Страница 2 из 3
После того я вершину срубил длиннолистой оливы,
Вырубил брус на оставшемся пне, остругал его медью,
Точно, вполне хорошо, по шнуру проверяя все время.
Сделал подножье кровати и все буравом пробуравил.
— И вот эту-то самую кровать и нашел Шлиман? — воскликнул Артем.
— Шлиман нашел остатки огромной оливы посредине каменных стен, но это вполне могло быть совпадением… Выводы, какие выводы можно из этого сделать?
— Много… Ведь это ложе — тайна семьи Одиссея, и знать ее мог только Одиссей или его сын, ведь даже служанка Евриклея не знала, что кровать эту сдвинуть нельзя с места! И если Одиссей на самом деле жил на свете, то почему отказывать в возможности реального существования Гомеру? Это все нужно проверить…
Он так и сказал: «нужно проверить». И в этих словах Артема было что-то необычное… Мне даже вспомнилось восклицание одного из ребят: «Сила!» Но я сказал:
— В мою задачу не входит «переманивать» вас в среду гуманитариев. Я хотел только чуть-чуть заинтересовать вас искусством древних, их историей. Все-таки знакомство с искусством облагораживает человека. . — А совместный труд над решением нужных человеку задач не облагораживает? — спросил Артем, поднимаясь.
Он быстро вышел из класса, и кто-то заметил:
— Артем — прямиком в лабораторию…
Больше я его не видел до того самого памятного дня, когда он сам подошел ко мне и, чуть смущаясь, сказал: — У меня все готово, мы можем хоть сейчас отправиться на его розыски.
— На розыски? Но кого мы будем разыскивать?
— Как кого? Гомера.
Я расхохотался.
— Но Гомера нужно «искать» в древних рукописях, анализируя и сличая тексты, погружаясь в бездну комментариев…
— Или погружаясь в бездну времени, — заметил Артем. — Машина готова… Я думал, что вы согласитесь…
Я так растерялся, что дал Артему увести себя в лабораторию. Там у окна стоял какой-то аппарат, сверкающий полированным металлом, но в общем очень похожий на аккумуляторную тележку двадцатого века.
Я сел на металлическое сиденье. Артем поместился рядом. Сейчас, положа руку на сердце, могу сказать, что у меня и в мыслях не было ничего серьезного. Я думал, что Артем просто решил меня разыграть и, смеясь, сознается в шутке, но ничего подобного не произошло. Он наклонился к пульту управления, и вдруг стены лаборатории стали медленно расплываться перед глазами. Появились смутные очертания каких-то человеческих фигур, странными движениями разбирали они стены лаборатории…
Вспыхнуло на мгновение солнце и тотчас же погасло…
Я пришел в себя не сразу. Наша «тележка» катилась вниз по каменистой дороге. Вокруг зеленели рощи, а солнце было высоко в небе. Артем остановил тележку у поворота, за которым виднелось море.
— Где мы? — спросил.я.
— Сейчас узнаем, — ответил Артем.
Он легко выпрыгнул из «тележки» и стал быстро подниматься на холм. Там наверху сидел какой-то человек в желтой одежде необычного покроя, но когда он встал и поклонился Артему, я увидел, что рукава одежды отрезаны. «Да ведь это хитон!» — подумал я. За холмом сразу же начались крутые склоны, а там вдалеке высились скалистые громады.
И вновь будто чей-то голос прошептал: «Олимп… Это Олимп…» Артем вприпрыжку сбежал по склону холма. Торопливо уселся на сиденье.
— Так что вы узнали?
— Все в порядке. Козопас сказал, что Гомер уже умер, но дед козопаса помнил поэта хорошо…
— Сейчас какое столетие? — спросил я, так до конца и не веря в то, что все происходящее не снится мне.
— Сейчас? — Артем наклонился к приборам перед собой, покрутил пуговку над чем-то, напоминающим спидометр. — Мы в двенадцатом столетии… до нашей эры, разумеется…
Было еще несколько «остановок», и вот последняя. Мы остановились посредине широкого луга.
Смеркалось. Чья-то песня донеслась из маленького селения, низенькие домики которого выглядывали изза деревьев. Вокруг никого не было. Артем попросил меня привстать, достал из-под сиденья сверток и, развернув его, протянул мне бутерброд с сыром.
— Где мы сейчас?
