Страница 36 из 41
Я мысленно делил завтрак на части, мозг автоматически подсказывал порядок проведения анализа, но самым мощным реактивом оказался голод. Я быстро съел все, что находилось на бумажных тарелочках, и приготовился встретить своего тюремщика градом вопросов. Ведь он должен прийти, чтобы все убрать. Однако время шло, а меня, казалось, забыли. Я попытался вновь выйти в коридор, но за дверью кто-то стоял, так как она захлопнулась перед моим носом и засов загремел.
Вечером меня перегнали, как перегоняют скот, из помещения в помещение. Вдоль стен коридора шпалерами выстроились мордастые молодые попы. Теперь я уже совершенно не сомневался, что нахожусь в руках какой-то католической конгрегации.
Новое помещение было свежеокрашенным, пол из желтых строганых досок, стены побелены. Из большой и светлой комнаты с тяжелыми решетками на окнах я прошел в еще большую. Это была лаборатория. Какое-то странное чувство появилось у меня, когда я окинул ее взглядом. Ну конечно, это же моя домашняя лаборатория! Все было скопировано с невероятной тщательностью: так же расположен вытяжной шкаф, такой же формы высокая табуретка, сидя на которой я титровал… Я зажег спичку и поднес ее к газовой горелке; короткий хлопок — и она зажглась ровным пламенем. Здесь было все для работы. В большом шкафу рядами стояли реактивы лучших немецких фирм. Стопки нумерованной бумаги лежали в ящиках стола, на подоконнике, везде, где мне захотелось бы набросать свои мысли…
«Все-таки, что их интересует?» — думал я. Теперь, совершенно ясно, что я нужен им как химик. Иначе не стоило бы создавать точно такую лабораторию, какая была в Динане.
Мое внимание привлекла высокая колба. Точно такая стояла у меня дома. Перед отъездом я получал в ней какой-то раствор… Да, да, выполнял какую-то просьбу фабрики в Монсе. Кажется, устанавливал присутствие никеля… Ну конечно же, я искал никель… Я поднес колбу к глазам, и мне стало не по себе: на дне колбы был характерный зеленоватый осадок. Колба взята в моем кабинете!
Я быстро поискал глазами диметилглиоксим — он стоял на своем месте — и произвел реакцию Чугаева[37]. Розово-красный осадок положительной реакции подтвердил, что это моя колба, что это моя лаборатория. Горелка, на которой я кипятил колбу, все еще шумела, и я не услышал шагов. Я поднял голову — передо мной стоял Фрезер. Жак Фрезер, растерянный и удивленный, непонимающе всматриваясь в мое лицо, а у двери чинно сидела Альма и, переминаясь с лапы на лапу, тихо повизгивала.
— Карл, — сказал Фрезер, — что ты тут делаешь? Где Годар?
— Кто звал тебя? Зачем ты здесь?
— Ты согласился работать в другом месте? Но где Годар, что с ним?
— Годар? Кто знает, куда они упрятали его! Как ты сюда попал?
— Я получил телеграмму, твою телеграмму, Карл. Вот она… — И он протянул мне листок: «Приезжайте немедленно, нашел Годара. Карл».
— Ну что ж, — сказал я, — тебя завлекли в ловушку, как и меня, возможно, как и Годара. Только и всего!..
— Мне сразу стало легче: со мной был Жак, я был почти в привычной обстановке. Но по-прежнему нас окружала неизвестность. Для чего понадобилось все это? Почему мне ничего не говорят? Где Рене?
Раз в день нам позволяли выходить во двор. Но теперь это уже не был тесный и узкий дворик-колодец. Старинный просторный парк раскинулся у стен монастыря. Правда, на всем протяжении ограды была расставлена вооруженная охрана, и на высокой, похожей на курятник, вышке стоял часовой с пулеметом. Мы были совершенно изолированы.
Нас неожиданно выручила Альма. Ведь мы, к счастью, вели ее первичное обучение на фламандском языке, родственном немецкому. Теперь Альма очень быстро усвоила сотню-другую простейших немецких слов из ее обычного лексикона и приносила нам все новости. Почти все, что сообщала нам Альма, было для нее самой непонятно. Конечно, она не разбиралась в действительном положении вещей и однажды чуть нас не подвела…
Охрана лагеря, скучавшая по развлечениям, могла часами смотреть на фокусы, которые выкидывала Альма. Охранников поражала ее понятливость. Однажды, когда свободные от дежурства парни покатывались со смеху при каждом номере, который им показывала Альма, один из них в шутку сказал:
— Да она — человек! Ей-ей!
