Страница 111 из 146
И все же червяк сомнения: почему нельзя? Ведь нее смоет Великий Потоп, ничего от цивилизации не останется, ни сверла, ни шлямбура. Все придется по новой сочинять…
Руководитель Службы любил говорить: «Если ты усомнился в правоте устава Службы или просто приказа свыше, забирай вещички и — забыли друг друга».
Множественное число здесь — фигура речи. Забывает в таком случае лишь усомнившийся: его лишают памяти о Службе вообще, о его службе в Службе, в частности.
Смотритель думал, что Ной, скрывающий свой суперпроект от постороннего внимания, конспирируется очень плохо, точнее сказать, не конспирируется вовсе: паровик Сима регулярно курсировал между лесопилкой…
(располагавшейся, кстати, неподалеку от того места, где Смотритель пересек «границу»)…
и домом — возил доски и бревна, бочки со смолой, крепкие канаты, сплетенные из высушенных лиан, и прочие дары леса, нужные для постройки корабля. Это было единственное, что ввозилось в дом извне и могло навести жителей города на какое-либо подозрение. Остальное — металлические изделия, инструменты и крепеж — производилось своими силами, в кузнице, толково оборудованной во внутреннем дворе.
Когда Смотритель поделился с Ноем своими сомнениями по поводу конспирации, тот рассмеялся:
— Да от кого что прятать? Никому нет дела до того, что у меня в доме происходит. К тому же здесь все строятся, заметь, непрерывно и подолгу, возят те же доски, те же камни. И никто никого ни о чем ни спрашивает. Кто захочет — сам все расскажет и покажет. Как я тебе. А другим не хочу ничего раскрывать — это да, но это ведь понятно, верно? Ну не поймут люди…
А загруженный паровик ни у кого подозрения не вызовет, не волнуйся. Гонял бы его пустым — может, кто и удивился бы моей непрактичности, а так…
Однажды, когда Смотритель вместе с Ноем и его сыновьями, усталые и испачканные с ног до головы в смоле, выходили после очередного «рабочего дня» из пещеры, на полу перед дверью увидели записку, оставленную кем-то из женщин.
— «Идите на Каалма, там будет говорить Оракул», — прочел Ной. — Это, значит, нам вместо обеда…
— Нет, обед, наверное, оставили, — рассудил Иафет, — но есть будем после. Сейчас надо умываться и — бегом на площадь.
На вопросительный взгляд Смотрителя Ной ответил уже на ходу:
— Сам все поймешь. Переодевайся быстрее. Опаздывать нельзя. Все. Встречаемся у входа.
А Смотритель понял, потому что вспомнил. В Службе гадали: что за людские сборища происходят периодически в Ис-Кериме? Скоро придет ответ: в одном из таких он примет участие.
На площади Каалма было очень людно. Но Смотритель немедленно удивился странному молчанию толпы. Везде, на любой многолюдной сходке всегда легко существует звуковой фон, который складывается из множества одновременных разговоров — пусть даже вполголоса, даже шепотом. Жители города, стоявшие на главной площади Ис-Керима, не галдели, не кричали и даже не шептались — над толпой витал лишь тихий шелест дыханья сотен людей, молча ожидавших чего-то.
Смотритель поборол искушение спросить у Ноя, что здесь происходит, и тем самым нарушить благоговейную тишину. Подождем, потерпим. Раз все молчат — значит, так надо. А уподобляться хамоватым тайм-туристам, которые отродясь не уважали всерьез ни одно из «времен пребывания», профессионалу негоже.
Он послушно шел за Ноем, который протискивался поближе к центру площади, делал извинительные гримасы, если случайно задевал кого-то плечом, честно пытался проникнуться атмосферой серьезного ожидания чего-то явно существенного. Получалось плохо. Не проникался. Потому что не понимал. Но, пробираясь через толпу в кильватере Ноя, Смотритель попутно изучал окружающую действительность. Эту площадь он уже неплохо узнал, живя в городе. Почти геометрический центр Ис-Керима носил название Каалма, что ничего не означало в древнешумерском языке, — просто красивая фонема, не более того. Площадь являла собой неправильный пятиугольник, стороны которого были образованы довольно высокими домами — с лавками и мастерскими на первых этажах, а от углов, в глубь города уходили пять улиц — главные «авеню» Ис-Керима.
