Страница 86 из 98
Смирнова бесило это вынужденное безделье. Надо собирать надстройки, а как собирать, когда не настлана палуба? Он ходил к начальству, звонил в партком. Вернулся однажды из цеха и увидел: ребята столпились и о чем-то толкуют, размахивая руками. У него екнуло сердце: уж если даже самые заядлые рыбаки здесь, а не возле своих закидушек, стало быть, что-то стряслось…
Больше всех горячился Володя Шатурин, показывая то на краны, то на корму танкера. Увидев бригадира, бросился к нему:
— Дядя Вася, порядок!
Смирнов не понял: какой порядок? Только что ему сказали, что до завтрашнего дня бригаде придется стоять.
— Я придумал!
— Что ты придумал?
— Попробуем собрать надстройку прямо здесь, на земле. Крану ее поднять — раз плюнуть, верно? А когда палуба будет готова, поставим на место.
По справке цеховой администрации это предложение Шатурина дало экономию в десять тысяч рублей.
Сейчас они — два бригадира, Смирнов и Шатурин, — встречаются редко.
— Давно не виделись, дядя Вася. Уезжал или болел?
— Нет, и не уезжал и не болел. Здесь на корме работаю.
— На корме? А я — на носу…
Вот это корабль!
В Японии на верфях в Ниигата Смирнов, пристально наблюдая за японскими рабочими, поражался, насколько однообразен их труд. Каждый делал только одну определенную операцию — казалось, разбуди такого человека среди ночи, и он выполнит эту операцию спросонья так же чисто, заученно, как и днем. Хорошо это или плохо? Доведенное до предела разделение труда ведь тоже нравственно принижает человека.
И внезапно пришел на память случай со снимком, который давным-давно был опубликован одной из ленинградских газет. Корреспондент сфотографировал Смирнова на стапеле, со щитком, который прикрывал лицо от яркого огня электродной сварки. Подпись была короткой: «На нашем снимке бригадир судосборщиков В. Смирнов за работой».
После этого редакция получила несколько сердитых писем от своих читателей. «Какой же это сборщик, когда на снимке ясно изображен сварщик?» «Товарищи корреспонденты, лучше изучайте производство, тогда не будет таких грубых ляпов!» А между тем никакой ошибки в газете не было.
Произошло то, чего не мог предвидеть Смирнов, — налаженная, ритмичная работа обернулась теневой своей стороной. Бригада перекрывала нормы, а электросварщики не поспевали за ней — приходилось замедлять темп, а то и вовсе останавливаться. Останавливаться, когда так точно, так тщательно составлены все графики!
Не только сварщики — отставали и газорезчики. Дело-то, по сути, плевое: подрезать кромку. А газорезчик занят на другом объекте, вот сиди и жди его.
Бригада ждать не могла. Ребята сами проложили линию, достали резак и шланги, и вечером, к концу смены, Смирнов присел в стороне с листком бумаги и карандашом и подсчитал, что совмещать профессии на сборке куда экономичнее, чем создавать комплексные бригады.
Правда, дело это было пока не совсем законное, и «техника безопасности» подняла шум: Смирнов кустарничает, развел партизанщину, его бригада неправильно использует аппаратуру — запретить!
Ох уж эти хождения по начальству! Пришлось Василию Александровичу дойти до главного сварщика завода, показать ему ту самую бумажку с подсчетами.
— А вы сдайте все полагающиеся экзамены, — предложил главный, — и вопроса нет. Вернем аппаратуру и еще подкинем!
Так и сделали: Смирнов первым сдал экзамен на газорезчика, потом и ребята освоили сварку, и появился в газете снимок, вызвавший нарекания читателей.
Так что же такое мастерство? Только ли опыт, накопленный с годами?
Жить в одном городе, в нескольких автобусных остановках от дома, а встречаться разве только на активах или праздничных вечерах!
А встречи редки потому, что Василий Александрович много и часто ездит с рабочими делегациями. Япония, Италия, ГДР, Финляндия, США, Польша, Куба… В Гаване кубинские друзья предложили ему поехать по городу, и по их лицам Смирнов догадался, что готовится какой-то сюрприз. Машина вышла к открытому океану, и он увидел «Братиславу» — танкер, который когда-то собирал со своей бригадой. «Братислава» стояла на внешнем рейде, далеко от берега, и он мог только любоваться ею — такие встречи всегда радостны.
