Страница 119 из 121
Старик Джонс вдруг оживился и расправил плечи. Двигаясь много, бойчее, он снова занял свое место у стола.
— Кандидатуре Нагетта Дейвиса заявлен отвод, — провозгласил он с торжеством. — Прошу называть других кандидатов.
— Предлагаю этого нового парня! — закричали с разных сторон, и хор голосов поддержал кандидатуру.
Чужак уже собирался отбросить полу шатра. Он остановился. Брат Джонс бросил на него ободряющий взгляд.
Нагетт был побит, побит жестоко, и сам сознавал это. Он презрительно сплюнул, повернулся и зашагал к месту, отведенному для игры в «обе вверх».
— Эй, валите сюда, — крикнул он. — Мы займемся игрой, и пусть этот умник ведет собрание сам.
Ни один человек не двинулся с места. Нагетт подождал с минуту, но когда даже ближайшие дружки отвернулись, избегая его взгляда, он выбежал вон из шатра.
Чужак поднял с пола свои карточки и стал у стола рядом с Братом и Кэрли.
— Итак, братья, — сказал он, — объявляю собрание открытым. Секретарь прочтет нам протокол.
Джоанна Кларк
Жизнь хороша
Перевод Н. Ветошкиной
Странно, когда все идет гладко, — кажется, что так оно и должно быть, и вовсе не задумываешься над тем, до чего в общем хороша жизнь.
Так чувствовала я в то время, когда познакомилась с Ларри. Конечно, с тех пор прошел уже почти год, и тогда я была совсем девчонкой — мне еще и восемнадцати не исполнилось. Ларри было всего двадцать, но, увидев его впервые в тот вечер у Нэнси, я подумала, что с виду ему никак не меньше двадцати одного.
Нас познакомил брат Нэнси, Боб. Этот Боб довольно несносный парень.
— Ларри, прошу обратить внимание — это Энн, наша рыжая красотка. Осторожнее закуривай — она огнеопасна.
— Постараюсь быть осторожнее, — сказал Ларри, и я почувствовала, что у меня вспыхнули щеки, — так смеялись его глаза.
Был субботний вечер, и мы вчетвером решили отправиться в кино. Я не помню, какая шла картина, но какая-то очень интересная, и я немножко злилась, потому что рядом со мной сидел Боб, а Ларри — рядом с Нэнси. Но потом, возвращаясь домой, мы шли все вместе под руку и распевали песни, и я — прекрасно это помню — подумала, увидев падающую звезду: жизнь хороша!
На следующий день мы поехали купаться. Когда мы пересекали гавань на пароме Мэнли, Ларри кое-что рассказал мне о себе. Он работал механиком там же, где и Боб. Он сказал, что, если когда-нибудь ему удастся выиграть в лотерею, он купит себе красивую парусную лодку, вроде тех, что плавают в залитой солнцем морской дали.
Вот как пролетел этот день, чудесный день. Мы смеялись, уплетая сандвичи пополам с песком, мы смеялись, когда на нас обрушивались огромные волны. Мы пили молочный напиток и ели сосиски, а потом взошла луна, и мы пошли покататься на чертовом колесе в Луна-парке. Когда мы взлетели на самый верх, Нэнси подняла визг, а Ларри взглянул на меня и улыбнулся, и я снова подумала; жизнь хороша!
Когда мы возвращались на пароме домой, у Нэнси был усталый и сердитый вид, и она притворилась, будто спит. Ларри пересел ко мне. Они с Бобом по-приятельски болтали о своих делах: о работе, о том, что теперь, видимо, придется туго, — так сказал представитель профсоюза. Меня все это совсем не интересовало, но мне нравилось, закрыв глаза, прислушиваться к их голосам, плеску волн за бортом парома и долетавшим откуда-то издали задорным звукам рояля и скрипки…
Когда мы спускались по сходням, Ларри спросил меня, где я работаю и можно ли звонить мне по телефону моего начальника. Я дала ему номер.
Целых три дня я ждала этого звонка. Он позвонил в четверг утром и спросил, пойду ли я с ним в субботу вечером на танцы.
