Миклуха-Маклай

Мое здоровье было скверно последние месяца два, да и теперь оно все еще нехорошо. Как только поправлюсь немного более, отправлюсь в Сидней; буду назад в конце мая.

Летом или осенью, дорогою в Киевскую губернию, заеду к вам в Ясную Поляну.

Посылаю, непрошенный, мою фотографию, в обмен на вашу.

С глубоким уважением

Миклуха-Маклай».

В мае 1877 года путешественник был уже в Сиднее. Там он провел всего несколько дней, ровно столько, сколько было необходимо для ликвидации его дел. Вскоре с женой и двумя маленькими сыновьями он выехал обратно в Россию. Не оправившись еще как следует от болезни в Петербурге, в Сидней он приехал совсем больным, страдая острой невралгией и ревматизмом. Ему следовало лечь в больницу и отдохнуть, по крайней мере, несколько месяцев, но, занятый новыми замыслами, он не замечал, что делается с ним самим. Напрасно друзья просили его не спешить с отъездом, он считал, что не имеет права терять времени. Совсем больной Миклуха-Маклай вернулся па родину и горячо принялся за подготовку своих дневников к печати, намереваясь издать их в виде большой книги о путешествиях.

Между тем здоровье его продолжало катастрофически ухудшаться. Ему не было еще сорока двух лет, а он уже производил впечатление старого человека. Тропическая лихорадка, бывшая страшным его спутником в течение шестнадцати лет, сделала свое губительное дело.

В январе он пишет свое последнее письмо Л. Н. Толстому, спеша поделиться с ним своей радостью: только что в журнале «Северный вестник» были напечатаны его записки о путешествии на острова Адмиралтейства. Эти записки, как одну из глав книги, над которой он работал, Миклуха-Маклай посылал теперь Толстому со следующим письмом:

«С.-Петербург, Галерная, д. 50, кв. 12.

2 января 1888 года.

Ваше сиятельство,

глубокоуважаемый граф Лев Николаевич!

Зная, что мои отношения к туземцам островов Тихого океана отчасти интересуют вас, я посылаю вам прилагаемую брошюру — «Отрывки из моего дневника 1879 года».

Острова Адмиралтейства принадлежали в то время к весьма редко посещаемым шкиперами и трэдорами. Жители их слыли за «людоедов, очень коварных и кровожадных». Слава эта оберегала туземцев долго от нашествия белых. Их боялись и не трогали.

Ввиду вышесказанного, я полагаю, что они сохранили свою первобытность, почему они были для меня вдвойне интересны, и я пожелал провести несколько дней между ними.

Замечу, что, когда я писал дневник на островах Андра, обыкновенно по вечерам, я часто был так утомлен, что спешил записать свои наблюдения, делал это часто ех offitio[27], чтобы скорей лечь спать!..

Печатая «отрывок», я должен был выпустить многие чисто научные разъяснения, замечания, ссылки и тому подобные, интересные только специалистам-антрополoгам. Кроме того, дамская цензура редакции «Северного вестника» сочла долгом выпустить несколько примечаний, даже несмотря на то, что были переведены мною на латинский язык! Последние сокращения ослабляют отчасти впечатления «couleur locale» (les points manquant sur les i’s...е!)[28], но только отчасти.

Относительно «слога» и «русского языка белого папуаса», на которых иные мои хорошие знакомые сильно нападают, я могу ответить:

Перед отъездом в Австралию, в январе, кажется, я послал вашему сиятельству мою фотографию, вашей — еще не получил, но ожидаю.

With the heartient grae tings for the now your I remain your faithfully[30].

Миклуха-Маклай».

В половине февраля 1888 года состояние здоровья Миклухи-Маклая стало настолько опасным, что жена его согласилась поместить больного в клинику. Последние шесть недель жизни замечательного путешественника были омрачены тяжелыми страданиями. Но и тут он остался верен себе. Когда он получил известие, что Германия официально объявила берег Маклая своей колонией и послала туда военные корабли, он, лежа на смертном одре, собрал последние силы и послал негодующую телеграмму Бисмарку от имени своих папуасских друзей, на что имел безусловное право:

«Туземцы берега Маклая протестуют против присоединения их к Германии».

