Гарольд Храбрый

Оторопевшие хускерлы схватились за мечи, но Гарольд жестом остановил их. У него полтора десятка усталых людей, у противника — не менее пятидесяти воинов, сопротивляться было бессмысленно.

   — Вот мой меч, — холодно произнёс он, обнажая клинок и собираясь передать его в руки врага.

   — Оставь себе, — покачал головой понтьесец. — Ты почётный пленник. Садись на этого коня и следуй за мной. Я приму тебя как знатного гостя, с радушием, достойным твоего высокого сана.

   — У нас в Англии так гостей не встречают, — усмехнулся Гарольд.

   — А у нас встречают, — пожал плечами граф Гюи. — Везде свои обычаи.

Его люди окружили саксов, и кавалькада двинулась к Понтье...

Прошло несколько дней, и весть о пленении графа долетела до Руана.

   — Какого дьявола! — вскричал Вильгельм, узнав о случившемся. — Он что, с ума сошёл?!

   — Кто, монсеньор? — не понял друг и первый советник лорд-сенешаль[13] Фитц-Осберн.

   — Этот наглец Гюи! — рыкнул герцог. — В какое положение он меня ставит!

Не медля ни секунды, Вильгельм в сопровождении приближённых помчался в Понтье. Прибыв туда, он крайне резко переговорил со своим вассалом.

   — Но ведь Береговое право никто не отменял, монсеньор! — оправдывался граф Гюи.

   — Лишь последний болван мог пленить фаворита английского короля! — кричал герцог.

   — Я попросил бы... — начал было граф.

   — Довольно, Гюи! — оборвал его Вильгельм. — Ты ищешь ссоры?

   — Отнюдь, монсеньор... — побледнел понтьесец. — Но как быть с выкупом?

   — Ты получишь его. А теперь веди меня к графу!

И вот они встретились — норманн и сакс. Перед Вильгельмом стоял статный широкоплечий мужчина лет сорока, одетый в просторную зелёную тунику. В чертах его мужественного лица читалось благородство и достоинство, а голубые глаза излучали ум и лёгкую грусть.

Перед Гарольдом же был смуглый, тёмноволосый гигант, с плеч которого спадал пурпурный плащ, скреплённый у правого плеча рубиновой застёжкой. Его выразительное и по-своему привлекательное лицо невольно притягивало взгляд — особенно примечательны были чёрные пронзительные глаза, прячущиеся под густыми бровями, и тяжёлый подбородок, хищно выдвинутый вперёд. Всё его мощное тело излучало звериную силу и непреклонную волю, взор светился хитростью и умом.

Вильгельм был ещё сравнительно молод, тридцать семь лет не возраст для мужчины, но в его коротко стриженных волосах уже виднелся иней, а в глубине глаз затаилась бесконечная усталость. Да и чему тут удивляться? Быть незаконнорождённым во все времена значило быть никем. Лишь бычье упорство, помноженное на ум и смелость, позволили юному Вильгельму отстоять своё право на наследство. В бескомпромиссной борьбе пролетели лучшие годы. Герцог окреп и ожесточился, ибо судьба не оставила ему выбора — только агрессивность и безжалостность позволяли выжить...

   — Позволь принести мои глубочайшие извинения, граф, — прервал паузу Вильгельм.

   — Пустое, — пожал плечами Гарольд.

   — Надеюсь, тебя тут достойно приняли?

   — Приняли, как могли, — усмехнулся граф.

   — Прости этого недостойного Гюи, — виновато сказал Вильгельм. — Алчность помутила его разум.

   — Бывает.

   — Я постараюсь загладить его вину. Надеюсь, ты примешь моё приглашение и посетишь Руан?

   — Приму, — кивнул сакс, — ведь я плыл к тебе.

   — Вот и прекрасно, — потёр руки норманн.

   — Монсеньор, — прервал разговор появившийся на пороге граф Гюи. — В обеденном зале всё готово.

   — Ну уж нет, — отмахнулся герцог. — Ты не заслужил чести разделить с нами трапезу. Мы отправляемся немедля.

Прибыв в Руан, Гарольд встретился с братом. Они обнялись.

   — Ты стал мужчиной, Вальтов, — с грустью произнёс граф и, оглядев французский наряд брата, добавил: — И выглядишь как истый норманн.

   — Тут не так уж плохо, — улыбнулся Вальтов. — Ко мне относились с должным уважением... Но не тревожься, в душе я остался саксом.