Бедная моя старенькая мама! Помню, как она в пятницу примчалась в город ко мне на работу, — я получила жалованье, и в обеденный перерыв мы с ней пошли в магазин и купили миленькое бледно-зеленое маркизетовое платье — без плеч, и юбка клеш. Я собиралась на этой неделе отдать в починку туфли, но тут взяла и потратила все деньги на платье.
И вот настал субботний вечер. После было много, много других вечеров, но тот был первый; а вы ведь знаете, такой вечер навсегда остается в памяти. Жизнь кажется прекрасной, и ты словно не ты, и просто не верится, что все это может еще продлиться… Но проходит время, и ты уже начинаешь считать, что все так и должно быть, как вдруг в один прекрасный день…
Но я начала рассказывать вам про тот субботний вечер.
На танцах я никого не знала, но у Ларри там было много знакомых ребят, и когда он меня им представлял, я даже не стеснялась своих рыжих волос — с бледно-зеленым платьем они сочетались не так уж плохо.
Играл целый оркестр. Обычно в нашем городке танцевали просто под рояль и барабан, но тут был настоящий оркестр. Мне было так хорошо, словно я танцевала впервые в жизни, я ни о чем не думала, да мне и не хотелось думать. Мне просто хотелось смотреть Ларри в глаза и плыть вместе с ним под звуки музыки в вечном танце. (О Ларри, кончился наш вечный танец!)
Так было в тот вечер, так было и потом, еще много, много дней и недель.
Вот почему, когда Ларри как-то раз пришел ко мне домой, — а в то время уже все знали, что мы с ним собираемся пожениться, — и спокойно сказал: «Ну, Энн, все кончено», — я похолодела. Мне показалось, что он говорит о нас.
Он, должно быть, сразу догадался, о чем я подумала, так как поспешил добавить:
— Нет, дорогая, не у нас с тобой. С работой кончено. Меня уволили.
Точно гора свалилась у меня с плеч; я засмеялась и воскликнула:
— О Ларри, как ты меня напугал! Это ерунда! Ты скоро получишь другую работу. Ведь ты хороший механик.
— Конечно, я тоже на это надеюсь, — сказал он и улыбнулся. — Что-нибудь да подвернется.
Но недели шли и шли, а Ларри никак не мог устроиться на работу. Он должен был помогать матери — она была вдовой, — и нам пришлось забыть о развлечениях. А вскоре Боба и некоторых других ребят тоже уволили. Конечно, они не вешали носа, и мы провели еще не один хороший вечер у Нэнси — болтали и пели и устраивали танцы на задней веранде. Но иногда в перерыве между танцами ребята собирались в кружок и затевали горячий спор о правительстве Мензиса и войне в Корее и всяких таких вещах. Разговоры эти меня только злили, — мне казалось, что все это не имеет к нам никакого отношения.
Потом как-то раз Блуи предложил Бобу и Ларри отвезти их на своем грузовике в соседнее местечко: сказал, что там можно будет неплохо подработать. Они принялись строить грандиозные планы и хвастались, что заведут доходное дело и станут сразу зарабатывать по сотне фунтов в неделю.
Но для меня все это означало только одно: нам с Ларри придется расстаться. Вечером накануне его отъезда мы поссорились, и я так и уснула в слезах.
Недели две жизнь текла своим обычным, давно заведенным порядком. Я возненавидела все на свете. Решительно все было не так и не по мне, и я не могла взять в толк почему. Я и сама не знала, на кого мне обрушить свою ненависть, и потому ненавидела всех на свете. Дома капризничала и ссорилась с родными, на работе цапалась с подружками и дулась на них. Потом мама сказала мне, что встретила в мясной лавке мать Боба. «Ребята вернулись домой без копейки в кармане», — сообщила та. У меня не хватало духу пройти мимо дома Нэнси, я боялась встретить там Ларри, но каждый вечер я сидела дома и, сгорая от нетерпения, ждала, что он придет.
В тот вечер, когда он пришел, мы с мамой стирали белье. Отец еще не допил свой чай, он читал газеты и тихонько бранился после каждого заголовка.
— Хэлло, — сказал Ларри, войдя через черный ход.
Я быстро обернулась, и все язвительные слова, которые я для него приготовила, застряли у меня в горле. Ларри был в форме — в военной форме.
— Хэлло, Ларри, — мягко сказала мама; и я, не глядя на нее, почувствовала, что на глазах у нее навернулись слезы.