Это был поступок честного, благородного и в то же время наивного утописта. Он мечтал построить свободное трудовое общество папуасов, забывая о немецких военных крейсерах. Миклуха-Маклай не знал, что освобождение трудящихся, в том числе и цветных, придет лишь тогда, когда пролетарии силой сбросят капиталистическое ярмо со своей шеи и водрузят алое знамя социализма.

Телеграмма Миклухи-Маклая явилась последним делом его жизни. 14 апреля 1888 года Николай Николаевич Миклуха-Маклай скончался.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Миклуха-Маклай отдал лучшие свои годы на изучение первобытного населения неизвестных тогда еще территорий Новой Гвинеи. Но он видел в папуасах не только объекты для научных наблюдений, он сумел их полюбить и всю свою замечательную энергию отдал на защиту их свободы и благосостояния. Анатом в юности, он сосредоточился потом на антропологии и этнографии, а под конец жизни думал только о судьбе берега Маклая, о своих друзьях-папуасах и об основании утопической колонии на островах Тихого океана.

Этого не могла ему простить буржуазная наука. Ее представители всячески пытались умалить значение научных работ Миклухи-Маклая. Вместе с тем различного рода колониальные дельцы империалистических стран непрочь были использовать в своих интересах научные изыскания Миклухи-Маклая.

Так, некий Финш, проникший под маской ученого в доверие к выдающемуся русскому ученому и выведавший результаты его исследований, помог впоследствии Бисмарку наметить план захвата северо-восточной части Новой Гвинеи.

Буржуазные ученые травили Миклуху-Маклая. Но даже и они вынуждены были признать, что все написанное Миклухой-Маклаем по антропологии папуасов и меланезийцев является чрезвычайно ценным; в изучении этих народов русский ученый должен быть признан одним из самых выдающихся авторитетов. Действительно, ни один универсальный труд по антропологии, этнографии и географии не обходится без постоянных ссылок на его имя, и его небольшие по размерам работы в этих областях могут быть признаны классическими.

Буржуазная наука не могла простить русскому ученому, что он неизменно видел в «чернокожих дикарях» прежде, всего людей, с которыми обращался по-человечески, стремился достигнуть взаимного понимания и считал, что долг цивилизованного человека — быть с ними всегда справедливым, не допускать никакого насилия и помогать им подняться на новую, более высокую ступень культуры и счастливой жизни. Буржуазным ученым эти цели Миклухи-Маклая не только оставались чуждыми, но и вызывали их суровое порицание.

Но Миклухе Маклаю ближе всего были интересы демократии и человеческого прогресса. А это обязывало его бороться с эксплоатацией, расовым высокомерием и бесчеловечностью, которые превращали сказочно-чудесный мир экваториальных стран в арену страданий и унижений цветного человечества.

Недаром память о Миклухе-Маклае стала светлой надеждой папуасов его берега. «Миклуха-Маклай, — свидетельствует этнограф Б. Хаген, работавший впоследствии к Новой Гвинее,— сумел завоевать самое широкое доверие, уважение и даже любовь папуасов. Хорошей памяти, которую оставил по себе первый белый житель залива Астролябия, следует приписать мягкое, дружественное, предупредительное отношение туземцев к позднейшим пришельцам. Мы, преемники Миклухи Маклая, впоследствии воспользовались этим в своих интересах... Ах, если бы мы все взяли в пример поведение этого человека...»

27

 По должности.

28

 Пропусками точек над i.

29

 Если нужно вам что-нибудь сказать, то нужно повторять слова. (Гете. Фауст.)

30

 Сердечно поздравляю с новым годом и остаюсь вам преданным.