Озорной Лермонтов

7Но в ту же ночь их фактор смелый,Клянясь доставить ящик целый,Пошел Какушкин со двораС пригоршней целой серебра.И по утру смеялись, пилиВнизу, как прежде… а потом?..Потом?! Что спрашивать? Забыли,Как забывают обо всем.Лафа с Марисей разошелся;Князь мужика простил давно,И за разбитое окноС старухой щедро он расчелсяИ, от друзей досаду скрыв,Остался весел и счастлив.8Промчались дни… Марися, где ты?Где губишь ты младые леты?Она исчезла!.. НикогдаМы не найдем ее следа.Как храм, лишась своей святыни,Уныл наш бедный гошпиталь;Он стал мрачней ночной пустыни…Смешно вздыхать… а, право, жаль!

Ода к нужнику

О ты, вонючий храм неведомой богини!К тебе мой глас… к тебе взываю из пустыни,Где шумная толпа теснится столько дней,И где так мало я нашел еще людей.Прими мой фимиам, летучий и свободный,Незрелый, слабый цвет поэзии народной.Ты покровитель наш, в святых стенах твоихЯ не боюсь врагов завистливых и злых.Под сению твоей не причинит нам страхаНи взор Михайлова, ни голос Шлиппенбаха.Едва от трапезы восстанут юнкера,Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!Народ заботливо толпится за дверями.Вот искры от кремня посыпались звездами,Из рукава чубук уж выполз, как змея,Гостеприимная отдушина твояОткрылась бережно, огонь табак объемлет,Приемная труба заветный дым приемлет.Когда ж Ласковского приходит грозныйглаз,От поисков его ты вновь спасаешь нас,И ж…па белая красавца молодогоЯвляется тебе отважно без покрова.Но вот над школою ложится мрак ночной,Клерон уж совершил дозор обычный свой,Давно у фортепьян не раздается Феня…Последняя свеча на койке БаловеняУгасла, и луна кидает бледный светНа койки белые и лаковый паркет.Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тениСкользят по камере к твоей желанной сени.Вошли… и в тишине раздался поцелуй.Краснея, поднялся, как тигр, голодный х…й.Хватают за него нескромною рукою,Прижав уста к устам, и слышно:«Будь со мною,Я твой, о милый друг, прижмись ко мнесильней,Я таю, я горю…» – и пламенных речейНе перечтешь. Но вот, подняв подолрубашки,Один из них открыл атласный зад и ляжки.И восхищенный х…й, как страстный сибарит,Над пухлой ж…пою надулся и дрожит.Уж сблизились они, еще лишь миг единый…Но занавес пора задернуть над картиной.Пора, чтоб похвалу неумолимый рокНе обратил бы мне в язвительный упрек.

Ода Тизенгаузену

Не води так томно оком,Круглой ж…пой не верти,Сладострастьем и порокомСвоенравно не шути.Не ходи к чужой постелиИ к своей не допускай,Ни шутя, ни в самом делеНежно рук не пожимай.Знай, прелестный наш чухонец,Юность долго не блестит,Хоть любовник твой червонецКаждый раз тебе дарит.Знай, когда рука ГосподняРазразится над тобой,Все, которых ты сегодняЗришь у ног своих с мольбой,Сладкой влагой поцелуяНе уймут тоску твою,Хоть тогда за кончик х…яТы отдал бы жизнь свою.

Поэмы

Сашка

Нравственная поэма

(Строфы из поэмы)

