Страница 15 из 17
— Зачем ты женился? Я не понял! Какая тебе выгода? Она на зоне. Моя Томилка на зоне! Понимаешь?!
— А что, женятся только по выгоде? По расчету? — осадил его Мавр и добавил. — И еще, Василий Егорыч. Не кричи больше на меня, не привык. Я все-таки генерал…
Нервы у него были изношены, однако совладать со своими чувствами он сумел.
— Извини, — обронил тесть и, подскакав к телевизору, выдернул шнур из розетки. — Не могу понять… Ей-то зачем это надо?
— Генеральша, она и на зоне генеральша, — словами Томилы сказал Мавр. — Ей легче будет сидеть, а мне за нее похлопотать есть основания… А когда отсидит — куда? К тебе в эту нору?
— Верно… Когда на воле есть надежда — сидится дольше, но спокойно.
— Вот, ты же знаешь… К чему такие вопросы? — кроме подъезда хорошо был различим небольшой мостик через речку: если там появятся машины, в запасе остается добрых пять-семь минут…
— Да, генеральша, — после паузы заговорил тесть. — И вот так, за красивые глаза женился?
— Не только за глаза…
— Надо понимать, брак фиктивный?
— С чего ты взял? Она давно мне нравилась…
— Значит, ты у Юрки Томилу отбил? Так получается!
Мавр подошел к верстаку: под стружками лежал недоделанный деревянный протез в форме человеческой ноги — даже пальцы и ногти на них вырезаны с любовью…
Этакая рукодельная зековская работа, но со вкусом и без пошлости.
— Сам подумай, Василий Егорыч. Ну как может старик отбить жену у молодого парня? А мне тогда под восемьдесят было!
Он молчал минуты две, возможно, ругал себя за ворчливость и недоверие, и одновременно продолжал буравить его взглядом.
— Так ты с ней жить собираешься?
— Сначала дождусь из тюрьмы… Слушай, дорогой тесть, давай все детали обсудим по дороге. Сядем в автобус и попылим малой скоростью…
Тот не слушал.
— А если помрешь?
— Во-первых, мне намерено впереди еще сорок пять…
— Хорошо ты себе намерил…
— Это не я — судьба такая… И Томиле еще столько же выпадает. Проживем счастливо и умрем в один день.
— Генерал, в звездах и орденах, а как пацан…
— Вот, а ты говоришь — старик!.. Во-вторых, если умру, жене моей законной я отписал каменный дом на берегу моря, с садом и виноградником, винный погреб с семнадцатью бочками, и в пяти из них — коньяк на выдержке, еще не распечатывал. А еще созревшего разлито в триста сорок две бутылки, пьется лучше, чем Двин.
— Богатый жених…
— Муж! — Мавр постучал пальцем по карману, где лежало свидетельство.
— У тебя что, никого своих нет? Детей?
— Сын рано умер, в пятьдесят девять. Инфаркт…
— Понятно… А ты где служил-то, зятек? — вдруг спросил он. — В каких войсках?
— Во всяких, папа, — отмахнулся Мавр. — Мемуары потом, а сейчас есть к тебе разговор, Василий Егорыч. Скажем так, согласованный с Томилой.
— Ну и что говорит она?
— А чтоб ты сегодня же собрался и поехал домой, в Крым.
— Это как — домой?
— Не оставлю же я тестя в этом бараке?
— Нет, я никуда не поеду, — он помотал головой и потупился. — На свидания буду ходить к Томилке… Черт те куда ехать — в Крым!
— Это же не в Нарым, Василий Егорыч!
— Я и не был там никогда!
— Вот и побудешь…
— Зачем я тебе сдался? Одноногий старик!.. Нет!
— Конечно, ты не подарок, но куда деваться? Не бойся, я тебе работу дам, не в нахлебники пойдешь.
— Какую работу? — спрятал глаза под бровями.
— По специальности!.. Кстати, ногу-то на фронте потерял?
— Тебе какое дело? Где бы ни потерял — новая не вырастет.
Мавр достал письмо, протянул тестю и стал глядеть в окно.
— Читай. И собирайся! Через три часа поезд, а у нас и билетов нема, и как автобус ходит — не знаю.
На мостике было пусто: к лесозаводу шла хозяйственная гравийка и другим путем сюда не попасть…
Василий Егорович долго смотрел в письмо — то ли перечитывал, то ли думал; глаза его как бы вышли из-за прикрытия бровей и нависающих бровных дуг, чуть потеплели.