Со своими танкерами он встречался и в море, когда плыл в Японию, а совсем недавно видел на Балтике свои лесовозы.
Из Ленинграда в Росток он вез Вечный огонь. Факел был зажжен от огня на Площади жертв революции, перенесен на военный корабль, и от этого факела должно было вспыхнуть пламя у памятника революционным немецким матросам в Ростоке. На рассвете командир корабля протянул Смирнову бинокль и спросил:
— Не ваши ли?
— Мои.
Лесовозы салютовали гудками и флагами, а Смирнов невольно думал: сколько же их, больших и малых судов, ходят под всеми широтами, неся в себе частицу его труда?.. Быть может, такие мысли приходят только с годами, когда чаще начинаешь оглядываться на сделанное?
Но все-таки не это было главным в его поездках.
Его поразила Америка — он приехал туда в тот день, когда был убит президент Кеннеди. Смирнов увидел растерянных и, наоборот, очень оживленных людей, которым пришлась по сердцу сенсация. Одни проклинали свою собственную страну, где могло случиться такое, другие жадно набрасывались на газеты, чтобы посмаковать еще одну телеграмму из Далласа или Вашингтона. Одни плакали, другие прикидывали, что принесет им возможное перемещение в связи с новым хозяином, вступающим в Белый дом, третьи вопили о «коммунистическом заговоре», четвертые пожимали плечами — они привыкли ничему не удивляться в этой Америке, — пятые предвещали еще и не такое…
Среди потока телеграмм-молний, сногсшибательных репортажей, интервью с тюремщиками и полицейскими затерялась в американских газетах корреспонденция из Сан-Франциско, названная автором «Мистер Смирнов фантазирует». Утром в номере гостиницы ему перевели текст этой корреспонденции, и «мистер» Смирнов улыбнулся.
Накануне он встретился с группой рабочих. Как всегда в таких случаях, разговор начался с вопросов: кто как живет? И Василий Александрович почувствовал, что между ним и этими американскими парнями стала расти стена недоверия.
— Как, бесплатное медицинское обслуживание?.. Для всех?!.
— Да. Для любого. Врач приходит домой, и ты ничего не платишь ему.
— Ну, а если надо лечь в больницу, сделать операцию, в с п о р о т ь ж и в о т?
(Переводчик растолковал, что «вспороть живот» означает удалить аппендикс-.)
— Больничное лечение тоже бесплатно. Больше того, все время болезни рабочего или служащего оплачивается. И отпуск тоже.
Он говорил и видел: не верят! Хоть тресни — не верят. Даже улыбаются, переглядываясь: мол, сказки какие-то.
— У нас вспороть живот в больнице и неделя лечения после операции стоят полторы тысячи долларов.
Смирнов рассказывал о черноморских здравницах, о санаториях, о льготных, а то и вовсе бесплатных путевках, и видел: не верят!
— Ну, предположим, все так, как вы говорите. А сколько вы платите за жилье?
Он сказал: несколько рублей…
— Какой процент от заработка?
Смирнов вырвал листок из блокнота, начал подсчитывать — не верят!
— А образование?
— Бесплатное. Тем, кто хорошо учится, платят стипендию.
— Погодите, погодите, — перебивали американцы и возвращались к делам квартирным. — Лично вы как живете?
Смирнов только-только получил отдельную квартиру, до этого семья жила в одной комнате.
— Кто вам дал квартиру? Надолго?
— Дало государство, и навсегда.
— То есть как это навсегда? А если вас захотят почему-либо выселить?
— Нет, такое желание ни у кого не может возникнуть. У нас не выселяют, даже если не успел вовремя заплатить. Но обычно все платят вовремя: как видите, плата за жилье совсем необременительная…
Этот разговор не удивлял его. Незадолго до поездки в США к нему домой пришла группа иностранцев, и все наперебой допытывались, за что именно Смирнову дана такая квартира. Быть может, за какие-то особые заслуги? Он пожимал плечами: единственная заслуга — жил, как живет его поколение. Работал, воевал, опять работал. Ну, может быть, чуть лучше некоторых других. Соседи у него — рабочие, за стеной живет офицер Советской Армии, не герой и не в высоких чинах. Другой сосед — доцент. Обычный ленинградский дом, в любом вам встретятся точно такие же, самые обыкновенные семьи.