1Наш век смешон и жалок, – все пишиЕму про казни, цепи да изгнанья,Про темные волнения души,И только слышишь муки да страданья.Такие вещи очень хорошиТому, кто мало спит, кто думать любит,Кто дни свои в воспоминаньях губит.Впадал я прежде в эту слабость самИ видел от нее лишь вред глазам;Но нынче я не тот уж, как бывало, —Пою, смеюсь. Герой мой добрый малый.2Он был мой друг. С ним я не знал хлопот,С ним чувствами и деньгами делился;Он брал на месяц, отдавал чрез год,Но я за то нимало не сердилсяИ поступал не лучше в свой черед;Печален ли, бывало, тотчас скажет,Когда же весел, счастлив – глаз не кажет.Не раз от скуки он свои мечтыМне поверял и говорил мне «ты»;Хвалил во мне, что прочие хвалили,И был мой вечный визави в кадрили.11Гуляка праздный, пьяный молодец,С осанкой важной, в фризовой шинели,Держась за них, бредет – и вот конецПерилам. «Всё направо!» ЗаскрипелиПолозья по сугробам, как резецПо мрамору… Лачуги, цепью длиннойМелькая мимо, кланяются чинно…Вдали мелькнул знакомый огонек…«Держи к воротам… Стой, – сугроб глубок!..Пойдем по снегу, муза, только тишеИ платье подними как можно выше».12Калитка – скрып… Двор темен. По доскамИдти неловко… Вот насилу сениИ лестница; но снегом по местамЗанесена. Дрожащие ступениГрозят мгновенно изменить ногам.Взошли. Толкнули дверь – и свет огаркаУдарил в очи. Толстая кухарка,Прищурясь, заграждает путь гостямИ вопрошает: «Что угодно вам?» —И, услыхав ответ красноречивый,Захлопнув дверь, бранится неучтиво…13Но, несмотря на это, мы взойдем:Вы знаете, для музы и поэта,Как для хромого беса, каждый домИмеет вход особый; ни секрета,Ни запрещенья нет для нас ни в чем…У столика, в одном углу светлицы,Сидели две… девицы – не девицы…Красавицы… названье тут как раз!..Чем выгодней, узнать прошу я васОт наших дам, в деревне и столицеКрасавицею быть или девицей?14Красавицы сидели за столом,Раскладывая карты, и гадалиО будущем. И ум их видел в немНадежды (то, что мы и все видали).Свеча горела трепетным огнем,И часто, вспыхнув, луч ее мгновенныйВдруг обливал и потолок и стены.В углу переднем фольга образовТогда меняла тысячу цветов,И верба, наклоненная над ними,Блистала вдруг листами золотыми.15Одна из них (красавиц) не вполнеБыла прекрасна, но зато другая…О, мы таких видали лишь во сне,И то заснув – о небесах мечтая!Слегка головку приклонив к стенеИ устремив на столик взор прилежный,Она сидела несколько небрежно.В ответ на речь подруги иногдаИз уст ее пустое «нет» иль «да»Едва скользило, если предсказаньяПремудрой карты стоили вниманья.16Она была затейливо мила,Как польская затейливая панна;Но вместе с этим гордый вид челаКазался ей приличен. Как Сусанна,Она б на суд неправедный пошлаС лицом холодным и спокойным взором,Такая смесь не может быть укором.В том вы должны поверить мне в кредит,Тем боле что отец ее был жид,А мать (как помню) полька из-под Праги…И лжи тут нет, как в том, что мы – варяги.17Когда Суворов Прагу осаждал,Ее отец служил у нас шпионом,И раз, как он украдкою гулялВ мундире польском вдоль по бастионам,Неловкий выстрел в лоб ему попал.И многие, вздохнув, сказали: «Жалкой,Несчастный жид, – он умер не под палкой!»Его жена пять месяцев спустяПроизвела на Божий свет дитя,Хорошенькую Тирзу. Имя этоДано по воле одного корнета.18Под рубищем простым она рослаВ невежестве, как травка полеваяПрохожим не замечена, – ни зла,Ни гордой добродетели не зная.Но час настал – пора любви пришла.Какой-то смертный ей сказал два слова:Она в объятья божества земногоУпала; но увы, прошло дней шесть,Уж полубог успел ей надоесть;И с этих пор, чтоб избежать ошибки,Она дарила всем свои улыбки…19Мечты любви умчались, как туман.Свобода стала ей всего дороже.Обманом сердце платит за обман(Я так слыхал, и вы слыхали тоже).В ее лице характер южных странИзображался резко. Не наемныйОгонь горел в очах; без цели, томно,Покрыты светлой влагой, иногдаОни блуждали, как порой звездаПо небесам блуждает, – и, конечно,Был это знак тоски немой, сердечной.20Безвестная печаль сменялась вдругКакою-то веселостью недужной…(Дай бог, чтоб всех томил такой недуг!)Волной вставала грудь, и пламень южныйВ ланитах рделся, белый полукругЗубов жемчужных быстро открывался;Головка поднималась, развивалсяДушистый локон, и на лик младойКатился, лоснясь, черною струей;И ножка, разрезвясь, не зная плена,Бесстыдно обнажалась до колена.