялись меня из-за репутации моих сородичей.
— Ты — дроу, а не какой-то гоблин, — снова ответил он, и на этот раз я начал понимать смысл, стоящий за его словами. — Они никогда не поймут, что в моем сердце нет зла, как у других гоблинов. Даже я не понимаю этого!
— Но ты веришь в это, — твердо сказал я.
— Сказать им, что я — гоблин другого рода?
— Именно так! — воскликнул я. Мне казалось, что это достаточно разумно. Я думал, что нашел ответ, который искал.
Нойхайм прикрыл дверь и быстро объяснил мне кое-что обо мне и о мире вокруг, что я ранее не принял во внимание.
— Чем мы отличаемся? — надавил я, надеясь, что он увидит мое понимание истины.
— Ты считаешь себя гонимым? — спросил гоблин. Его желтые глаза сузились, и я понял, что он полагает свои слова близкими к истине.
— Я больше не принимаю это определение, так же, как и не допускаю гонений, — провозгласил я. Мои гордые слова внезапно достигли понимания этого несчастного. — Люди выносят свои собственные суждения, но я больше не мирюсь с их несправедливыми решениями.
— Ты будешь сражаться с теми, кто относится к тебе неправильно? — спросил Нойхайм.
— Я буду отвергать их, игнорировать их, зная в глубине души, что я прав в своей вере.
Улыбка Нойхайма выражала одновременно искреннюю радость за то, что я нашел свой путь, и глубокую печаль — за себя, как я начал понимать.
— Мы не в одинаковом положении, — настаивал он. Я начал возражать, но он остановил меня, подняв ладонь. — Ты — дроу, экзотика, нечто за пределами опыта большинства людей, которых ты встречал.
— Почти каждый в наземном мире слышал ужасные истории о дроу, — попытался возразить я.
— Но они не имели дела с самими эльфами-дроу! — резко возразил Нойхайм. — Ты для них — диковина, странно красивая даже по их собственным стандартам красоты. Твои черты правильны, Дзирт До'Урден, твои глаза пронзительны. Даже твоя кожа, такая черная и блестящая, должна быть прекрасной для обитателей наземного мира. А я гоблин, уродливый гоблин — своим телом, если не душой.
— Если бы ты показал им правду о своей душе…
Нойхайм рассмеялся над моими словами.
— Показать им правду? Правду, которая поставит под вопрос все, что они знали в своей жизни? Стать темным зеркалом их совести? Эти люди, включая и Рико, убили много гоблинов — и, наверное, поделом, — быстро добавил он, и это пояснение открыло все, что Нойхайм пытался показать мне, слепцу.
Если эти фермеры, многие из которых часто бились с гоблинами, и другие, кто держал гоблинов в рабстве, обнаружат всего одно существо, не отвечающее их определениям злой расы, всего лишь гоблина, в котором есть совесть и сострадание, интеллект и дух, родственный их собственному, это может повергнуть все их существование в хаос. Я и сам почувствовал, будто меня ударили в лицо, когда понял настоящую причину поведения Нойхайма. Лишь благодаря собственному опыту, родству с темными эльфами, подавляющее большинство которых заслуживало свою мрачную репутацию, я смог преодолеть чувство смятения и вины.
Эти фермеры могли и не понять Нойхайма. Они наверняка прониклись бы к нему страхом и все большей ненавистью.
— Я не отважен, — снова проговорил Нойхайм, и, хотя я не был согласен, я предпочел удержать возражение в себе.
— Ты отправишься со мной, — сказал я ему. — Этой ночью. Мы пойдем обратно на запад, в Мифрил Халл.
— Нет!
Я посмотрел на него, более уязвлен, нежели озадачен.
— Я не хочу, чтоб за мной снова охотились, — объяснил он, и из его отсутствующего, страдальческого взгляда я понял, что он вспоминает, как Рико преследовал его в первый раз.
Я не мог принудить Нойхайма подчиниться себе, но также и не мог допустить, чтоб эта несправедливость продолжалась. Должен ли я был открыто противостоять Рико? Это повлекло бы последствия, могущие быть гибельными. Я не знал, каким силам подчиняется Пенгаллен. Если деревня принадлежала городу, не известному своей снисходительностью, например, Несму, что на юго-западе, тогда любое действие, которое я бы совершил против ее жителей, создало бы проблему в отношениях этого города и Мифрил Халла — я ведь был, фактически, послом Бренора Боевого Топора.
Так я покинул Нойхайма. Утром я подобрал себе хорошую лошадь и отправился единственным оставшимся мне путем. Я решил, что сперва поеду в Серебристую Луну, так как Аластриэль была среди самых уважаемых правителей этих земель. Затем, если понадобится, я обращусь к Бренору и его справедливости.
И тогда, на том же самом месте, я решил, что, если ни Аластриэль, ни Бренор не станут помогать Нойхайму, я возьму дело в свои руки — чего бы это ни стоило.
Три дня стремительной скачки, и я оказался в Серебристой Луне. Меня неожиданно вежливо приняли у западных врат города, стражники приветствовали меня со всеми благословениями Леди Аластриэль. Я сказал им, что нуждаюсь во встрече с ней, и мне ответили, что владычица Серебристой Луны уехала по делам в Сандабар, что на востоке, и должна была вернуться через две недели.
Я не мог ждать, поэтому попрощался со стражниками, сказав им, что вернусь через десяток-другой дней, и отправился тем же путем, что пришел. Бренору придется что-то сделать.