Страница 3 из 132
Как же так? Ярослав, отец прославленного Невского — предатель? Нет, никакой он не предатель. Просто в те времена не было понятия «родина» в нашем понимании этого слова. Было понятие верности князю, православной вере, при этом... черниговец отнюдь не считал владимирца своим земляком, а считал врагом, против которого все средства хороши.
Тем более не стоит забывать, что местное, аборигенное, население, например, Владимиро-Суздальского княжества (меря, мурома, мордва) считало русских князей такими же захватчиками, как и монголов. Вернее, худшими. Монголы — степняки, что им делать в лесах? Как пришли, так и уйдут. А ЭТИ строят свои монастыри и го рода, грабят, сжигают святыни (языческих идолов)...
Ещё и по этой причине всё рухнуло так быстро, без особого сопротивления. Это признают сегодня уже все историки.
Конечно, вышесказанное не умаляет мужества тех, кто, как Евпатий Коловрат и ему подобные, сражался, кто защищал свою землю и вёл партизанскую войну.
Спустя несколько лет после нашествия Ярослав явился к Батыю в ставку и получил всё, о чём мечтал он сам и его ближайшие предки — полную власть над двумя важнейшими «столами» — Киевским и Владимирским, а после и Черниговское княжество. Никакой данью — в отличие от собственно Киевской (не «Залесской») Руси — его владимирские земли не облагались.
Дань появилось уже ПОСЛЕ СМЕРТИ Бату, и это разговор отдельный.
Из мелкого провинциального князька Ярослав превратился в самую могущественную и политически самостоятельную фигуру.
А сын Ярослава, Александр Невский, стал побратимом сына Батыя Сартака.
И ещё один аспект: нам рассказали про то, как Батый Русь зорил, но не рассказали, как он её СПАСАЛ.
А случилось вот что: после смерти Великого Хана Угэдэя к власти над империей Монголов пришёл злейший враг Бату — сын Угэдэя Гуюк.
Гуюк собрал войско куда большее, чем было когда-то у Батыя, и двинулся ему навстречу, желая облагодетельствовать своих сторонников добычей и новыми рабами. А дальше — вторгнуться в Европу. Православные священники Руси и Византии восприняли это вторжение как возможность расправиться с католичеством и... благословили поход. Однако первый удар должен был обрушиться на земли, подконтрольные Батыю, а он этого не хотел.
Бату вышел навстречу врагу за Волгу с войском, укомплектованным новыми своими подданными, — половцами, русскими, ясами и касогами, аланами и булгарами.
Сражение не состоялось, ибо Гуюк неожиданно скончался. По одной из версий, помогли ему в этом люди Бату.
На престол Коренной империи был возведён друг Батыя Мунке-хан, что стало первым шагом к освобождению Золотой Орды (то есть западных земель — Волги и Руси) от власти монголов. После смерти Батыя его наследник Берке завершил дело, когда перестал посылать дань в имперскую столицу Каракорум.
И ещё один важнейший аспект — религиозный. Всех, кто считает, что я умышленно очерняю православную церковь тех лет, отправляю к подробным исследованиям дореволюционных историков Н. Костомарова и В. Голубинского. Никак не желая оскорбить чувства верующих, спешу напомнить, что церковь была современником тех диковатых нравов и не могла их не разделять.
Прочитав много научной и художественной литературы на заданную тему, я нигде не встретил адекватного анализа той важнейшей роли, которую играла христианская церковь несторианского[6] толка. А ведь огромное количество кочевников, составляющих монгольское войско, были несторианами. Кроме того, борьба противников и последователей канцлера Юлюя Чуцая упоминается везде как незначительный эпизод. А это всё равно что анализировать события Второй мировой войны и не упоминать фашизма и сталинизма.
Во всех упомянутых коллизиях Батый, достигший зрелости, играл важную и неоднозначную роль. Не распутав этого узла и рассматривая проблему только с низкой колокольни «Батый - Русь — иго», мы так и будем путаться в неизбежных противоречиях.