   — Вот и славно. А это кто? Неужто Хакон?

   — Вы узнали меня, дядя? — расплылся в улыбке юноша.

   — Узнал, узнал! Как можно не узнать! — смеялся граф, обнимая племянника.

Вильгельм с улыбкой наблюдал за встречей. Дав саксам наговориться, он пригласил их в обеденный зал, где заканчивались приготовления к трапезе. Герцог усадил гостя подле себя и был внимателен и предупредителен. Гарольд же держался просто и скромно, ничем не выказывая, как больно ранило его внезапное пленение и сколь неприятны ему насмешливо-снисходительные взгляды, которые он встречал вокруг.

Сам же обед своей пышностью мог поспорить с королевскими пирами — чеканная золотая посуда, украшенная драгоценными камнями, соседствовала на столах с бокалами толстого стекла и высокими бронзовыми шандалами, в которых горели десятки свечей. Вдоль столов сновали нарядные пажи, разнося серебряные сосуды с розовой водой. Едва гости успели омыть в них руки, как загремели фанфары, оповещая о начале трапезы. Отведав одних яств, пирующие под звуки труб приступали к другим. Тонкие паштеты уступали место изысканной дичи, жаркое — фруктам и заморским сладостям, франкские вина — напиткам, привезённым из Италии, Греции и Испании.

Норманны, перенявшие от французов утончённые манеры, ели и пили умеренно. Отдав дань герцогской кухне, сеньоры и их дамы негромко беседовали или слушали пение менестрелей.

Гарольд внимательно наблюдал за происходящим. Напыщенная чванливость норманнов вызывала у него лишь снисходительную усмешку. Он с удовлетворением отмечал, насколько проще и душевней были нравы его родины.

   — Как ты находишь пир, мой любезный друг? — обратился к нему Вильгельм.

   — Пир великолепен, — похвалил Гарольд, не желая обидеть хозяина.

Герцог удовлетворённо кивнул.

Потекли дни, наполненные беседами, охотами, осмотром мастерских и учебных заведений, созданных Вильгельмом. Герцог не без гордости показывал гостю плоды своих деяний и с неподдельным интересом выслушивал его мнение. Норманн и сакс нравились друг другу всё больше и больше. Тому были причины. Вильгельм давно следил за ходом событий в Англии и крайне уважительно относился к деятельности Гарольда. Он признавал, что тот был и прекрасным полководцем и мудрым соправителем старого короля. Близкое знакомство лишь укрепило его в этом мнении. Что же касается Гарольда, то он, в свою очередь, пристально наблюдал за деятельностью герцога и отдавал дань всем его талантам.

Вильгельм был умелым правителем и блестящим полководцем. Он всемерно поощрял развитие ремёсел, искусств и наук в своих землях, но главным делом его жизни была война. Ещё в молодые годы он досконально изучил воспоминания Цезаря и книги античных историков. Анализ тактики и стратегии, применявшихся древними воителями, привёл его к заключению, что тяжёлая рыцарская конница скоро изживёт себя. Дистанционный бой — вот залог успеха, решил молодой герцог и оказался прав. Чтоб проверить на практике свои умозаключения, он ставил в строй крестьян, тщательно обучал их стрельбе из лука и прочим навыкам ратного дела и в конечном итоге пожинал благодатные всходы. Именно стрелковые подразделения, умело маневрировавшие в боевых порядках конницы, позволили сравнительно небольшой Нормандии устоять в борьбе с многочисленными врагами, именно они разгромили рыцарские дружины короля Франции, владетелей Бургундии, Анжу и Бретани.

Таким образом, Гарольду и Вильгельму было за что уважать друг друга, их отношения становились всё более доверительными и тёплыми. Тут случилось событие, имевшее роковые последствия. Вассал герцога граф Бретонский, словно подстёгнутый присутствием сакса[14], нарушил присягу и, ища повод для столкновения, предъявил претензии на герцогскую диадему Нормандии, Вильгельм пошёл на него войной. Он предложил Гарольду отправиться вместе с ним, и тому ничего не оставалось, как принять это предложение. Герцог доверил ему одну из своих лучших дружин, в силу чего Гарольд неожиданно для самого себя оказался в роли вассала.

13

Лорд-сенешаль управлял распорядком при дворе.

14

Бретань была населена потомками кельтов-бриттов, бежавших с острова от нашествия англосаксов.