— Боюсь, что на этот раз перелет…
Артем с аппетитом откусил громадный кусок бутерброда и вдруг, толкнув меня в бок, указал рукой в сторону селения. Оттуда во весь мах скакал по росистой траве всадник. Он быстро приближался, и звон его доспехов заглушил и собачий лай, и песню, и неумолчный звон кузнечиков. Всадник подскакал к нам и в удивлении остановился, подняв правой рукой тяжелое копье. Я вобрал голову в плечи, ожидая, что сейчас на нас обрушится удар, но Артем, не поднимаясь с сиденья, поднял руку с газетным свертком и громко приветствовал всадника по-эолийски.
— радуйся! — сказал Артем. — Радуйся!
— Радуйся и ты, юный воин, и ты, почтенный человек, — ответил всадник и спрыгнул с коня.
— Мы ищем Гомера, — сказал Артем. — Вы не видели его?
— Гомера?.. — переспросил воин. — Гомера… Но я не знаю такого базилея… Или, может быть, это простой свинопас, убежавший из вашего дома?
— Нет, он слагает песни…
— Слагает песни? Так это нищий певец! Он был у нас вчера и долго пел на площади, но, да падет на мою голову проклятие богов, если кто-нибудь из нас подал ему хотя бы старую кость… В других местах ему лучше, там еще есть глупые псы, что забыли,.чего нам стоила Троя… Этот нищий ушел по дороге к морю…
Артем повернул какой-то рычажок, и наша «тележка» мягко покатилась по траве, а конь, вздрогнув, бросился в сторону и поскакал к селению, и долго нам слышался голос всадника, звавшего коня.
Утром мы увидели море. Воздух был прозрачен, дрожащими зубцами скал проступали очертания далекого острова. Артем вышел из «тележки», помог выбраться мне. Солнце поднималось в безоблачном голубом небе, предвещая жаркий день.
— Там кто-то сидит, — сказал Артем, кивнув в сторону каменистого обрыва.
Действительно, метрах в ста от нас, на обломке скалы сидел человек. Отсюда он сливался с серыми скалами, но когда мы подошли ближе, то я увидел неподвижно сидящего старца. Не отрываясь, смотрел он вдаль, туда, где узкой полоской тянулся остров.
Мы подошли ближе.
— Это Гомер, — сказал Артем. — Это Гомер! Это так же верно, как то, что далекий остров — Итака…
Старик не обернулся на шум наших шагов, он, казалось, спал, но когда Артем обратился к нему, тотчас же ответил на приветствие. Да, легенда говорила правду: Гомер был слеп.
— Он не видит… — сказал Артем. — Он слепой.
Я всмотрелся в лицо старца, ожидая увидеть незрячие глаза поэта, знакомые нам всем по бюсту античной работы, но вдруг понял большее: он не просто был слеп… Морщинистые веки запали в глазницы… Гомер был ослеплен.
— Гомер, — сказал я, — с вами говорят люди из будущего. Вы понимаете? Тридцать три столетия разделяют нас.
— Вы боги? — звучно и просто спросил старик.
— Нет, что вы!.. Мы смертные, но прибыли сюда из далекого будущего. Вас, Гомер, помнят и чтят, как великого поэта… Ваши песни записаны. И «Илиада» и «Одиссея»…
— Записаны?.. Не понимаю…
— Ну, такими значками, на тонких белых листах.
— Так поступают финикияне, — задумчиво сказал Гомер. — Я слышал об этом.
— Но должен вас огорчить… Некоторые сомневаются, что вы действительно жили на свете, Гомер…
— Боги не знают сомнений. Вы — смертные, — усмехнулся Гомер и быстрым движением ощупал скалу, на которой сидел, и я увидел, что рука его была сильной и ловкой. Потом он наклонился и, подняв с земли камень, сильно сжал его в руке.
— Нас, видите ли, очень интересуют некоторые противоречия в ваших поэмах…
— Не смеетесь ли вы надо мной, чужестранцы? — громко спросил Гомер, и сквозь прорехи в его сером плаще было видно, как напряглись его все еще могучие мышцы.
— Осторожно! — воскликнул Артем и схватил старика за поднятую для удара руку.
Какое-то мгновение Гомер сопротивлялся, но вот его рука разжалась, и камень покатился с обрыва.
И море, всплеснув, приняло его далеко внизу.
— Сейчас каждый может обидеть слепого… — грустно сказал Гомер. — Зачем я вам? Идите своей дорогой.