— У меня тоже вот… Одна-единственная дочка. Женился поздно, почти в сорок…
— Ладно, тесть! Это на потом. Сейчас собирайся!
— А ты на меня не покрикивай! — вдруг взъерепенился он. — Гляди-ка, генерал, командует тут!.. Мне еще протез обуть надо, культю подогнать, облегчить… Вещи собрать!
— Возьми самое дорогое и едем, — мягче сказал Мавр. — У меня плохие предчувствия, поезд без нас — ту-ту… Фотографии, документы… Даже белья не надо. Ну, конечно, инструменты…
— У меня вон два полушубка, валенки, штаны ватные — что, брошу?!
— Зачем тебе в Крыму полушубки?
Он неожиданно засмеялся:
— Томилка пишет, ты можешь похлопотать, чтоб срок скостили? Ты что, и правда можешь?
— Погоди, дед, доберемся до Москвы, похлопочем…
— Какой я тебе дед? — обиделся Василий Егорович. — Да я моложе тебя! Дед… Слушай, а пенсия? Я по старости получаю, все-таки сто десять тысяч…
Бутылка водки стоила уже тридцать. Мавр стал собирать инструменты со стены, а тесть вдруг подпрыгал к окну и, согнув шею, выглянул из-за косяка…
— Атас! Облава!
Ни на улице, ни за изгородью на проселке никого не было, да и мостик с изгибом дороги оказался пустым, но население жилой зоны, эти серые, одинаковые люди буквально летели в сторону промышленной, словно птичья стая, одновременно меняя направление и организованно покидая насиженное место. Бесшумная эта тревога в единый миг всколыхнула все бараки, и уже внизу слышался топот и стук дверей; откуда-то взялись дети — около десятка разного возраста, табун цыганок в пестрых одеждах и даже существо с грудным младенцем на руках. Прошло минуты полторы, и все кончилось, территория зоны была пуста, и лишь следы по свежему снегу, в том числе и босых ног, остались, как строчки письма на чистом листе.
И тот же час на улице показались две машины: милицейский «уазик» и белая «неотложка». Они вывернулись из-за крайнего барака и на полном ходу помчались к двухэтажке.
— Что-то не похоже на облаву, — сказал тесть, не сводя взгляда с Мавра. — Они сначала оцепление ставят, а эти…
— За мной приехали, — спокойно обронил тот, глядя, как из машины вылетают двое с автоматами и в масках, и двое — в гражданском. — Говорил, надо быстрее…
Глаза Василия Егоровича снова спрятались под брови — смерил генерала с головы до ног.
— Герой… Советского Союза!.. А я ведь тебя узнал. Увидел в профиль и узнал… На щеке у тебя не морщина и не складка — шрам. Ну-ка, покажи! Моя метка!
И полез щупать корявыми, изрезанными пальцами…
То, что его не оставят в покое, Мавр понял сразу же, как только заявил начальнице колонии о своем намерении жениться. Она не умела прятать чувств; на ее бледном, простоватом лице вначале вспыхнул целый букет — от изумления до глухой, тихой подозрительности. Он сразу же повинился, что солгал про внучку, что у них нет никакого родства, и ложь эта благородна, поскольку он подобных мыслей не держал, когда ехал сюда. Мол, когда увидел истерзанного и глубоко несчастного человека, решил если не спасти, то хоть как-нибудь помочь. А замужество для Томилы — спасение, ибо она давно страдает от одиночества и в таком состоянии может погибнуть в лагере.
Он врал искусно, даже прощения попросил, однако уже чуял, напрасно. А когда «хозяйка» услышала весть, что этот ненормальный генерал в местной нотариальной конторе еще и дом в Крыму жене отписал, вообще замкнулась и выразительно замолчала. От немедленных разборок ее удерживала непростительная и глупая ошибка, допущенная еще утром, — не проверила документы, запустила в зону и разрешила свидание неизвестному человеку, скорее всего, душевнобольному, авантюристу или циничному преступнику, воспользовавшемуся генеральской формой и наградами. Если его сейчас же сдать своим операм или органам, на следствии обязательно выяснится, как он пил чаи с «хозяйкой», как она лично провела его через КПП и дала прапорщика в денщики — чтоб и в магазин за продуктами бегал, когда потребуется, кипяток приносил и еще охранял тишину и покой.