Чтобы рассказать о несторианской религии тех лет, мне пришлось разыскивать информацию по крупицам — о ней очень мало сведений. Л.H. Гумилёв в великолепной работе «В поисках вымышленного царства» поведал об огромном вкладе несториан в формирование монгольского государства. Новейшие данные показали, что оно было ещё большим, чем он предполагал.
И ещё одно небольшое замечание. Я пишу слово «Чингис-хан» через дефис — это точнее. Поскольку «Чингис» — это титул, а «хан» — должность. Разные вещи.
Мой роман — попытка подняться над узконациональными воззрениями и хотя бы немного «распутать» те узлы, сведения о которых сохранились не в лучшем виде и к тому же искажены неизбежной тенденциозностью.
В начале XXI века полезно поразмышлять о тех давних событиях не в традиционном и наивном ключе: «добро — направо, зло — налево».
ПРОЛОГ
ВОСКРЕШЕНИЕ ВОСПОМИНАНИЙ
Народ видел, что правление
хорошее и хан милостив, и шёл
к нему охотно.
1256 год. Сарай-Бату
«Самое важное в моей жизни происходит теперь, когда я сижу в своей неподвижной столице, сижу на одном месте. Важное своей пугающей бесполезностью. Когда я пытаюсь взгромоздиться на коня — неуклюже как землепашец, — мои ноги кричат, мои мстительные ноги обрушивают на меня боль очень особого рода. Я прислушиваюсь к ней... Понять вкус боли — самое важное для правителя... тогда он сможет вовремя её причинить, именно ту, которую надо. Он также будет знать — от чего именно избавил человека, одарив его милостью.
Всю свою длинную жизнь я старался понять вкус боли, поэтому меня называют Саин-хан — «справедливый правитель».
Однако боль, которая изводит меня последние годы, совсем другого рода. Она из тех, вкус которых полезно постигать только лекарю, но никак не хану. Ведь даже я, всемогущий (как заблуждаются некоторые), никогда не смогу САМ причинить такое кому бы то ни было... при всём своём желании. Правителям не дано насылать и лечить болезни — здесь их власть кончается. Значит, мои страдания впервые напрасны, напрасны как гибель храбрецов, посланных в бой глупцом.
Горько и страшно сознавать, что я дожил до того возраста, когда боль перестаёт быть ИСПЫТАНИЕМ, когда она становится КАРОЙ.
Именно это называется старостью.
Многое тяжёлое — из того, что когда-либо причинил людям, — я испытал «на собственной душе» и на собственной шкуре. Никогда не умея рыдать, встречаясь с утратой... никогда не позорясь криком, встречаясь со страданием телесным... я не умел и забывать.
Все муки моей длинной жизни лежат тяжёлыми камнями на дне бурной реки судьбы — её течение не в силах сдвинуть эти камни. Я всегда утешал себя тем, что извиваясь меж камней, вода вырывается на новый простор с гораздо большей силой, но я ошибался.
Говорят, хан Хубилай велел засеять степными травами площадь перед своим дворцом. Для чего? Чтобы перенести кусочек родного дома в чужую страну? О, этот его поступок говорит о многом.
Мой въедливый Бамут, обучая юных соглядатаев, обязательно зацепился бы за него липким своим умом. Он бы заставил мальчишек подумать о том, что Хубилай не очень-то скучает по родным нутугам[7], поскольку каждодневное напоминание о них не скребёт его душу. А потом Бамут швырял бы им вопросы, подобные мозговым костям — выколачивать сердцевину. Например, такие ехидные: «Действительно ли Хубилай считает, что родную землю можно посеять и вырастить на чужбине, или только притворяется? »
Я же, услышав про ханские чудачество, вдруг вспыхнул от зависти. Моего друга — верховного кагана Мунке не насадишь на крючок грубой лести, и искушённый Хубилай не может такого не понимать. Степные травы у дворца, из которого правят осёдлой страной, — плевок в душу покорённым. Лишний повод для ненависти, которую трудно загладить раздачей хлеба.
6
Несториане — христианская секта, основанная в V веке в Сирии патриархом Несторием, от имени которого и получила название. Несторий был низложен на Вселенском соборе в 431 г., а проповедуемое им учение о человеческом естестве Христа объявлено ересью.
7
Нутуги — кочевья.