Похвала пришлась как нельзя больше по душе Альме, она очень весело запрыгала на задних лапах. И кто-то из парней добавил:
— Только что не говорит…
Альма бросилась к Фрезеру, ухватила его за карман, в котором лежал аппарат для речи. Фрезер побледнел.
— Не нужно, Альма, — сказал он, — нельзя, успокойся!
Альма была обижена — ей так хотелось продемонстрировать свое умение говорить! К тому времени она умела исключительно точно подражать звукам речи и, что всего удивительнее, точно передавать то, что однажды слышала, даже если всего и не понимала.
Альму беспрепятственно пропускали везде. Как-то ее долго не было. Вернулась она очень возбужденной. И едва Фрезер в безопасном уголке вынул из кармана аппарат и подключил его контакты к ошейнику, как она быстро заговорила:
— Альма ограда… сделала дверь… ходить гулять далеко…
Ей действительно удалось сделать лазейку под колючей проволокой. Фрезер немедленно замаскировал это место сухой листвой.
А назавтра произошел первый разговор с теми, кто захватил нас. В просторном кабинете меня встретил учтивый пожилой человек.
Поглаживая маленькую ручную белочку, вцепившуюся в рукав его сутаны, он тихо и спокойно сказал:
— Разве вам чего-нибудь не хватает? Вы получили вашу лабораторию, приехал ваш помощник. Вы снабжены всем… Так работайте!
— Мне нужна свобода!
— А нам — ваш мнемонал! — откровенно и настойчиво заявил священник. — Поразительное открытие, — продолжал он льстиво, — поразительное! Чудесное, я бы даже сказал… божественное! Вы будете богатым человеком, доктор Меканикус, очень богатым! Но никто не должен знать, над чем вы работаете. Мы от вашего имени предусмотрительно затребовали и изъяли все статьи, которые вы необдуманно разослали в журналы. Расторгли все ваши контракты… И не думайте саботировать! Вы должны работать, вы созданы для химии, для исследовательской работы, и вы будете работать, доктор Меканикус!
— А где Рене Годар? — спросил я.
— Кто? Как вы сказали?.. — переспросил священник. — Рене Годар? Я впервые слышу это имя…
И я дал согласие. Какое счастье, что попы, как правило, неграмотны в технических вопросах! Для производства мнемонала я требовал самых невероятных реактивов. Мне доставлялось все, и самого лучшего качества. Через несколько дней Фрезер уже смог собрать первую бомбу.
Для отвода глаз я синтезировал небольшую порцию мнемонала. Мысль использовать его для освобождения пришла нам почти одновременно.
— Жак, — сказал я, — мы будем делать этот проклятый газ!
Фрезер кивнул головой:
— Обязательно! И приготовим его много…
Я немедленно начал монтаж полузаводской установки. Монахи были в восторге… Зачем им понадобился мой, газ, я не знал и даже не мог представить. Но они наполняли газом баллоны, установив для этой цели прямо под открытым небом довольно мощную компрессорную установку, связанную трубами с нашей лабораторией.
Вскоре нас посетило очень важное лицо. Это был грузный человек с мясистым носом, в роговых старомодных очках с толстыми стеклами. Я произвел на него, очевидно, хорошее впечатление, и он даже обошел вокруг меня, довольно посматривая и громко посапывая. Я очень остро почувствовал себя приобретенной» вернее — украденной вещью. Как я понял, он был главой всей этой компании бравых попов.
— Так вы и есть Карл Меканикус? — спросил он. — Вы самый химический химик, какого я только встречал!.. Благодарю…
Я молча наблюдал за ним.
В комнату вошел молодой послушник и, низко поклонившись, сказал:
— Вас ждут, ваше… — Послушник явно хотел «проглотить» какой-то титул или какое-то обращение, которое раскрыло бы нам положение этого важного лица в духовной иерархии, но грузный господин так глянул на парня, что у того ноги подкосились.
37
Чугаев Лев Александрович (1873–1922}—выдающийся советский химик. Открыл реактив, позволяющий определять наличие и количество никеля. Содействовал созданию платиновой промышленности в СССР.