Сантрелья

Все застыли в ожидании. Амадор лишь развел руками, добавив:

— По-видимому, он искал какое-нибудь название.

— Название? — встрепенулся Карлос. — Может, Сантрелья?

Археологи переглянулись, будто бы спрашивая друг у друга, какое было название, но не ответили.

— Название! — воскликнула я. — Жители Сантрельи говорили, что Николай выяснял у них какие-то названия на иностранном языке!

— По-моему, он произносил слово на «А», — вспомнил Пенья.

— «Лошадиная фамилия», — пробормотала я по-русски.

Все в недоумении воззрились на меня, точно я промолвила некое заклинание. Несколько минут царила тишина: каждый был погружен в свои мысли. Внезапно тишину разорвал резкий трезвон. Я вздрогнула. Пенья схватил трубку:

— Музей Археологии…Да, они здесь, сеньор Ривера… Минуточку…

— Ривера? — удивленно переглянулись мы.

— Росалес, тебя, — передал тому трубку Пенья.

Андреас рывком выхватил трубку:

— Серхио, есть новости?… Да?… Он что-нибудь знает?… Неужели?… Здесь, в Севилье?…Да…Да…Хорошо…Сейчас полвторого…Ждем.

Он повесил трубку и просиял. Надежда запульсировала у меня в висках. Я ждала, что же скажет этот замечательный, добродушный археолог.

— Альварес в Севилье и будет нам сюда звонить.

Мигель Альварес казался тем недостающим звеном в цепи нашего расследования, тем, кто, похоже, мог знать, что искал Коля в Сантрелье. Я попросила у археологов атлас Испании и стала разыскивать Сантрелью. Открыв страницу 34, я сосредоточила свой взгляд на квадрате А3 и ахнула. Сантрелья находилась в Кастилии, к северо-западу от Мадрида, где-то между Мадридом и Авилой. Я показала карту своим спутникам.

— Это так далеко! — удивился Амадор. — Там не может быть и речи не только о Тартессе, но и о Тартессиде.

— Боже мой, что он там искал? — простонала я.

Рядом с селением я различила какой-то значок, напоминающий печку, и спросила у Карлоса, что он мог означать.

— А-а, так на наших картах обозначают замки.

— Замки, — растерянно повторила я и вновь вспомнила свой сегодняшний сон.

Зазвонил телефон. Звонил Мигель Альварес. Он предложил встретиться в парке Марии Луисы у памятника Беккеру. Выбор места встречи казался странным, но Густаво Адольфо Беккер был моим любимым испанским писателем, и я с удовольствием еще раз побывала бы у его памятника.

Мы поблагодарили Пенью и Амадора и отправились к парку Марии Луисы. Восхитительные башни зданий Ибероамериканской выставки на Площади Испании служили нам своеобразным маяком на нашем пути к месту такой важной встречи, на которую, видимо, все мы возлагали столько надежд.

Мы вошли в парк, славившийся своими редкими породами растений, и, вдыхая запахи природы, словно по тропическому лесу, пробрались к окружавшей памятник изящной литой изгороди на мраморном основании. Вдоль изгороди разместились мраморные скамейки с литыми ажурными спинками. В центре образованной изгородью большой окружности, посреди цветника, высилось величественное дерево. Его лианоподобные зеленые ветви свисали прямо на мраморный бюст Беккера, пряча эту мятущуюся душу под своей сенью. Слева, у подножия памятника на ступеньках лежал изломанный силуэт бронзового купидона. Справа, другой купидон, как будто только что опустился на землю, едва коснувшись ее носком. Еще правее, на ступеньках сидели три мраморные музы, погруженные в свои страдания. Вся эта композиция напомнила мне короткое, но словно вобравшее в себя квинтэссенцию всего творчества поэта, стихотворение:

Вся жизнь — что пустое поле,

Коснусь — и увял побег;

И путь мой по чьей-то воле

Засеян одною болью,

Которой не сжать вовек.

Прямо напротив поэта на скамейке примостился молодой человек, худой, сутуловатый, темноволосый и в очках. Он не мигая смотрел на бюст Беккера, будто не мог оторвать взгляда от глаз поэта, постигая его юную мудрость и грусть.

«Конечно, — подумала я, — искателям Тартесса должен быть не чужд этот писатель-романтик».