На одной из них, на улице Со, и располагался дом Ноя.
Смотритель не заметил, откуда появился Оракул. Он как-то вдруг образовался в самом центре площади — на возвышении. Краем глаза, в просвете, на мгновение возникшем между спин и голов. Смотритель узрел человека в закрытом белом плаще, на голове — высокий остроконечный капюшон или колпак. Большего увидеть не удалось: спины впереди сомкнулись, просвет исчез.
Но ничего не произошло такого, что могло бы отметить появление Оракула, — народ не загалдел, не зашептался, все как стояли, так и продолжали стоять. Молча. Смотрителю с его совершенно не шумерским ростом ничего не было видно. Похоже, Ной думал именно об этом, почему по-прежнему тащил своего неудавшегося ростом друга и помощника поближе к центру события. Идти сквозь неподатливую толпу молчащих гигантов становилось жутковато.
Вдруг он услышал:
— Приветствую вас, жители Ис-Керима!
Это, несомненно, говорил Оракул, но до него было еще достаточно далеко, чтобы так отчетливо слышать речь.
Тогда как же?..
Смотритель уткнулся в спину резко остановившегося Ноя. Виднее не стало, но хоть толкотня прекратилась.
— Все, что я скажу сейчас, передайте тем, кто не услышал Зова и не пришел. Это должен знать всякий — от малых детей до глубоких старцев… — Оракул говорил, как человек, бормочущий себе под нос: тихо, монотонно, без всякого даже намека на публичность.
Так по крайней мере слышал его Смотритель. Но складывалось ощущение, будто это тихое и монотонное звучит прямо над ухом — так отчетливо слышался каждый звук, каждое слово.
Чудеса акустики? Неспроста на площади создали полную тишину.
Или телепатия?
— Я принес вам известие от Небесного Царя…
Прямо вот так и известие? Царь просил передать?
Смотритель вдруг испытал совершенно не приличествующий моменту прилив ироничного отношения к действительности. И рад был бы проникнуться важностью момента…
(не сомневался, что для жителей Ис-Керима момент был действительно важным)…
но казенный термин «известие», но тон Оракула, но унылая будничность происходящего мешали донельзя. Разум протестовал и не позволял чувствам разгуляться приличественно моменту.
— Землю ждет очищение, — нудил невидный Смотрителю Оракул. — Великое и безжалостное. Виной тому не в меру расплодившиеся орки, все сильнее и сильнее притесняющие людей. Как мы узнали недавно, еще двое наших братьев, жителей Ис-Керима, погибли от их лап. Царь рассержен.
Вот и он — долгожданный, предсказанный или постфактум описанный в Библии гнев Небесного Царя! Очень эмоционально описанный, даже скупая лаконичность Книги Книг не скрывает эмоций. А тут — как о рядовом, плановом событии…
— Помните, жители: Царь Небесный видит все. Обращая свой гнев на орков, Он не безразличен к тому, как живут люди.
Если жизнь кого-то из вас неправедна, гневный взор Его падет и на вас. И никому из грешников не снести кары. Не забывай те об этом. А теперь идите и живите праведно.
Финита. Гасим свет.
Негусто. Красноречием Оракул не балует. Да и смыслом — тоже. Сейчас все бросим и пойдем жить праведно. Цирк какой-то…
Вероятно, Оракул закончил «нести известие» и сошел со своего возвышения, но Смотритель этого не видел. Ему вообще, кроме могучих спин и мудрых голов, ничего видно не было. Ну, разве что небо и верхние этажи домов. Тяжко Гулливеру среди гуингмов… А в толпе продолжала сохраняться та же самая благоговейная тишина, но в нее уже ворвался звук шагов, шарканье подошв по песку: народ потихоньку расходился согласно велению Оракула — жить праведно.
Ной тоже развернулся и с серьезным видом двинулся в сторону улицы Со. Сим, Хам и Иафет гуськом пошли следом. Предполагалось, естественно, что и Гай не задержится, а вот не сложилось. Другое сложилось: Гулливер потерялся в толпе гуингмов, а потери этой никто в суете не заметил…