— Сеньор Альварес? — обратился Росалес к молодому человеку.

Тот, как мне показалось, вздрогнул, словно не ожидал никого здесь увидеть, но тут же широко улыбнулся и поднялся нам навстречу:

— Да-да, добрый день! Я Мигель Альварес.

Мы поздоровались и познакомились.

— Вас удивляет место нашей встречи? — почему-то догадался Альварес. — Дело в том, что вчера именно здесь я должен был увидеться с Николасом в четыре часа дня. Я прождал его до семи часов. Потом я позвонил в Кадис по телефону, который он оста-вил мне для связи, и узнал о случившемся от его супруги. От нее же я услышал и о вас, правда, она не знала, где я могу вас найти. Утром я связался со своей женой в Мадриде. Луиса рассказала мне о звонках и сеньоры Тортига и сеньора Риверы. Перезвонив ему, я узнал подробности. Почему-то я подумал, что нам тоже стоит встретиться здесь. Может, в глубине души я надеялся на запоздалое появление Николаса.

— Расскажите, пожалуйста, о ваших с ним беседах, — тихо попросила я.

Я неожиданно почувствовала, что этот немного чудной стеснительный паренек (он выглядел совсем молодым), напоминавший до отрешенности увлеченного наукой интеллигентного юношу, что-то вроде Паганеля в молодости, выведет нас на финишную прямую нашего расследования. И я теперь могла себе позволить быть вежливой и терпеливой. Впрочем, возможно, на эмоциональный выплеск у меня уже не осталось сил.

— Я был учеником сеньора Тортиги, — начал Альварес, — а после учебы стал преподавать в университете. Но я никогда не расставался с моим учителем, и он часто посвящал меня в свои научные исследования. В прошлом году его не стало. Его супруга попросила меня помочь разобрать его наследие и часть его работ, особенно незавершенных, передала мне, чтобы я оформил их для посмертной публикации. Именно среди его папок с пометкой «Очень важно!» я нашел одно сообщение, которое взволновало и озадачило меня.

Он замолчал, а мы, не сговариваясь, подняли на него взгляд. Карлос в нетерпении даже тронул юношу за руку. Мигель смущенно улыбнулся ему в ответ и продолжил:

— Я давно интересовался древностью. А Тартесс и его загадочное исчезновение с детства будоражили мое воображение. Все, что касалось Тартесса, я собирал и изучал. Мой учитель разделял и поощрял мои интересы. Кстати, он даже рассказывал мне об ученом из России, столь же увлеченном этой темой. Так что заочно я уже был знаком с Николасом, когда его направила ко мне сеньора Тортига. Оказалось, мы с ним похожи: он настолько же одержим поисками Тартесса. Я поверил ему еще и потому, что он действительно был настроен на раскопки. Ведь многие археологи отчаялись и больше не предпринимали попыток разрешить эту задачу, да и финансирование, прямо скажем, тоже проблема. Так вот Николас стал фактически моим компаньоном, и я поведал ему все, что знал, а он раскрыл мне свои соображения. Потом я показал ему то сообщение, которое на первый взгляд напоминало скорее сомнительную сенсацию бульварной прессы, нежели действительно стоящие факты.

Он перевел дух и робко улыбнулся нам, словно проверяя, не наскучил ли он своей болтовней. Я попросила его продолжать. Он почему-то кивнул Беккеру — вероятно, все же поэт заряжал его энергией, — и вновь приступил к рассказу:

— В папке своего учителя я нашел старую пожелтевшую газетную вырезку, относившуюся к середине девятнадцатого века. Ее я и показал Николасу. Впрочем, я не имею теперь права скрывать ее и от вас, хотя мы с ним пока не собирались это обнародовать.

Он раскрыл папку, лежавшую у него на коленях, и стал бережно перебирать какие-то листочки, пока не извлек оттуда ксерокопию газетной статьи. Он передал ее мне.

«Тайна Тартесса», — гласил заголовок.

— Читай вслух, — попросил Росалес.

И я стала читать:

«Тайна Тартесса скоро будет раскрыта. Наконец-то, Тартесс будет найден, считают мадридские ученые. Они случайно познакомились с содержанием древнего манускрипта, где сообщается о местонахождении Тартесса. Некий русский путешественник сеньор Раманов является хранителем древней рукописи своего предка, написанной на трех языках: арабском, русском и испанском…»